Канатная плясунья - Леблан Морис - Страница 28

• Предыдущая
• 28/37
• Следующая

— Но как он мог сюда проникнуть? Окно настолько узкое, что в него не пролезешь, а другого выхода нет.

— Он вошел тем же путем, как и мы.

Но нотариус не так легко сдавался.

— Это неправдоподобно. Вы сами заметили, что сюда давным-давно не ступала человеческая нога.

— Вспомните, что на лестнице есть дыра, в которую легко проникнуть.

— А замурованная дверь?

— Штукатурку отбили и наложили вторично. Разве вы не заметили, что это гипс, который сохнет в несколько часов?

— Значит, он знал про письмо маркиза и про его секреты, то есть про камни возле ниши, три плитки на ступеньках.

— Конечно. Несомненно, у маркиза нашли копию письма. Постойте… маркиз даже сам говорит, что Жоффруа и его жена знают тайну его смерти. Помните, он пишет, что про приписку не знает ни одна душа, даже Жоффруа. Значит, Жоффруа знал завещание, кроме приписки, и в его семье передавался из рода в род рассказ о письме или даже его копия.

— Пустая гипотеза.

— Зато правдоподобная. Знайте, господин нотариус, что кроме нас существует много людей, до которых докатились слухи о смерти маркиза Богреваля, но только эти слухи сильно искажены и приукрашены. Я сама встречала таких людей и даже воевала с негодяем, убившим моего отца, чтобы украсть у него медаль.

Слова Доротеи произвели сильное впечатление. Но чтобы довести мысль до конца, Доротея продолжала:

— Я знаю три таких семьи: нашу, князей д'Аргонь, графов де Шаньи в Орне и баронов Дювернуа в Вандее. Во всех этих семьях происходят частые убийства, кражи, сумасшествия — и все на почве этих легенд и поисков клада.

— Но почему же вы здесь одни? Почему они не явились?

— Они не подозревают, что срок наступил, потому что у них нет медали. Я видела сегодня в Рош-Перьяке женщину, работницу из Парижа, и старика нищего. Они верят, что двенадцатого июля должно совершиться какое-то чудо. А по дороге сюда я встретила двух сумасшедших, идущих к развалинам. Прилив залил дорогу и преградил им путь. Но самое интересное, что неделю тому назад арестовали убийцу моего отца, некоего Эстрейхера, нашего дальнего родственника, опасного бандита и негодяя. Теперь вы понимаете, в чем дело?

— Значит, это не маркиз де Богреваль, а некто, играющий пред нами роль маркиза?

— Разумеется.

— Но с какой целью?

— А драгоценности? Разве я вам не говорила про драгоценности?

— К чему разыгрывать комедии, раз ему известно их существование? Он мог бы и так их забрать.

— Потому, что он не знает, где они спрятаны. Чтобы узнать тайник, надо присутствовать на заседании наследников Богреваля. Вот потому он играет эту странную роль.

— Опасную, трудную роль. Невозможную.

— Вполне возможную, потому что ее надо играть несколько часов. Что я говорю часов — меньше. Не прошло и десяти минут после пробуждения, как мы чуть-чуть не отдали пакет с припиской. В этом конверте была вся цель мистификации. Я даже протянула ему конверт, и, если бы он взял его, все было бы кончено. Маркиз исчез бы при первом удобном случае.

— Неужели вы угадали в чем дело, протягивая ему конверт?

— Угадать не угадала, но не верила. Протягиваю ему и наблюдаю, что он будет делать. Старик как будто ничего не понимает, а к конверту тянется, и пальцы у него дрожат от нетерпения. В эту минуту я заметила золотой зуб и поняла, в чем дело.

Слова Доротеи были так логичны, и так логично вытекали они из фактов, что никто не пробовал спорить.

— Да, — вздохнул Дарио, — ловко мы попались на удочку.

— Но какая у вас железная логика, — воскликнул восхищенный Эррингтон, — и какая интуиция!

— И какое чутье, — прибавил Вебстер.

Доротея молчала. Лицо ее стало мрачным и озабоченным. Можно было подумать, что она предвидит какую-то серьезную опасность, но не знает, с какой стороны она надвигается.

Но тут вмешался нотариус.

Он был из тех людей, которые долго и упорно держатся одного мнения, но, переменив его, с таким же упорством отстаивают новое. Он страстно уверовал в воскрешение маркиза, и теперь это казалось ему непреложной истиной.

— Позвольте, позвольте, вы ошибаетесь. Вы упустили из виду одно очень важное обстоятельство. Этот человек не самозванец. Для этого есть неопровержимое доказательство.

— Какое?

— Портрет маркиза. Посмотрите: бесспорное сходство.

— А разве вы можете поручиться, что этот портрет действительно портрет маркиза Богреваля, а не этого старика?

— Старинная рама, старинное, потемневшее полотно.

— О, это ничего не значит. Тут мог висеть настоящий портрет, от которого осталась рама. Скажу больше, остался и портрет, но его подмазали, чтобы придать больше сходства.

— Допустим… Но есть еще одно доказательство, и его уже никак нельзя подделать.

— А именно?

— Отрезанный палец.

— Да, палец отрезан.

— Ага! Видите, — торжествовал нотариус. — Нет на земле человека, который согласился бы на подобный ужас, как ни соблазнительно богатство. И особенно такой человек. Вы обратите на него внимание: стар, слаб, еле дышит. А чтобы изуродовать себе руку, как хотите, для этого надо иметь силу воли.

Доротея задумалась. Довод нотариуса ее не сразил, но навел на новые мысли.

— Да, — сказала она наконец, — такой человек не способен себя искалечить.

— Значит?

— Значит, есть кто-то, кто его искалечил.

— Кто его искалечил?.. Сообщник.

— Не только сообщник. Глава, предводитель. Старик слишком глуп, чтобы додуматься до такой штуки. Кто-то нанял его из-за худобы и болезненности сыграть роль старика, но самую роль сочинил кто-то, управляющий им, как марионеткой. И этот кто-то — опасный противник. Если предчувствие не обманывает — это Эстрейхер. Правда, сам он в тюрьме, но его шайка продолжает дело. Да, несомненно, это Эстрейхер. Это его рука, и нам надо быть очень осторожными и приготовиться.

Несчастный нотариус перепугался.

— К чему приготовиться? Разве нам что-нибудь угрожает? Я готов признать, что это не маркиз, а самозванец. Обойдемся и без него. Я передам вам конверт с припиской — и баста. Роль моя будет окончена.

— Дело не в этом, — возразила Доротея, — а в том, как избежать опасности. Что опасность есть, и очень серьезная, — я в этом не сомневаюсь, но не могу сообразить какая. Я только чувствую, что она неотвратима и что она надвигается на нас.

— Это ужасно, — простонал нотариус. — Что же делать, как защищаться?

Беседа шла у окна, далеко от кровати. Электрические фонарики были потушены. Маленькое окно скудно освещало комнату, и столпившиеся возле него мужчины заслоняли его своими фигурами, поэтому возле проснувшегося было совершенно темно. Все стояли лицом к окну и не видели, что творится у них за спиной, но вопрос нотариуса заставил их обернуться.

— Спросим у старика, — сказала Доротея. — Ясно, что проник он сюда не один. Его выпустили на сцену, а сами сидят за кулисами, ожидая финала. Может быть, они даже видят нас и подслушивают… Спросите у него, что он должен был делать в случае удачи.

— Он ничего не скажет.

— Нет, скажет. Ему выгодно быть откровенным, чтобы дешевле отделаться, потому что он в наших руках.

Доротея нарочно сказала это громко, чтобы услышал старик, но старик не ответил ни жестом, ни словом. Только поза его стала странной и неестественной. Он низко свесил голову, как-то странно осел и так согнулся, что казалось: вот-вот потеряет равновесие и упадет на пол.

— Вебстер, Эррингтон, посветите.

Зажгли электрические фонарики.

Напряженное, жуткое молчание.

— Ах, — вскрикнула Доротея, в ужасе отшатнувшись назад.

Рот старика конвульсивно сводило, глаза дико вылезли из орбит, туловище медленно сползало с кровати. В правом плече его, возле шеи, торчала рукоятка кинжала. Кровь хлестала из раны, все ниже и ниже склонялась голова — и вдруг старик упал, глухо стукнувшись о камень головой.

Это было жутко и страшно, но никто не вскрикнул, не засуетился. Ужас сковал все движения. Убийство было слишком странным и загадочным: в комнату не входил никто, и загадка воскрешения спящего стала загадкой убийства самозванца.

• Предыдущая
• 28/37
• Следующая