Необычайные приключения Арсена Люпена - Леблан Морис - Страница 34

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая

Когда субъект свернул направо, на авеню Великой Армии, Ганимар заметил, что он обменялся какими-то знаками с мальчишкой лет двенадцати, шедшим по другой стороне.

Метров через двадцать субъект снова нагнулся и на этот раз подвернул штанину. На тротуаре появилась еще одна апельсинная корка. В этот миг мальчишка остановился и на стене дома, у которого находился, начертил мелом круг, а в нем крест.

Оба двинулись дальше. Через минуту — опять остановка: субъект поднял с земли булавку и уронил кусочек кожуры, а мальчишка тут же начертил на стене еще один крест в круге.

«Проклятье! — выругался про себя старший инспектор, не без удовольствия хмыкнув. — Что за чертовщину замышляют эти субчики?»

Субчики спустились по авеню Фридланд и прошли по улице Фобур-Сент-Оноре, не делая, впрочем, больше ничего подозрительного.

Затем их странные действия возобновились, повторяясь почти через равные промежутки времени чуть ли не механически. Было хорошо заметно, что человек с апельсинными корками выполнял свои манипуляции лишь после того, как выбирал дом, подлежащий отметке, тогда как мальчишка помечал его лишь после сигнала сообщника.

Согласованность их действий была очевидна; необычное поведение парочки весьма заинтересовало старшего инспектора.

На площади Бово субъект остановился. Потом, приняв, по-видимому, какое-то решение, он опять подвернул штанину, после чего опять опустил ее. Тогда мальчишка уселся на краю тротуара прямо напротив часового, стоявшего на посту у Министерства внутренних дел, и начертил на камне два маленьких крестика в кружках.

У Елисейского дворца процедура повторилась, с той только разницей, что на тротуаре перед резиденцией президента оказалось уже не два, а три условных знака.

— Что же это может означать? — пробормотал Ганимар, который, побледнев от волнения, невольно подумал о своем вечном противнике Люпене: это случалось с ним всегда при столкновении с таинственными обстоятельствами. — Что же это может означать?

Еще немного, и он бы задержал и допросил обоих субчиков. Но Ганимар был слишком опытен, чтобы совершить подобную глупость. Тем временем человек с апельсинными корками закурил папироску, а мальчишка, достав откуда-то окурок, подошел к нему с явной целью попросить огонька. Они обменялись несколькими словами. Мальчишка поспешно протянул своему сообщнику какой-то предмет, как показалось инспектору, револьвер в кобуре. Затем они оба склонились над ним, и мужчина, повернувшись к стене, шесть раз засунул руку в карман и произвел движения, какие делают, когда заряжают револьвер.

После этого сообщники снова двинулись в путь, добрались до улицы Сюрен, и инспектор, шедший за ними столь близко, что рисковал привлечь их внимание, увидел, что они нырнули в подворотню старого дома, все окна которого были закрыты ставнями, исключая окна четвертого — и последнего — этажа.

Ганимар устремился за ними. Пробежав подворотню, он попал на широкий двор, в глубине которого висела вывеска маляра, а слева виднелась лестничная клетка. Он поднялся до второго этажа, и, услышав наверху шум и глухие удары, прибавил шагу. Дверь на верхней площадке была открыта. Он вошел, на секунду прислушался и, бросившись к комнате, откуда раздавался шум, остановился на пороге, запыхавшийся и изумленный: человек с корками и мальчишка стояли посреди комнаты и стучали стульями в пол.

В этот миг из комнаты напротив появилось еще одно действующее лицо. Молодой человек лет двадцати восьми — тридцати, с короткими бачками, в очках, одетый в домашнюю куртку, подбитую каракулем; с виду он походил на иностранца, возможно русского.

— Добрый день, Ганимар, — поздоровался молодой человек и обратился к двум приятелям: — Благодарю вас, друзья, и поздравляю с успехом. Вот обещанная награда.

Молодой человек протянул им стофранковую банкноту, вытолкал из комнаты и закрыл двери.

— Извини, старина, — сказал он Ганимару. — Мне нужно было с тобой поговорить, причем срочно.

Он протянул инспектору руку, но, так как тот с искаженным от гнева лицом стоял, совершенно ошеломленный, молодой человек воскликнул:

— Да ты, кажется, ничего не понимаешь? Но все ведь ясно: мне нужно было срочно с тобой повидаться. Теперь понял? — И, словно отвечая на возражения, заговорил снова: — Да нет, старина, ошибаешься. Если бы я написал тебе или позвонил по телефону, ты бы не пришел или, наоборот, явился бы с целым полком. А я хотел повидаться с тобой наедине и подумал, что лучше всего выслать тебе навстречу этих молодцов, чтобы они бросали апельсинные корки, рисовали кресты в кружках — словом, заманили тебя сюда… Да что это у тебя такой изумленный вид? Что случилось? Может, ты меня не узнаешь? Я — Люпен, Арсен Люпен. Поройся-ка хорошенько в памяти. Неужели это имя тебе ни о чем не напоминает?

— Скотина, — процедил сквозь зубы Ганимар.

— Ты рассердился? — с огорченной миной ласково продолжал Люпен. — Так и есть, по глазам вижу. Дело Дюгриваля, верно? Мне нужно было дождаться, пока ты меня арестуешь? Черт побери, это не пришло мне в голову! Клянусь, что в следующий раз…

— Негодяй, — пробормотал Ганимар.

— А я-то хотел тебя порадовать! Честное слово, я сказал себе: «Давненько мы не виделись с толстым славным Ганимаром. Он же бросится мне на шею, это уж точно!»

Ганимар, который стоял не шелохнувшись, начал потихоньку приходить в себя. Он огляделся вокруг, потом посмотрел на Люпена, явно размышляя, не следует ли в самом деле броситься ему на шею, после чего окончательно опомнился и, схватив стул, уселся, словно вдруг решил выслушать своего собеседника.

— Говори, — отчеканил он, — но только без твоих штучек. Я спешу.

— Ну вот, так-то лучше, — отозвался Люпен. — Поговорим. Более тихое местечко и выдумать трудно. Этот старый особняк принадлежит герцогу де Рошлору — он в нем не живет и сдал мне весь этаж, а службы отдал под малярную мастерскую. У меня есть несколько таких квартир — весьма удобно. Здесь, несмотря на внешность русского вельможи, я известен как господин Жан Добрейль, бывший министр. Понимаешь, я выбрал довольно редкую профессию, чтобы не привлекать внимание…

— Да что мне за дело до всего этого? — прервал Ганимар.

— И правда, ты ведь торопишься, а я разболтался. Извини, я много времени не займу. Пять минут… Сейчас начну. Сигару? Нет? Превосходно, тогда и я не буду. — Люпен тоже уселся, в задумчивости побарабанил пальцами по столу и начал: — Семнадцатого октября тысяча пятьсот девяносто девятого года теплым радостным днем… Ты следишь за моей мыслью? Итак, семнадцатого октября тысяча пятьсот девяносто девятого года… Впрочем, может, не стоит возвращаться к царствованию Генриха Четвертого и рассказывать тебе об истории Нового моста?[7] Нет, пожалуй: в истории Франции ты не слишком силен, поэтому не буду забивать тебе голову. Тебе достаточно знать, что сегодня около часа ночи хозяин баржи, проходившей под последним пролетом этого самого Нового моста, у левого берега, услышал, как к нему на палубу что-то упало — что-то, что сбросили с моста в Сену. Собака хозяина с лаем бросилась к упавшему предмету, и когда хозяин добежал до кормы баржи, то увидел, что она рвет зубами газету, в которую были завернуты какие-то предметы. Он собрал все, что не успело упасть в воду, и, вернувшись к себе в каюту, стал рассматривать находку. Результат осмотра показался ему любопытным, а так как хозяин баржи — родственник одного из моих друзей, то о находке стало известно мне. Сегодня утром меня разбудили и, рассказав о происшествии, отдали собранные предметы. Вот они.

Молодой человек указал на разложенные на столе вещи. Прежде всего там лежали обрывки газет. Рядом с ними стояла массивная хрустальная чернильница, к крышке которой был привязан длинный шнурок. Далее следовали маленький осколок стекла и что-то вроде страшно измятой коробки из тонкого картона. И наконец, на столе лежала полоска алого шелка, заканчивавшаяся помпоном того же цвета.

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая