Полюбить Джоконду - Соловьева Анастасия - Страница 33

Вечером я поехал на Пятницкую. Там меня, как и в прошлый раз, окружило веселенькое толстенькое семейство: папа, мама и сынок. Все одинаково маленькие и кругленькие, по-летнему одетые, в майках и шортах.

— Проблемы какие? У нас нет проблем, — смеялся папа. — Мы просто решили немножко переиграть. Все здесь оформить в стиле ампир. Не модерн, а ампир! Фирштейн?[4]

— Здесь? Ампир? — вырвалось у меня.

— Мы были в гостях, — смеялась мама. — И там нам очень понравилось. Там везде ампир! Мы тоже так хотим.

— Хорошо, что вы еще не приступали, — добавил папа.

— Как вы себе представляете ампир? — спросил я.

— Это вы должны представлять, — веселился папа. — Вы специалист. Вы представляете себе ампир?

— Я представляю себе: ампир — стиль конца XVIII и первой четверти XIX века, продолжение и завершение классицизма.

— Нам нужен ампир, а не классицизм. Нихт фирштейн? [5]

— Специфика ампира, — я не замечал их веселой язвительности, — прослеживается главным образом в больших казенных зданиях, триумфальных арках, монументах. Ампир — стиль милитаристической и бюрократической империи Наполеона I. Внутри зданий — просторные холодные залы, ротонды.

Они разом вопросительно вскинули брови.

— Ротонда, — пояснил я, — круглая комната, сверху перекрытая обычно куполом, который поддерживается колоннами. Персье и Фонтен создали ампирный стиль в обстановках дворцов Тюильри, Компьеня и Мальмезона. В основу они положили формы античной мебели в сочетании с мотивами египетского искусства. Для ампирной мебели характерны округлые контуры, ножки и ручки в виде крылатых сфинксов, лебедей, звериных лап и тому подобного, используется стилизованная военная символика или античная, скажем — факел, стрела. Часы и канделябры делаются в виде урн, колонн и памятников…

У меня заиграл сотовый.

— Я сегодня уезжаю в Питер. Мне нужно тебя видеть, — грустно говорила Глинская. — Дома тебя нет. Где ты?

— Рядом с тобой. Как дела с Мариной?

— Все расскажу. Когда тебя ждать?

— Скоро.

— Скорее. А то мне ехать надо.

Я отключился.

— Мы согласны! — радовалось круглое семейство. — Вы нам рассказали даже лучше. Просто сказка! То, что мы видели, — ерунда. Мы хотим быстрей!

Мы обсудили формальности и детали, и вот я уже у Глинской, в ее уютном закутке среди старых книжных шкафов.

— Дела с Мариной таковы. — На лице Глинской лежала печаль, она улыбалась лишь губами. — Примерно десять лет назад Марина вышла замуж за некоего военнослужащего с двумя детьми. И вскоре все они съехали оттуда. Пока неясно куда. Скорей всего — на окраину. Необходимо мое личное там присутствие. Ты знаешь, у меня такое чувство, что ее в живых уже нет.

— И как же теперь быть? — спросил я, тоже предавшись печали.

— Ты не волнуйся. Я найду ее живой или мертвой. Не в этом дело. А поехали вместе?! Вдвоем веселей. Так ехать одной не хочется. А? Поехали?

— Не могу. Новый заказ…

— А там ты реально поможешь своим друзьям. Мы быстро — в четыре руки — все сделаем. И скоро будем здесь. Давай?

— Никак не могу.

— Тогда хотя бы отвези меня на вокзал. Да посади в поезд. — Глинская улыбнулась. — Да оставайся в нем сам. Поехали?

Мы вышли к машине и поехали на Ленинградский вокзал.

— Ты знаешь, глупо, — сказала она, когда мы уже шли по перрону, — но у меня такое чувство, что больше мы никогда не увидимся. Тяжело как. Значит, не поедешь?

Валил крупный мягкий снег, и от этого белые станционные огни и все вокруг становилось далеким, ненастоящим.

Вскоре поезд с ней исчез в снеговой пыли.

С площади трех вокзалов я выехал на Садовое кольцо. Здесь намело сугробы. Машины медленно двигались сквозь снежную пелену. Я думал о Лизе. И тут мне пришла в голову простая мысль: попробовать послать SMS на Гришкин мобильник. Не останавливаясь, я набрал: «Л., выходи к подъезду через 20 минут. С».

Приближаясь к ее дому, я неожиданно поймал себя на мысли, что конспиративную квартиру — этот зал ожидания непонятно чего, вагон поезда непонятно куда — именую уже «ее домом». Время шло, шло, ответа не было. Наверное, думал я, Гришка спит с телефоном в кармане, а Лиза на кухне. Но меня все равно тянуло к ее дому. Хотелось хотя бы побыть неподалеку от нее. Такие вот скромные желания.

И тут пикнул сотовый. Я раскрыл сообщение: «Выходить с Г.?» — и поспешно отправил: «Одна, и немедленно!» — и остановился. Я был уже у ее подъезда.

Лиза села рядом, лишь прикрыв дверь. Она смотрела на меня радостно и тревожно, ожидая новых известий или инструкций.

— Закрой дверь, — сказал я.

Она послушно хлопнула дверью. Я осторожно выжал газ, и мы поехали.

Мы неслись в снежной мгле, обгоняя бесконечные самосвалы с горами снега, и опять, как давным-давно на альпийском фуникулере, мы были одни на этом странном свете.

Уже в Бутове я спохватился, что дома есть-то нечего. В супермаркете мы торопливо набирали все подряд, точно собрались на зимовку. Потом, в квартире, вывалили все наше добро на стол и, открывая и пробуя колбасу вперемежку с пирожными, запивали их вином и лимонадом. Мы сидели рядом на диване и наспех, точно кто подгонял нас, распаковывали новые и новые свертки.

— Постой, — сказал я. — Что же мы делаем?

Лиза посмотрела на меня долгим мучительным взглядом и вдруг, обхватив обеими руками за шею, безутешно зарыдала. Горячие слезы покрыли мои щеку, нос, глаза, а я молчал и только беспомощно гладил ее спину в конспиративной тренировочной куртке. Чем я мог утешить Лизу? Сказать, что все когда-нибудь пройдет или что Глинская уже отбыла в Питер и скоро отыщет там какую-то Марину живой или мертвой?

— Я к тебе приехал сказать… — начал я, сам не зная, что дальше. — Чтобы увезти тебя. Что все кончилось. Что мы теперь всегда будем вместе и нас никто не разлучит.

Я видел ее темные и блестящие от слез глаза совсем близко, но не мог понять их.

Потом мы опять торопливо ели. Под грудой свертков я нашел тонкую длинную трубку Леонарды и выкинул в ту же форточку, куда так лихо сегодня утром улетал дым из нее.

— Тут столько женских вещей! — ахнула Лиза, когда мы вошли в спальню.

Я небрежно махнул рукой, хотя именно сейчас понял, что Леонарда вовсе не считает, будто мы разошлись навсегда. Оказывается, она ждала меня на Новый год, на Рождество. Колдовство, видно, не заменяет мужа. Проблема!

И в подтверждение моих мыслей она позвонила:

— Саша, радость моя, обещай мне сейчас же ради нашего мальчика и моего спокойствия, что ты пока не будешь ходить в свой ужасный «Обелиск».

— Ладно, ладно, — быстро ответил я. — Пока не буду.

Лиза с удивлением перебирала эксклюзивные и будто старинные платья Леонарды, пропахшие душистым табаком.

— Все это можно выбросить, — неуверенно заметил я.

— Но чьи они? — удивлялась Лиза.

— Не видишь разве? Моей прабабушки. Сейчас уж такие не носят.

Лиза осторожно взяла одно, кремовое, и приложила к себе.

— Да… — вздохнула она, глядя в зеркало. — А жаль. Но ведь оно совсем новое?!

— Новое? — глупо изумился я и продолжал: — Была у меня жена. Сегодня. Это ее платья.

— Сегодня? Жена? — растерянно повторила она.

— Я не знал… — смешался я. — Да она и не жена.

Лиза глядела на меня, и мне стало больно. Я ждал, что вот сейчас она попросит: отвези меня назад. Куда назад? В конспиративную квартиру?!

Но она только молча смотрела на меня.

— Когда-то у меня была жена, Таня, — косноязычно объяснил я. — Но теперь она Леонарда.

— Леонарда… — эхом отозвалась Лиза. — Какое странное имя. И странные платья. Кто она, Леонарда?

— Не в том дело, — бился я. — Хотя смешно сказать кто: приворот мужей и отворот-поворот разлучницам-злодейкам. — Я невольно усмехнулся.

— Нет, кроме шуток? — допытывалась Лиза. — Твоя жена колдунья?

Она все стояла с кремовым платьем. Я подошел к ней, вынул из ее рук это платье и, скомкав, отшвырнул в угол.