Арсен Люпен против Херлока Шолмса - Леблан Морис - Страница 40

• Предыдущая
• 40/42
• Следующая

– Заметьте, – самодовольно добавил Шолмс, – никто не заставлял его давать мне этот листок и таким образом обнаруживать себя. С его стороны это было обычное ребячество, и мне оно помогло.

– Вам помогло… – удивленно протянул барон. – Но мне не ясно чем…

Шолмс взял карандаш и переписал буквы и цифры:

– Ну и что? – Не понял господин д'Имблеваль. – Ведь это слово вы уже нам показывали раньше.

– Нет. Если бы вы вгляделись хорошенько, то сразу бы увидели, как увидел я, что это слово отличается от того, что вам показывал я.

– Чем же?

– В нем на две буквы больше, лишние «О» и «Т».

– Действительно, а я и не заметил…

– Теперь объедините буквы, оставшиеся после того, как мы составим слово «отвечайте», и у вас получится одно-единственное слово: «эко».

– А что это значит?

– Оно означает «Эко де Франс», то есть газета Люпена, его официальный орган, в котором он всегда печатает свои «коммюнике». «Отвечайте в „Эко де Франс“, раздел объявлений, номер 237». Вот разгадка, которую я так долго искал. Люпен сам любезно мне ее предоставил. А сегодня я только что был в редакции «Эко де Франс».

– И что вы там нашли?

– Нашел подробное описание истории отношений между Люпеном и его сообщницей.

И Шолмс разложил на столе семь газет, открытых на четвертой странице. В каждой было выделено по одной строчке.

1. АРС. ЛЮП. Дама умол. о защ. 540.

2. 540. Жду объяснений. А.Л.

3. А.Л. Во вл. врага. Погибаю.

4. 540. Напишите адрес. Проведу следствие.

5. А.Л. Мюрильо.

6. 540. Парк три часа. Фиалки.

7. 237. Согласен суб. Буду воскр. утр. парк.

– И вы называете это подробным описанием? – воскликнул господин д'Имблеваль.

– Да, Господи, конечно, и вы сами, взглянув повнимательнее, тоже все поймете. Во-первых, дама, подписывающаяся числом 540, умоляет Арсена Люпена о защите, на что Люпен отвечает просьбой дать объяснения. Дама отвечает, что находится во власти врага, вне сомнения, Брессона. Она погибнет, если к ней не придут на помощь. Недоверчивый Люпен пока не решается связаться с незнакомкой, он просит дать адрес и предлагает провести следствие. Дама сомневается целых четыре дня – взгляните на даты, – но в конце концов, подгоняемая обстоятельствами, напуганная угрозами Брессона, сообщает название улицы, Мюрильо. На следующий день Арсен Люпен объявляет, что в три часа будет в парке Монсо и просит незнакомку в качестве опознавательного знака держать в руках букетик фиалок. Затем следует восьмидневный перерыв. Арсену Люпену и даме нет надобности сноситься через газету, так как они видятся или переписываются напрямую. Они подготовили такой план: чтобы удовлетворить Брессона, дама должна похитить еврейскую лампу. Остается лишь назначить день. Дама, из осторожности пользующаяся письмами, составленными из вырезанных и наклеенных слов, решается устроить все в субботу и добавляет: «Отвечайте Эко – 237». Люпен пишет, что согласен и будет в воскресенье утром в парке. Итак, в ночь с субботы на воскресенье была совершена кража.

– Действительно, все сходится, – признал барон, – теперь все ясно.

– В общем, лампу украли, – продолжил Шолмс. – Дама утром в воскресенье идет в парк, рассказывает Люпену, как все произошло, и относит Брессону еврейскую лампу. Все идет так, как предвидел Люпен. Полицейские, сбитые с толку раскрытым окном, четырьмя ямками на земле и царапинами на ограде, сразу же склоняются к версии о краже со взломом. Дама может быть спокойна.

– Хорошо, – сказал барон, – я согласен с вашим, таким логичным объяснением. Но вторая кража…

– Вторая кража была вызвана первой. Поскольку в газетах подробно описывалось, каким образом похитили еврейскую лампу, у кого-то возникла мысль повторить ограбление, чтобы забрать то, что осталось. На этот раз произошла не инсценировка, а настоящая кража, с настоящим взломом, лестницей и всем прочим.

– Конечно, Люпен…

– Нет. Люпен не станет поступать столь неразумно. И Люпен никогда не будет стрелять в людей просто так.

– Так кто это был?

– Конечно же Брессон. Он забрался к вам без ведома дамы, которую шантажировал. Именно с Брессоном я и столкнулся здесь, его и преследовал. Это он ранил моего бедного Вильсона.

– А вы уверены?

– Абсолютно. Один из сообщников Брессона написал ему вчера, еще до самоубийства, письмо, подтверждающее переговоры, которые велись между этим сообщником и Люпеном по поводу возврата всех вещей, украденных из вашего особняка. Люпен требовал все, «первое», то есть еврейскую лампу, «как и то, что было потом». Люпен же и организовал слежку за Брессоном. Когда тот вчера вечером ходил на берег Сены, вместе с нами за ним наблюдал и его человек.

– А что было делать Брессону на берегу?

– Предупрежденный о ходе моего следствия…

– Кем же?

– Все той же дамой, справедливо опасавшейся, что поиски еврейской лампы в конце концов раскроют ее секрет… Итак, предупрежденный Брессон связал все компрометирующие его вещи в один сверток и забросил в то место, откуда потом, когда минет опасность, можно было бы его забрать. Но на обратном пути, преследуемый Ганимаром и мной, он испугался, а так как, по всей видимости, имел на совести и другие грешки, то потерял голову и покончил с собой.

– А что было в свертке?

– Еврейская лампа и прочие ваше побрякушки.

– Ведь вы говорили, что они у вас?

– Сразу после исчезновения Люпена я решил воспользоваться тем, что он заставил меня искупаться, и велел грести к месту, которое вечером выбрал Брессон, а там как раз и обнаружил завернутые в тряпки и клеенку украденные у вас вещи. Вот они, на этом столе.

Не говоря ни слова, барон разрезал веревки и, рванув мокрые тряпки, вытащил из свертка лампу. Отвинтив гайку под подставкой, он, поворачивая обеими руками половинки сосуда, раскрыл его и вынул оттуда золотую химеру, украшенную рубинами и изумрудами.

Она была цела.

Во всей этой с виду обычной беседе, заключавшейся в простом изложении фактов, было нечто трагичное, ужасное. В каждом слове Шолмса сквозило категорическое, прямое и неопровержимое обвинение в адрес мадемуазель. А сама Алиса Демен хранила гордое молчание.

Все долгое время, пока нанизывались на невидимую нить жестокие улики, ни один мускул не дрогнул на ее лице. В безмятежном ясном взгляде не промелькнуло и тени тревоги, страха. О чем она думала? И главное, что собиралась сказать в ту торжественную минуту, когда придется отвечать, защищаться? Как разорвать железное кольцо, в которое так ловко зажал ее Херлок Шолмс?

Час пробил, но девушка оставалась безмолвной.

– Скажите! Ну скажите же хоть что-нибудь! – воскликнул господин д'Имблеваль.

Но она молчала.

Он стал настаивать:

– Хоть слово в свое оправдание… Лишь возмутитесь – я поверю вам…

Но она не сказала ни слова.

Барон пробежался по комнате, вернулся обратно, снова забегал и, оборотясь к Шолмсу, всплеснул руками:

– Нет и нет, месье! Не могу поверить, что это правда! Такое преступление невозможно! Оно идет вразрез со всем, что я знаю, что вижу вот уже целый год.

Он положил руку англичанину на плечо.

– А вы-то сами, месье, вы абсолютно, окончательно уверены в том, что не ошибаетесь?

Шолмс смутился, словно его застали врасплох, тогда как у него еще не сложилось определенного мнения. Однако с улыбкой ответил:

– Только та особа, которую я обвиняю, могла, в силу положения, занимаемого ею в вашем доме, знать, какая драгоценность спрятана в еврейской лампе.

– Не хочу, не хочу верить, – шептал барон.

– Спросите у нее самой.

Действительно, это было последним средством, и, хотя он слепо доверял девушке, теперь уже нельзя было не смириться с очевидностью.

Подойдя к ней, барон заглянул Алисе в глаза:

• Предыдущая
• 40/42
• Следующая