Канатная плясунья - Леблан Морис - Страница 19

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая

— Хорошо. Допустим, что здесь нет медали. Но где она? Ты знаешь, где медаль?

— Конечно.

Доротея ответила наобум, лишь бы выиграть лишнюю минуту. С ужасом в душе поглядывала она на каменную ограду усадьбы.

— А… Знаешь… Раз знаешь, говори скорей. Не то… — И он выразительно поиграл револьвером.

— Как с Жюльеттой Азир? Вы будете считать до двадцати. Не стоит трудиться. Не запугаете.

— Клянусь.

— Лжете!

Нет, сражение еще не проиграно. Из рассеченного лба текла кровь, силы приходили к концу. А она цеплялась за каждую былинку, лишь бы оттянуть финал. Конечно, Эстрейхер мог ее убить. Но он растерялся, и моральный перевес был на стороне Доротеи. У Эстрейхера не хватало силы воли уйти, не захватив медали. Если он будет долго колебаться, Рауль успеет прийти на помощь.

Доротея молча лежала и смотрела на усадьбу. Дом был виден как на ладони. Вот из дома вышел старый барон. Он был в пиджаке, а не в своей обычной блузе. Ярко сверкнул крахмальный воротничок. На голове его была фетровая шляпа, а в руках небольшой чемодан. Все это показывало, что сознание его прояснилось и что он поступал совершенно сознательно. Мелкая, как будто пустая деталь заинтересовала Доротею. С бароном не было Голиафа. Старик сердито топнул ногой и свистнул собаку. Голиаф подбежал к хозяину, барон схватил его ошейник, ощупал его и, взяв собаку на цепочку, пошел к воротам.

Товарищи Эстрейхера остановили его. Он хотел прорваться, они толкнули его обратно. Тогда он бросил чемодан и пошел в сад, держа собаку на цепочке.

И Доротея, и Эстрейхер поняли все. Старик собрался ехать за сокровищем. Несмотря на сумасшествие, он вспомнил о нем, как загипнотизированный, как автомат, заведенный сто лет тому назад. А вспомнив, надел шляпу и городской костюм, собираясь ехать в условленное место.

— Обыщите его, — крикнул Эстрейхер.

Барона обыскали, но ничего не нашли. Эстрейхер задумался. Он нерешительно шагал взад и вперед и вдруг обернулся к Доротее:

— Давай поговорим начистоту. Рауль тебя любит. Если бы ты его любила, я давно бы положил этому конец, но ты его не любишь. Я это твердо знаю. Ты с ним дружна, симпатизируешь ему, но есть другое. Ты по горло напичкана всякими предрассудками и боишься замараться в этом деле. А между тем ты многого не знаешь. Я открою тебе глаза. Слушай и отвечай правду: я украл медаль у твоего отца — ты это знаешь. Да, я не стану отпираться. Но как ты думаешь, зачем я гонюсь за медалью барона? Как ты это себе объясняешь?

— Я думаю, что у вас отняли добычу.

— Верно. И знаешь — кто?

— Нет.

— Отец Рауля, Жорж Дювернуа.

— Лжете!

— Нет, не лгу. Ты помнишь письмо отца, которое читал Шаньи? Д'Аргонь писал, что слышал разговор двух человек и потом в окно просунулась рука, схватившая медаль. Так вот заметь: в деле участвовало двое. Один из них был я, а другой — отец Рауля. И этот мошенник обокрал меня в ту же ночь.

— Лжете! — убежденно повторила Доротея. — Не верю. Отец Рауля — не вор. О нет.

— Не только вор, моя милая, потому что наша экспедиция была не за одной медалью. Тот, что украл медаль у князя д'Аргоня и подлил ему яду в лекарство, не лжет, но категорически утверждает, что дело выдумал его товарищ и даже раздобыл флакончик яда.

Доротея выпрямилась и крикнула ему в лицо:

— Лжете! Лжете! Вы один — преступник и убийца!

— Не веришь — вот прочти. Это письмо Жоржа Дювернуа к отцу, я нашел его недавно в бумагах барона.

«Наконец мне удалось заполучить медаль, без которой нельзя двинуть дело. Я пришлю ее при первой возможности».

— Обрати внимание на дату, — продолжал Эстрейхер, — оно написано через неделю после смерти д'Аргоня. Теперь поверила? Так вот, не думаешь ли ты, что нам следует обойтись без этой мокрой курицы Рауля?

Слова Эстрейхера сломили Доротею. Но она взяла себя в руки и сухо спросила:

— Что вы хотите сказать?

— Твоя медаль у барона. Рауль не имеет на нее никаких прав. Я покупаю ее у тебя.

— Ваша цена?

— Если хочешь, половина добычи.

Доротея сообразила, что оттяжка ей выгодна. Надо воспользоваться случаем и выиграть несколько лишних минут. В крайности можно рискнуть и медалью.

— Объединиться с вами? Ни за что. Поделиться или войти в компанию? Нет, тысячу раз нет. Но столковаться на несколько минут — это другое дело. На это я, пожалуй, согласна.

— Назначь условия. Пользуйся случаем, что я даю тебе возможность их назначить.

— Ясно. У вас две цели: медаль и я. Что вам дороже? Выбирайте.

— Медаль.

— Освободите меня — и я вам дам медаль.

— Дай мне честное слово, что ты знаешь, где она.

— Честное слово.

— Давно ты это узнала?

— Нет, пять минут тому назад я не подозревала правды. А теперь знаю. Пустяк открыл мне глаза.

Эстрейхер верил Доротее. Она прямо смотрела ему в глаза.

— Где же?

— Нет, сначала дайте мне честное слово, что освободите меня, как только получите медаль. Конечно, мое честное слово и ваше — монета неодинаковая. Но все-таки…

— Даю честное слово. Говори скорее.

Борьба дошла до высшей точки. Каждый угадывал ходы противника. Доротея знала, что Рауль может ежеминутно явиться, а Эстрейхер видел, что она ждет помощи, и думал, что шансы равны, так как его шайка сторожит дорогу и вовремя предупредит его. Доротея надеялась, что Рауль исполнит ее приказание и вернется лесом, бросив в трактире автомобиль. Стараясь затянуть беседу, она стала спокойно объяснять:

— Я никогда не сомневалась в том, что старый барон держит медаль при себе.

— Я обыскал его. Медали нет. Дальше.

— Я и не говорю, что медаль у него в кармане или зашита в костюм. Я только говорю, что он хранит ее под руками.

— То есть?

— Она в таком месте, что ему стоит только протянуть руку, чтобы взять ее.

— Ошибаешься. Мы только что видели это.

— Сейчас! Сами вы ошибаетесь, потому что вы ничего не заметили.

— Сейчас?..

— Да. В здравом уме и твердой памяти он назначил день своего отъезда. Теперь инстинкт велит ему выполнить приказание погасшего рассудка.

— Он собирался ехать без медали.

— Нет, с медалью.

— В чемодане ничего не нашли.

— С ним был не только чемодан.

— А что же, черт возьми?

— Голиаф.

Эстрейхер был поражен, а Доротея спокойно продолжала объяснение:

— С Голиафом он никогда не расстается. Он всегда у него под рукой. И он с собою звал Голиафа. Посмотрите на старика: его рука лежит на ошейнике. Слышите — на ошейнике.

На этот раз Эстрейхер не сомневался. Слова Доротеи строго вязались с фактами. Доротея бросила луч света в потемки, где все для него было неясно и полно противоречий. Эстрейхер решил хладнокровно обдумать положение. Надо действовать, и как можно скорее. Надо подойти к дому, к Голиафу, а вместе с тем не дать Доротее бежать.

Эстрейхер быстро связал ее по рукам и по ногам и заткнул ей рот носовым платком.

— Если это враки — тем хуже для тебя, — сказал он, вставая. — Ты мне заплатишь за ошибку. — И, помолчав, прибавил: — А если и не соврала, то немного выиграла. Я не из тех, кто выпускает добычу. — Потом крикнул: — Эй, вы там! Дорога свободна?

— Свободна.

— Смотрите в оба. Сейчас мы уйдем. По свистку — бегите в подземелье. Девчонку я сам захвачу.

Доротея дрожала, но не за себя, а за свои расчеты. Она была уверена, что медаль в ошейнике, но боялась что даром рискнула: Эстрейхер успеет ее захватить, а Рауль опоздает. И если в течение трех минут не раздадутся выстрелы, она окажется во власти Эстрейхера, его вещью, собственностью. Эта мысль леденила ее: скорее смерть, чем его похотливые ласки. Значит, дело идет о ее жизни.

Эстрейхер быстро сбежал с горы, пересек мост и бросился к террасе, где сидел старый барон. Голиаф дремал у ног хозяина, положив морду ему на колени. Эстрейхер совсем забыл о существовании больного, а барон точно очнулся и вдруг схватил его за руки. Завязалась борьба. Голиаф рычал и увертывался от бандита.

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая