Остров тридцати гробов - Леблан Морис - Страница 18

• Предыдущая
• 18/60
• Следующая

Однако судьба продолжала изощренно терзать молодую женщину. В поисках чего-нибудь съестного Вероника натолкнулась в кабинете отца, в глубине стенного шкафа, на пришпиленный к стене лист бумаги, на котором была изображена та же сцена, что и на обрывке, найденном ею в заброшенной хижине подле трупа Магеннока.

На одной из полок шкафа лежала папка для рисунков. Вероника раскрыла ее. Там было множество набросков все той же сцены, сделанных сангиной. На каждом над головой первой из женщин виднелась надпись: «В.д'Э.». Один из эскизов был подписан: «Антуан д'Эржемон».

Значит, рисунок на листе Магеннока тоже сделан ее отцом! Это ее отец пытался на всех набросках придать казнимой женщине сходство с собственной дочерью!

— Хватит! Довольно! — повторила Вероника. — Не хочу больше думать. Не хочу ни о чем размышлять.

Она обессилела, однако продолжала поиски, но ничего, чем бы смогла утолить голод, не нашла.

Не попалось ей и ничего такого, с помощью чего она могла бы разжечь костер на оконечности острова. А туман тем временем рассеялся, и сигнал обязательно был бы замечен.

Она пыталась высечь огонь с помощью двух осколков кремня. Но делала она это неумело, и у нее ничего не вышло.

В течение трех дней Вероника жила на воде и землянике, которую собирала среди развалин. Ее лихорадило, силы убывали, она часто разражалась безудержными слезами, после чего всякий раз неизменно появлялся Дело-в-шляпе. Однако Вероника была столь измождена, что ее раздражала нелепая кличка паса и она гнала его прочь. Посидев немного, удивленный Дело-в-шляпе снова принимался служить. Но она продолжала на него злиться, словно он был виноват в том, что принадлежал Франсуа.

От малейшего шума она начинала дрожать с головы до ног и обливалась холодным потом. Что делают существа, живущие у Большого Дуба? С какой стороны собираются они на нее напасть? Обхватив себя руками, Вероника трепетала при мысли, что может попасть в лапы к этим чудовищам, ей не раз невольно приходило в голову, что она красива и что они могут соблазниться ее красотой и молодостью.

На четвертый день у нее вдруг появилась надежда. В одном из ящиков стола она нашла довольно сильную лупу. Воспользовавшись ярким солнцем, Вероника сконцентрировала его лучи на листке бумаги, который в конце концов загорелся, и она смогла зажечь от него свечу.

Вероника решила, что спасена. Она отыскала запас свечей и смогла таким образом сохранить драгоценный огонь до вечера. Около одиннадцати, вооружившись фонарем, она направилась к хижине, намереваясь развести костер там. Погода стояла ясная, и сигнал должны были увидеть с берега.

Опасаясь, что с фонарем ее заметят, а еще больше страшась трагической картины распятых сестер Аршиньа, которых, конечно, было бы прекрасно видно в ярком свете луны, Вероника, выйдя из Монастыря, выбрала другую дорожку, шедшую слева и защищенную с обеих сторон деревьями. Она шла беспокойно, стараясь не задевать ветвей и не наступать на корни. Добравшись до открытого места неподалеку от беседки, она почувствовала такую усталость, что ей пришлось присесть. В голове у молодой женщины гудело. Ей казалось, что сердце вот-вот перестанет биться.

Распятия отсюда были не видны. Однако, когда Вероника невольно обратила взор к холму, ей показалось, что там движется что-то белое. Это было среди деревьев, в конце просеки, пересекавшей лес в этом направлении.

Фигура в белом промелькнула снова, и в ярком свете луны, несмотря на большое расстояние, Вероника различала человека, одетого в балахон и сидевшего среди ветвей дерева, росшего поодаль от остальных и более высокого, чем она.

Она вспомнила слова сестер Аршиньа: «Шестой день после полнолуния близок. Они влезут в Большой Дуб и сорвут священную омелу».

Веронике сразу же припомнились какие-то описания, не то читанные ею в книгах, не то почерпнутые из рассказов отца, и показалось, что она присутствует на одном из друидских обрядов, которые когда-то так поразили ее детское воображение. Но в то же время она чувствовала себя очень слабой и не была уверена, что бодрствует и что эта странная сцена происходит в действительности. К дереву подошли еще четыре фигуры в белом и воздели руки, словно собираясь подхватить падающие ветви. Наверху что-то блеснуло. Золотой нож великого жреца отрезал ветку омелы.

Затем великий жрец спустился с дуба, и пять фигур, пройдя по просеке, обогнули лес и взобрались на вершину холма.

Вероника, которая была не в силах отвести свой растерянный взор от этих существ, вытянула шею и увидела три трупа, висящих на стволах деревьев. Завязанные бантами черные ленты чепцов издали напоминали воронов. Фигуры остановились перед жертвами, словно желая совершить какой-то непонятный ритуал. Тут же от группы отделился великий жрец и с веткой омелы в руке стал спускаться по склону, направляясь к тому месту, где торчала уцелевшая первая опора моста.

Вероника чуть было не лишилась чувств. Ей показалось, что все у нее перед глазами пустилось в пляс, она впилась безумным взглядом в блестящее лезвие ножа, висевшего на груди у жреца, чуть ниже длинной белой бороды. Что он собирается делать? Несмотря на то, что моста больше не было, Веронику охватил ужас. Ноги отказывались ее держать. Не отрывая глаз от страшного зрелища, она легла.

На краю пропасти жрец замер на несколько секунд. Затем вытянул руку с омелой вперед, словно это священное растение было его талисманом, способным изменять законы природы, и сделал шаг вперед, в бездну.

Весь белый в свете луны, жрец шагнул в пустоту.

Вероника понятия не имела о том, что произошло, и даже не знала, произошло все это на самом деле или она стала жертвой галлюцинации, а если да, то в какой момент в ее ослабевшем мозгу причудливый обряд превратился в бред.

С закрытыми глазами она ждала, что вот-вот что-то произойдет, хотя понятия не имела, что именно. Однако через некоторое время внимание ее переключилось на другие, более прозаические события. До нее дошло, что стоявшая в фонаре свеча догорала, но, несмотря на это, Вероника была не в силах вернуться в Монастырь и что-нибудь предпринять. Она лишь подумала, что, если несколько следующих дней выдадутся пасмурными, ей не удастся снова разжечь огонь и, следовательно, она пропала.

Вероника смирилась, так как устала от неравной борьбы и заранее сочла ее проигранной. Попасть в руки к врагу — вот единственное, с чем она никак не хотела смириться. Но почему бы не принять более естественную смерть — от голода и усталости? Она будет страдать, однако наступит момент, когда мучения ее затихнут и она, сама того не сознавая, перейдет из этой жестокой жизни в желанное ничто.

— Да, да, — бормотала она, — уехать с Сарека или умереть, какая разница! Нет, все-таки нужно уехать!

Шорох листьев заставил Веронику открыть глаза. Пламя свечи теплилось еле-еле. Но позади фонаря сидел на задних лапах Дело-в-шляпе, молотя передними по воздуху.

Вероника увидела, что к шее у него привязана бечевкой пачка печенья.

— Расскажи, миленький Дело-в-шляпе, — обратилась Вероника к псу на следующее утро, после того как хорошенько выспалась у себя в комнате в Монастыре, — расскажи, где ты был. Не могу же я поверить, что ты сам пошел искать и принес мне еду. Это произошло случайно, не так ли? Ты бродил где-то неподалеку, услышал, что я плачу, и прибежал. Но кто же привязал тебе к шее пачку печенья? Выходит, у нас на Сареке есть друг, которому мы небезразличны? Почему же он не покажется? А, Дело-в-шляпе?

Она обняла собаку и добавила:

— А для кого это печенье? Для твоего хозяина, Франсуа? Или для Онорины? Нет. Тогда, может, для господина Стефана?

Пес завилял хвостом и направился к двери. Казалось, он все понял. Вероника пошла следом, и они добрались до комнаты Стефана Мару. Дело-в-шляпе тут же влез под кровать учителя.

Там лежали еще три пачки печенья, две плитки шоколада и две банки консервов. Каждый из этих пакетиков был обвязан бечевкой с петлей на конце, в которую Дело-в-шляпе мог просунуть голову.

• Предыдущая
• 18/60
• Следующая