Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна - Леблан Морис - Страница 15
- Предыдущая
- 15/37
- Следующая
С глубоким поклоном тот сказал:
— Позвольте представиться… Князь Сернин.
— Не знаю, как выразить вам мою признательность, мсье, — отозвалась госпожа Кессельбах.
— Лучший способ — не выражать ее вовсе, мадам. Благодарить надо случай, тот случай, который привел меня в это место. Смею ли предложить вам руку?
Несколько минут спустя госпожа Кессельбах позвонила в двери дома уединения и сказала князю:
— Прошу вас об еще одной услуге, мсье. Никому не говорите об этом нападении.
— Но это — единственный способ узнать…
— Чтобы все узнать, потребуется расследование, а это поднимет опять вокруг меня шумиху. Допросы, утомительные разговоры… А у меня на это больше нет сил…
Князь не стал настаивать. Откланявшись, он спросил:
— Вы позволите справиться о вашем самочувствии?
— Разумеется!
Она поцеловала Женевьеву и вошла в дом.
Тем временем начало смеркаться. Сернин не хотел, чтобы Женевьева возвращалась одна. Не успели они, однако, пройти несколько шагов по тропинке к ее дому, как из темноты вынырнул силуэт; кто-то приближался к ним бегом.
— Бабушка! — воскликнула Женевьева.
Она бросилась в объятия пожилой женщины, которая покрыла ее лицо поцелуями.
— Милая, милая моя! Что случилось? Почему ты так запоздала сегодня, ты, всегда такая аккуратная!
Женевьева представила:
— Госпожа Эрнемон, моя бабушка. Князь Сернин…
Она рассказала о происшедшем. Госпожа Эрнемон неустанно повторяла:
— Дорогая моя, как ты, должно быть, испугалась!.. Никогда не забуду вашей помощи, мсье, клянусь… Как ты, наверно, испугалась, дорогое дитя!
— Не надо, бабушка, успокойся… Я ведь не пострадала…
— Да, но пережитый страх мог тебе повредить… Никогда не знаешь, какие могут быть последствия… Ох! Это ужасно!
Они прошли вдоль зеленой изгороди, из-за которой виднелись деревья небольшого сада, цветочные клумбы, лужок и белый дом. Позади дома, под сенью кустарников, образующих нечто вроде беседки, была видна другая ограда. Старшая дама пригласила князя войти и привела его в небольшой салон, который служил также местом, где родственники встречались с питомцами школы. Женевьева попросила у князя разрешения отлучиться на несколько минут, чтобы позаботиться о своих учениках; было уже время ужина.
Князь и госпожа Эрнемон остались одни.
Пожилая, седая женщина выглядела бледной и печальной. Она была чересчур, пожалуй, плотной, с несколько тяжеловесной походкой и, несмотря на манеры и платье настоящей дамы, в ней было заметно нечто простонародное. Зато в ее глазах светилась бесконечная доброта. Сернин подошел к ней, взял в руки ее голову и расцеловал в обе щеки.
— Ну как, старушка, живешь? — спросил он.
Она посмотрела на него в ошеломлении, раскрыв рот и вытаращив глаза.
Князь снова расцеловал ее, смеясь.
Она пролепетала:
— Ты! Это ты! Ах! Иисус-Мария!.. Не может быть! Иисус-Мария!
— Милая моя Виктуар!
— Не называй меня так, — проговорила она, вздрогнув. — Виктуар умерла… Твоей старой кормилицы больше нет на свете. Я всецело принадлежу Женевьеве.
И добавила еще тише:
— Ах, Иисус-Мария!.. Я не раз читала твое имя в газетах… Значит, это правда, ты опять взялся за старое?
— Как видишь.
— Но ты ведь поклялся мне, что с этим покончено, что ты уезжаешь навсегда, что хочешь стать честным человеком…
— Я пытался. Вот уже четыре года пытаюсь. Ты ведь не скажешь, что на протяжении этих четырех лет я давал повод обо мне заговорить?
— Так что же?
— Так вот, эта жизнь мне наскучила.
Она вздохнула:
— Ты все тот же… Ничуть не изменился… Все, действительно, кончено, ты никогда не переменишься… Значит, ты замешан в деле Кессельбах!
— Еще бы! Иначе для чего постарался бы устроить в шесть часов вечера нападение на госпожу Кессельбах, получив возможность в шесть часов пять минут вырвать ее из лап моих же людей? Спасенная мною, она будет обязана меня принять. Теперь у меня доступ в самое сердце цитадели; теперь, оберегая вдову, я могу наблюдать за окрестностью. Ах, что тут скажешь; жизнь, которую я веду, не позволяет бездельничать. Я должен устраивать блистательные сюрпризы, добиваться внезапных и громогласных побед.
Она наблюдала за ним в смятении. И наконец пробормотала:
— Понимаю… Понимаю… Все — обман… Но тогда… Женевьева…
— О! Одним камнем я попаду в две цели. Это чудесное спасение я подстроил не для себя одного. Подумай только, сколько времени мне понадобилось бы, сколько усилий, может быть — бесполезных, ушло бы на то, чтобы завоевать доверие этого ребенка! Кем я был для нее? Незнакомец… Чужой… Теперь я — спаситель! Еще час — и стану другом.
Ее проняла дрожь.
— Стало быть… Женевьеву ты вовсе не спас… Стало быть, ты хочешь, чтобы мы были втянуты в твои темные дела!
И, схватив его плечи, воскликнула во внезапном приступе возмущения:
— Так вот, этого не будет! Слышишь? Ты привел однажды ко мне эту девушку и сказал: «Вот она, доверяю ее тебе… Ее родители умерли… Она остается под твоей защитой… И я сумею постоять за нее!
Госпожа Эрнемон казалась готовой ко всему.
Спокойно, не торопясь, князь Сернин снял со своих плеч обе ее руки, взял старую даму за плечи, усадил в кресло, склонился над нею и твердо сказал:
— Тихо!
Она расплакалась, и сложила перед ним с мольбою руки:
— Прошу тебя, оставь нас в покое! Мы были так счастливы! Я думала уже, что ты о нас забыл, благословляла каждый день, который миновал. Ну да… Я, конечно, тебя люблю. Но Женевьева… Видишь ли, я просто не знаю, что могла бы сделать ради этой крошки. Она заняла твое место в моем сердце.
— Это я уже заметил, — отозвался он со смехом. — Ты с удовольствием послала бы меня ко всем чертям. Ну, ну, довольно глупостей. Я не могу терять времени. Мне надо поговорить с Женевьевой.
— Тебе — поговорить с нею?!
— А что? Это преступление?
— Что ты можешь ей сказать?
— Сообщить ей тайну… Очень важную… Волнующую тайну…
Старая дама забеспокоилась всерьез.
— Это, наверно, заставит ее страдать? Ох! Я всего боюсь… Боюсь за нее…
— Она идет, — сказал он.
— Нет, не сейчас!
— Да, да, все будет в порядке… Утри глаза и будь благоразумной…
— Послушай же, — сказала она с живостью, — послушай, я не знаю, что ты хочешь ей сказать, какие секреты открыть этой девчушке, которую совсем не знаешь… Зато я знаю ее хорошо и хочу тебя заверить: Женевьева обладает мужественным, твердым характером, но чрезвычайно чувствительна. Выбирай слова с осторожностью. Ты можешь оскорбить ее в лучших чувствах… О которых даже не подозреваешь.
— Но почему же, о Господи?!
— Потому что она из иной породы, чем ты, из иного мира… Я имею в виду — в моральном смысле. Есть вещи, которые тебе теперь не понять. Между вами обоими — непреодолимое препятствие. Совесть Женевьевы выше и чище… А ты…
— А я?
— Ты нечестный человек.
III
Женевьева вошла в комнату оживленная, очаровательная.
— Мои малышки все уже в спальне, на десять минут я свободна… Скажи-ка, бабушка, в чем дело? Почему у тебя такое странное лицо? Все еще из-за этой истории?
— Нет, мадемуазель, — сказал Сернин, — мне посчастливилось успокоить вашу бабушку. Но мы разговаривали о вас, о вашем детстве, и это предмет, которого, по-моему, ваша бабушка не может касаться без волнения.
— О моем детстве? — спросила девушка, краснея. — О, бабушка!
— Не надо ее за это ругать, мадемуазель, к такому разговору нас привела чистая случайность. Так уж получилось, что мне приходилось бывать в том маленьком селении, в котором вы росли…
— В Аспремоне?
— В Аспремоне, неподалеку от Ниццы. Вы жили там в новом, белом доме…
— Да, — сказала она, — совсем белом, с синей каймой вокруг окон. Я была еще совсем юной, так как оставила Аспремон в семилетнем возрасте; но помню все, что тогда было, во всех подробностях. Сияние солнца на белом фасаде дома, тень эвкалипта в углу сада…
- Предыдущая
- 15/37
- Следующая
