Княгиня Ольга - Антонов Александр Ильич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/90
• Следующая

Однако воевода — варяг плохо знал характер русичей. Они всегда верили в доброго вождя племени, в доброго князя, царя. Так было и при княгине Ольге. Народ верил в нее, считал своей заступницей. А заслужила она сие всеми своими делами после подавления бунта древлян. Еще и следы не высохли на шляхе после налета ночных татей на обоз купцов под Белгородом, как княгине Ольге было уже ведомо о разбое. Но она пока не знала, кто такие разбойники, откуда они явились. Бывало же в голодные годы и смерды сбивались в ватаги.

Молодой купец, который сумел умчаться на своем скакуне от татей, прояснил, однако, суть, когда его привели в княжеские хоромы.

— Кто же на вас напал? — спросила княгиня купца. — Может, смерды или беглые из иных земель?

— Нет, матушка княгиня, то не смерды, не беглые и не лесные тати, а воины, — ответил купец с поклоном.

— Почему так считаешь? — спросила Ольга.

— Кони у них одной масти, серые, хвосты и гривы под гребень обрезаны. В Белгороде мне довелось видеть таких у воинов.

Княгиня улыбнулась. Понравился ей молодой, сметливый купец.

— Ишь ты, какой дотошный! Откуда сам?то?

— Смоленский я. Домой и иду. С хазарами торг вел и ничего. А тут — свои…

— Куда уж как худо, — согласилась княгиня. — Ладно, татей мы изловим, товар и деньги взыщем с них. Теперь иди, гость, и своим передай то, что сказала.

Лишь только купец ушел, княгиня Ольга позвала Павлу и велела ей позвать Асмуда. Он был рядом, в детской, явился тотчас.

— Слушаю, матушка княгиня.

— Не помнишь ли ты, кормилец, в какую дружину угнали табун серых лошадей по весне?

— В Белгороде они, матушка княгиня, — ответил Асмуд, не ведая, к чему княгиня спрашивает.

— Ты бы послал за воеводой Свенельдом. Хочу видеть его.

Воевода Асмуд поклонился и ушел. Он уже знал, что Свенельд покинул Киев, но мог на время остановиться в Вышгороде, где стояла часть его воинов. Что?то вещало Асмуду: лучше бы Свенельду не являться к княгине. Но Асмуд не мог не исполнить повеление княгини. И умчалась десятка воинов во главе с Дамором следом за сотней Свенельда. Он еще и за крепостную стену Вышгорода не поднялся, как к нему подскакали посланцы княгини и Дамор сказал:

— Батюшка воевода, велено тебе быть в теремах у великой княгини. И не мешкая, ноне же.

От Вышгорода до Киева семь верст. На рысях меньше получаса езды. Но как Свенельду хотелось, чтобы эти семь верст растянулись на тысячи. Знал воевода, что гонцы примчали не по пустяковому поводу. А по той же причине, коя выгнала Свенельда из Киева. Он не стал искушать судьбу, не захомутал десятку Дамора, как хотел сделать в миг их появления, не дерзнул тотчас покинуть Вышгород и умчать на юг, в степные просторы, туда, где пасут свои табуны печенеги. Он поднялся в седло, склонил голову и медленно тронулся в обратный путь, уповая на то, что повинную голову меч не сечет.

Княгиня Ольга и впрямь не была намерена «отсечь» Свенельду голову. Лишь только он явился в княжеские палаты, она встретила его в приемном покое и сказала так, что у него не нашлось возражений.

— Иди, воевода, в Белгород, найди тех, кто на серых конях ходил в разбой, и накажи той же мерой, коей они обидели купцов. Да все верни им, что ограбили. Как исполнишь сие, выгони татей за рубеж державы. И бойся не исполнить повеление, воевода. Вот и весь мой сказ, — И Ольга властно показала на дверь: — Иди же!

Никогда в жизни воевода не испытывал такого унижения, какое проявила к нему великая княгиня, указав на дверь. Ни от кого бы он не стерпел подобного. Но еще довлел над ним позор Искоростеня. Он, лучший воевода державы, споткнулся о трухлявый пень и почти полгода не мог выкорчевать, сжечь его. А в добавление к этому упустил из своих рук мятежного князя и был им ранен.

Стыд ожег лицо Свенельда, но он вел себя покорно, учтиво откланялся и покинул княжеские палаты. А вскоре все с той же сотней отроков и гридней умчал в Белгород, латать свою продырявленную честь.

Глава четырнадцатая

ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

Зима в этом году пришла на Русь ранняя и суровая. Еще ноябрь шел, а от морозов малые птицы в полете замерзали. Декабрь вовсе был лют. Да миновал Спиридон, с коего солнце на лето пошло, полегче дышать стало. А тут Коляды приблизились, по Киеву все загудело, зашумело от веселого зимнего праздника. На улицах толпы ряженых, резвые кони несут десятки саней, в коих девки и парни песни колядские поют, мужики, да и бабы на площади у княжеских теремов хмельной медовухой себя тешат, кою раздают — продают досужие торговые люди. Коляды что у язычников, то и у христиан — праздник удали молодецкой. На площади у храма Святого Илии столбов понаставили. Тут и «гигантские шаги», и качели с сафьяновыми сапожками на вершине. Достанешь — твои. На этой площади нынче язычники и христиане в одном хороводе забавляются, плясками тешатся. Чего уж там, праздник Коляды и языческий, и христианский, для всех одну радость приносит.

Лишь княгиня Ольга не отдала чести Колядам и богу Коляде, не праздновала ни с язычниками, ни с христианами… А чтобы не смущать своих подданных, укатила с малою свитой в село Берестово, что лежало среди лесов верстах в шестидесяти от Киева.

Перед тем как уехать, Ольга дала Павле поручение. И было оно тайным. Павла выполнила его в тот же день. Лишь только вечерние сумерки легли на заснеженный город, Павла отправилась в храм Святого Илии. Одежда на ней была мужская: треух и шуба нагольная. Сидели они на ней и впрямь как на дюжем мужике. Однако, придя в храм, она обмишулилась — не сняла треух. А мужей за то выпроваживают из храма. Тут же к ней служка Глеб подлетел, за рукав потянул.

— Поди, с нечистой силой в сговоре, вошел и лба не перекрестил, и треух не сбросил. Иди, иди прочь, пока клятву не наложил, — зачастил Глеб и потеснил Павлу к вратам храма.

Павла скинула треух, волосы рассыпались, бабой оказалась. Глеб опешил и крест на Павлу положил.

— Брысь, окаянная!

— Ох и суетной, — вздохнула Павла, ухватила Глеба за руку и к себе притянула. — Ты проводи меня к отцу Григорию, а то впереди понесу.

— Эко надумала. Он службу исполняет. А при службе токмо великая княгиня остановить может.

— Страсть говорливый ты. — И Павла отстранила с пути служку и приблизилась к амвону.

Шла вечерняя служба, и прихожан на ней было немного. Священник заметил Павлу и, продолжая читать псалом, направился к ней, спросил:

— Что тебя привело в храм, дочь моя? Или беда какая?

— Беды нет, да есть важная просьба княгини, — ответила Павла.

— Наберись терпения, дочь моя, я же скоро. — И отец Григорий поднялся на амвон, ушел в алтарь, а как вернулся оттуда, следом появился протоиерей Михаил. Отец Григорий увел Павлу в придел, где никого из верующих не было, спросил:

— Говори же, с чем пришла?

— Матушка княгиня тебя видеть желает.

Григорий не удивился, что он нужен Ольге. Еще в поездке по Руси, и особенно после Изборска, он понял, что между ними вновь народилось то, что они порвали сорок с лишним лет назад. Потому Григорий только спросил:

— Когда прийти?

— Она тебя не на час зовет, на многие дни, в отъезд. В Берестово матушка в ночь уезжает.

Григорий не ожидал такого приглашения. Приближалось Рождество Христово, и ему важно было отслужить торжественную литургию и весь праздник.

— Знает ли она, что я не могу оставить прихожан? Протоиерей Михаил стар и всенощную ему не выстоять, коя в Рождество служится.

— Не ведаю твоей службы, родимый, ан прошу не отказать. Знаешь же хворь княгини, — умоляла Павла.

Отец Григорий лишь предполагал, чем мается Ольга, сочувствовал ей, но и радовался. Странным считал свое поведение Григорий, но хотел, чтобы сия болезнь давала себя знать острее. Он понимал, что близок тот день, когда нужно будет протянуть Ольге руку помощи. Может статься, что сей случай явится единственным, а другому и не бывать. Он посмотрел в глаза Павле и увидел в них мольбу, но пока не дал согласия, сказал:

• Предыдущая
• 33/90
• Следующая