Полюбить Джоконду - Соловьева Анастасия - Страница 1

В последние годы я привыкла просыпаться поздно.

Правда, иногда меня мучила совесть. Бедная моя девочка! Никто не провожает в школу, не кормит завтраком… И я вскакивала, ставила чайник, делала бутерброды… Но хватало меня от силы на неделю.

Постепенно героические усилия сходили на нет, и я снова спала до одиннадцати. Как сегодня… Встала с тяжелой головой, побродила по квартире: в комнатах пыль, беспорядок, в прихожей — давно немытый пол, на кухне — мятые полотенца, грязная посуда.

Мерзость запустения! А если вспомнить, с каким настроением я въезжала в эту квартиру десять лет назад, слезы сами собой наворачивались на глаза.

Мне в то время только исполнилось двадцать четыре года, но я была уже дипломированным доктором, успела поработать в районной поликлинике врачом-гинекологом и даже опубликовала две статьи в журнале «Внутренние болезни» — это требовалось для зачисления в аспирантуру. Я бы и дальше продолжала трудиться на медицинском поприще, если бы не… азербайджанка Румия. В один прекрасный день она переступила порог моего кабинета. Причина — бесплодие. Судьба явилась в облике обыкновенной пациентки.

После осмотра я выписала лекарства, предупредила:

— Очень дорогие…

— Не проблема! — махнула рукой Румия. — Муж — деловой человек. Заплатит, сколько надо, были бы результаты.

Через месяц она пришла опять:

— Не помогло!

Я задумалась… Я догадывалась, как помочь ее горю, но меня останавливал риск. Комбинация нескольких сильнодействующих препаратов могла поправить дело. Правда, неприятный побочный эффект… Но с другой стороны, сразу видно, что Румия эта здоровая, об асфальт не расшибешь.

И я достала рецепты.

— Зря ты, Лиз, связываешься, — тихо вздохнула пожилая акушерка Тамара Александровна, заглянув в мою писанину.

Но я уже представляла, как опишу случай Румии в диссертации, как упомяну о нем на защите, как все будут восхищаться: такая молодая, красивая женщина, к тому же серьезный исследователь и практикующий врач…

Румия не появлялась полгода. И вот в другой прекрасный день дверь кабинета распахнулась — на пороге стояла хорошо уже беременная Румия, а за ней маячила фигура ее мужа — делового человека.

Без лишних слов азербайджанцы вручили нам с Тамарой по букету и по конвертику, что в те времена было далеко не лишним, и на прощание, приятно улыбаясь, попросили у меня телефон.

— На всякий случай! — объяснил деловой человек.

— Звоните в поликлинику! — отрезала опытная Тамара.

— Ну, если им надо… — заколебалась я.

Вдруг подвернется какая-то возможность подработать! С деньгами тогда у всех было неважно, а в нашей семье — особенно. Я — доктор муниципальной поликлиники, молодой специалист, получала сущие гроши, мужа несколько месяцев назад сократили. А ведь у нас подрастала дочка, трехгодовалая Леночка.

Самет, муж Румии, позвонил на следующий день.

— Елизавета Дмитриевна, нам бы с вами побеседовать…

— Я слушаю.

— Разговор не телефонный. Ждем вас завтра в семь вечера у нас.

Я повесила трубку озадаченная. Понятно, Самет захочет, чтоб я дома наблюдала Румию. Только как он собирается это оплачивать?.. Сама я смутно представляла расценки, но, конечно, очень не хотелось продешевить. Да и тон деловой человек взял какой-то хамоватый.

Посоветоваться с мужем?

— Попробуй. — Он без энтузиазма развел руками.

— Сходишь со мной? Они живут недалеко от поликлиники, рядом с «Павелецкой».

— Ну, давай схожу, что ли.

То ли мужа раздражали мои профессиональные успехи, и безразличие служило маской, то ли и в самом деле было плевать… Так или иначе, но в назначенный час мы входили в квартиру азербайджанцев.

Дверь открыл Самет. Румия, тяжело ступая, носила блюда с закусками из кухни в комнату. Мысленно я отметила, что ни в оформлении стола, ни в интерьере нет ни намека на восточную экзотику, ничего такого не бросалось в глаза. Сама Румия подтвердила мои мысли. Если придерживаться азербайджанских законов, муж давно бы должен был развестись с ней. Женщина, которая не может родить сына, достойна быть выгнанной вон. К счастью, Самет рассуждал совсем по-другому, и в конце концов его терпение оказалось вознаграждено. «Конечно, благодаря вам, Елизавета Дмитриевна».

Пришла пора приступить к разговору о главном.

— Хотели, Елизавета Дмитриевна, дело вам одно предложить.

— Пожалуйста, предлагайте.

— Серьезное дело. Стать главным врачом.

— Вот уж не знаю! — искренне ответила я. — Административная работа…

— Ну, насчет административной сильно сказано. Это — моя головная боль. А вы — больше по медицинской части… Да и о науке своей не забывайте. Сами подумайте, какая богатая практика, какой материал! Вам только на руку, вы ведь сейчас в аспирантуре?

— Да нет, я только готовлюсь.

— Готовьтесь, готовьтесь… Поможем, если что.

— А ты что скажешь, Леш? — спросила я мужа.

— Подумать надо, — отозвался тот после некоторой паузы.

Мне стало ясно, что это уловка. Муж знал, что я соглашусь, и старательно набивал цену.

И действительно, отказаться было бы грешно. Жизнь стремительно менялась. Слова «фирма», «бизнес», «совместное предприятие» звучали в ушах самой современной музыкой. Все старались двигаться в ее ритмах!

А в клинике нашлась работа и для Лешки. Сначала ему предложили должность завхоза, но, способный инженер, он творил настоящие чудеса в обращении с медицинской техникой, и скоро его основной обязанностью стали закупка и мелкий ремонт оборудования.

Я звала в клинику и Томочку, но та скептически покачала головой:

— Что ты, Лиза? Мне до пенсии осталось совсем немного. Коммерция — для вас, а не для стариков.

Тамара оказалась права. Народ в нашем коллективе был молодой и резвый, и в свои двадцать четыре года я не казалась младше остальных. Такая как все. Но уже главный врач.

Осенью я сдала экзамены в аспирантуру. На заседании кафедры утвердили мою тему — я два года собирала для нее материал. И тут появились первые трудности. Точнее, неясности. Дело в том, что клиника заявляла о себе как многопрофильная гинекологическая, но в действительности это было не так. Например, с эндокринологией, имеющей непосредственное отношение к моей будущей диссертации, я пролетала. Такие пациентки к нам не обращались, а шли к уже хорошо себя зарекомендовавшим конкурентам. Я нервничала, ломала голову, пока однажды меня не успокоил муж:

— Брось ерундой страдать!

— Ты это о чем?

— О чем, о чем… О науке твоей! Кому это надо?

— Мне в первую очередь. Я диссертацию пишу!

— Успеешь с диссертацией. Лучше о другом подумай!

— О чем же?

— О деньгах!

В клинике мы оба зарабатывали очень прилично.

— Ты-то что предлагаешь?

— Мобилизоваться и накопить на квартиру.

Лешка был прав. После смерти моей бабушки нам досталась крошечная однокомнатная квартирка на первом этаже в районе Птичьего рынка. Даже с маленькой дочкой нам в ней было тесно. А когда Лена подрастет?

— Что, по-твоему, значит мобилизоваться?

— Ты целыми днями просто так сидишь в кабинете.

— Не просто…

— А могла бы работать как все, получать две ставки! Халупу нашу продадим, и можно уже на что-то рассчитывать.

Все так и вышло. Ценой неимоверных усилий мы скопили энную сумму, и тут нам страшно повезло. На первое же наше объявление об обмене с доплатой откликнулось одичавшее от пьянства семейство. Им было уже все равно, где жить. Поэтому свою просторную трехкомнатную квартиру они с радостью обменяли на нашу клетушку. Плюс половина энной суммы. Вторая половина ушла на мебель и ремонт.

Теперь я могла вплотную заняться эндокринологией, полностью погрузиться в науку. Но, как выяснилось в дальнейшем, это были напрасные телодвижения.