Странники Гора - Норман Джон - Страница 3

И все-таки последствия моих действий, если они увенчаются успехом, будут настолько запутанны, сложны, а факторы, вовлеченные в анализ, столь многочисленны и разрозненны, что все это с трудом поддается расчетам… Однако же я обещал Миску.

Если же все обернется в худшую сторону, я не смогу далее заниматься тем, что пообещал своему другу Миску – ему и его доблестному роду. Я считал ранее Царствующих Жрецов врагами, но, узнав поближе, научился уважать их и любить. Если меня убьют, то я не смогу сделать большего, чем уже сделал для своего друга и его народа. И это не будет ни бесчестьем, ни обманом чьих-то надежд, убеждал я себя. Это будет вполне достойно профессионального воина Города Утренних Башен – Ко-Ро-Ба. «Здравствуйте, я – Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба. У меня нет ни верительных грамот, ни доказательств, но я послан Царствующими Жрецами и должен вернуть им предмет, который вам от них принесли много лет назад. Помните тех двоих? Так вот, теперь предмет нужно вернуть. Большое спасибо. Всего хорошего Пока!».

Я рассмеялся.

Скорее всего, мне заткнут рот прежде, чем я его открою.

Может, этого яйца у них давно и в помине нет.

Кроме того, в народы фургонов входят четыре племени – паравачи, катайи, кассары и наводящие ужас тачаки.

Кто мне скажет, у кого из них яйцо?

Может, они его спрятали и думать забыли куда?

А может, теперь оно у них предмет поклонения – немного необычный, но вполне подходящий для того, чтобы вызвать благоговейный трепет, – и кощунство даже думать о нем. А что если его имя нельзя произносить? Может, народы фургонов давно уже убивают даже за попытку на него взглянуть? Хорош я был бы со своей приветственной речью.

Но, положим, я как-то и стащу его, как мне переправить его обратно в Сардар?

Тарна у меня, естественно, нет (это горианская птица для верховых полетов), нет и чудовищного тарлариона, «скакуна», в буквальном смысле тяжелой кавалерии.

Я странник на равнинах юга, в бескрайних степях Тарии, на земле народов фургонов…

Поговаривают, у кочевников существует неприятная традиция убивать чужаков Слова «чужестранец», «странник» и «враг» – синонимы на Горе.

Я должен действовать открыто. Если я спрячусь близ лагеря или стад, уверен, ночью будут выпущены сторожевые слины. Они для кочевников и пастухи, и сторожа; народы фургонов с приходом темноты всегда выпускают их из клеток, и те всю ночь напролет шныряют по прерии, передвигаясь молча и проворно, на человека нападают в случае, если тот нарушил территорию, которую они успели пометить как свою; откликаются они только на голос хозяина, и если тот убит либо покинул мир по каким-нибудь иным причинам, его зверя попросту съедают.

Мне не хотелось выслеживать кочевников по ночам. В конце концов, я сведущ в местных диалектах и могу рассчитывать на то, что меня правильно поймут. В противном случае, что ж… погибну как воин – с мечом в руке. Вообще-то, если уж мне суждено найти здесь смерть, то лучше погибнуть в бою – из всех, кого я знал на Горе, только народы фургонов имели касту палачей, специально обученных, подобно книжникам и врачам, своему изящному искусству.

Кое-кто из них сделал карьеру во время бесконечных войн враждующих горианских городов, кто-то – оказав услуги высокой касте посвященных, убарам или ещё кому-нибудь из заинтересованных в столь узкопрофильных специалистах. По понятным причинам палачи рядились в одежды с капюшоном. Поговаривают, что они сбрасывают колпак во время казни, так что осужденный на смерть мог надеяться увидеть лицо палача.

Меня раздражало, что, несмотря на то что я ясно различал клубящуюся пыль, что толчки под ногами, вызванные поступью могучих стад, становились все ощутимей, я ещё не приблизился к ним. Правда, теперь мне отчетливо слышался гонимый ветром к стенам далекой Тарии рев тысяч животных. Пыль стала тяжелой, словно в воздухе сгустилась ночная тьма; трава, земля – все сотрясалось подо мной.

Я миновал горящие поля, пылающие крестьянские лачуги, дымящиеся крыши амбаров с полопавшимися скорлупками черепиц, поваленные стены птичников, клетки, в которых некогда держали небольших верров – домашних и безобидных, так отличавшихся от своих диких сородичей – крупных, злобных хищников с Волтайского хребта.

Неровная линия над горизонтом видоизменялась – теперь над ним, подобно смерчу, круговороту, поднималась бескрайняя, высокая арка, соединившая небо с тучными стадами – смерчи вздымающейся пыли, подобно черному дыму, тянулись в небо, сливаясь там в одно могучее, зловещее облако. Оно надвигалось.

И вот появился первый всадник. Он поскакал мне навстречу; солнце блеснуло на острие его копья. У него был маленький, круглый, обитый кожей щит, конический, отороченный мехом шлем и маска из мелкой металлической сети, спущенная со шлема на лицо и оставлявшая только узкие прорези для глаз Стеганая меховая куртка открывала развитую мускулатуру рук и груди. Кожаные сапоги были тоже украшены мехом. Ремень поблескивал пятью пряжками Я заметил легкий кожаный шарф, плотно намотанный на шее, чтобы уберечь чувствительную кожу от пыли, ветра и солнца.

Он держался в седле очень крепко. Копье оставалось притороченным на спине, в руке воин сжимал небольшой, но мощный костяной лук – типичное оружие народов фургонов, и сбоку у седла болтался черный лакированный колчан, вмещавший до сорока стрел. Кроме того, к луке седла крепилась свернутая в моток веревка – лассо для ловли босков. И с другой стороны – длинное бола с тремя грузами – оружие, используемое для ловли тамитов и людей. У седла, так, чтобы всадник легко мог дотянуться до оружия правой рукой, имелось семь ножен – футляров легендарной кайвы – оружия, давно заменившего кочевникам и меч, и нож. Как я слышал, кочевнику отец и мать сначала дают лук, кайву и копье, а затем уже имя. Кстати, именем кочевники дорожат и всячески избегают произносить его без нужды, как, впрочем, многие на Горе. Пока ребенок не научится обращаться с луком, копьем или кайвой, он числится как «первый», «второй» или просто «сын такого-то отца».

Народы фургонов вели между собой нескончаемые войны, прекращающиеся, насколько мне известно, лишь на некоторый промежуток времени, называемый кочевниками Годом Предзнаменования.

Тариане, следует сказать, начинают свой календарный год днем летнего солнцестояния. В основной же своей массе гориане отмечают начало каждого нового года в день весеннего равноденствия, естественным образом приурочивая начало года к весеннему пробуждению природы. У народов фургонов Предзнаменование продолжается несколько месяцев. Их год в соответствии с кочевым образом жизни, вынуждающим их перемещаться по бескрайним степным просторам, делится на три сезона, называемые ими Периодом Прохождения Тарии, приходящимся на осеннее время года, Зимовкой, когда кочевники обычно находятся к северу от Тарии, по берегам Картиуса, и Периодом Возвращения к Тарии, весенним временам года, называемым кочевниками также Временем Короткой Травы. Именно к этому периоду возвращения к Тарии неподалеку от города празднуется Предзнаменование, когда в течение нескольких дней прорицатели кочевников по крови свежеубитого боска или по внутренностям принесенного в жертву верра пытаются определить, будет ли в этом году удачным или нет избрание ими убара, Высочайшего Убара – единого убара всех народов фургонов, которому предназначено управлять ими как единым народом. Интересно, что у кочевников каждый год обладает различной продолжительностью, что, являясь достаточно серьезным неудобством для нас, не вызывает никаких трудностей у них самих и воспринимается ими столь же естественно, как различная продолжительность жизни у каждого из людей или животных. Женщины народов фургонов, кстати, ориентируются в обиходе на календарь, основанный на фазах самой большой из горианских лун; это позволяет кочевникам разделить календарный год на пятнадцать месяцев, каждый из которых носит название определенного вида боска.

Это, однако, не дает им возможности связать оба календаря – лунный и традиционный – воедино и, как следствие, вносит разночтение в конкретных датах: так, например, в один год месяц Луны Бурого Боска может приходиться на зимнее время года, а в другой – по прошествии нескольких лет – на самый разгар лета. Интересно также отметить, что и сами года в летосчислении народов фургонов носят не порядковое обозначение, а имена собственные, основывающиеся на конкретном, характеризующем именно текущий год событии. Эти названия тщательно хранятся в памяти так называемых Хранителей Календаря, иные из которых, как утверждают, способны запомнить названия чуть ли не нескольких тысяч последних лет. Сознавая исключительную ценность правильного летосчисления, народы фургонов не доверяют столь важную для них вещь какой-нибудь бумаге или пергаменту, который может быть украден или безнадежно испорчен грызунами и насекомыми. Гораздо безопаснее доверить её своим людям, Хранителям Календаря, кочевникам, большинство из которых обладают великолепной, с детских лет развиваемой памятью. Мало кто из кочевников владеет грамотой, однако некоторые из них умеют вполне сносно читать и писать, приобретая эти способности зачастую вдали от своего племени, у каких-нибудь путешественников или торговцев. В связи с этим, как и следует ожидать, народы фургонов обладают чрезвычайно развитым устным народным творчеством. У кочевников, вопреки представлениям о них основной массы гориан, отсутствует деление на касты: каждый мужчина у них обязан уметь обращаться с оружием, с запряженным в телегу боском, ездить верхом, охотиться и читать следы животных.