Молитва любви - Лей Тамара - Страница 18

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая

Глаза Грей широко распахнулись. Никогда ее отец не даст такой клятвы. Протиснувшись между двумя мужчинами, она немного продвинулась вперед. Удивленные ее неожиданным появлением, те уставились на дочь Чарвика, потом обменялись между собой взглядами, но Грей не стала раздумывать, что бы это значило.

Эдуард Чарвик стоял перед возвышением в противоположном конце холла. На возвышении находился новый владелец Медланда, барон Бальмейн. «Что будет, если отец откажется?» – гадала Грей, устремляя взор туда, где сгрудились бывшие дружинники ее отца, терпеливо ожидавшие своей очереди присягать на верность новому лорду. «Да, – с горькой усмешкой заметила Грей, -все они горят желанием засвидетельствовать почтение Гильберту Бальмейну, в том числе и ее бывший суженый, Уильям Ротвильд».

Наконец последовал с таким нетерпением ожидаемый ответ.

– Я скорее умру, чем поклянусь в верности убийце моего сына! – зычный голос Эдуарда Чарвика разнесся под сводами холла.

– Я уже говорил тебе, старик… – начал было Бальмейн, но речь его быстро оборвалась.

Грей увидела, как отец ее бросился вперед, взмахнув страшным длинным кинжалом. В оцепенении в течение нескольких секунд смотрела она, не в силах вымолвить ни слова, на безумный выпад старого Чарвика.

Бальмейн не успел уклониться от нападения, но ему хватило присутствия духа, чтобы отступить в сторону и потянуться за своим мечом. Эдуард Чарвик не достиг своей цели – он метил в сердце Гильберта, а попал в плечо.

С глухим рычанием отбросил Бальмейн нападавшего, который упал на спину. Потом он выдернул кинжал из раны и бросил его на пол.

Зажав рот руками, Грей пыталась сообразить, чем бы помочь отцу, но ноги ее будто налились свинцом, она не смогла двинуться с места.

Рыцари с негодующими криками бросились на помощь своему лорду, в то время как Бальмейн, крадучись, словно хищник, приблизился к Эдуарду Чарвику, который скорчился на полу. Он поставил ногу в сапоге на грудь старика и концом обнаженного меча уперся в грудь поверженного противника, сделав одновременно своим людям знак оставаться на месте.

– Теперь я вижу, от кого Филипп научился коварству, – пророкотал он. Лицо Бальмейна было искажено яростью.

Каким-то образом Грей удалось сдвинуться с места и пройти к центру зала, где двое противников с ненавистью смотрели друг на друга.

Барон занес меч.

– Не надо! – выкрикнула Грей, когда смертоносное оружие начало гибельное движение вниз. Слишком поздно.

Закрыв глаза, чтобы не видеть потока отцовской крови, она упала на колени и зарылась лицом в складки платья.

В холле воцарилась тишина, которую минутой позже разорвал гневный возглас Бальмейна.

– Что она здесь делает?

Ответа не последовало. Изрыгая ругательства, он направился к Грей, застывшей на полу. Воины за его спиной бросились к Эдуарду Чарвику.

Гильберт шагал, не сводя глаз с застывшей в горестной позе девушки в бесформенном монашеском одеянии. Он был разгневан до такой степени, что не видел поднявшейся суеты, не слышал взволнованных возгласов. Ярость душила рыцаря, ярость, еще более сильная, чем в тот момент, когда он узнал об обмане, подстроенном дочерью Чарвика.

Если бы не этот дрожащий слабый голос, он бы покончил с Чарвиками навсегда. Отец отдал бы Богу душу, а дочь вернулась бы в аббатство, где и прожила бы остаток своих дней.

Да, он был уверен, что старый барон не станет приносить клятву верности, был даже готов к покушению на свою жизнь. То, что Эдуард Чарвик не отклонился от предвиденного курса событий, позволяло покончить с этим делом подобающим образом… а потом эта девица посягнула на его планы.

Одним своим возгласом она принудила его не проливать крови врага, заставила отвести меч как раз в тот момент, когда клинок уже коснулся шеи старого Чарвика. Жизнь ненавистного врага была спасена. Так что проклятия, которые бормотал Гильберт, относились не только к Чарвикам, но и к нему самому.

Бальмейн вложил меч в ножны, зажал ладонью плечо, пытаясь остановить кровь, и наклонился, чтобы взять девушку за руку. Но не успел он дотронуться до нее, как громадная грязная собака бросилась между ним и Грей. Обнажив клыки, пес грозно рычал. Шерсть на загривке встала дыбом, тяжелая голова угрожающе наклонилась.

Выпрямившись, Гильберт посмотрел на животное. Рука потянулась к рукояти кинжала, висевшего на поясе. Пес зарычал громче, но не сдвинулся с места.

Боковым взглядом Гильберт заметил какое-то движение в толпе окружающих. Один из рыцарей вынул свой кинжал и отвел назад руку с зажатым в ней оружием, готовясь в любую минуту пустить его в ход. Барон Бальмейн встретился с рыцарем взглядом и резко мотнул головой.

Воин с неохотой опустил кинжал…

– Леди Грей, – окликнул Гильберт, не пытаясь скрывать раздражение, – вставайте же.

Отняв от лица ладони, Грей глянула на Гильберта большими серыми глазами; взгляд этих глаз поразил его до глубины души. Тревожило и вызывало беспокойство то, что даже после того, как Гильберт узнал подлинную сущность дочери Чарвика, она могла производить на него такое впечатление. Поистине плотские желания ослабляют волю.

Не отводя взгляда от барона, девушка ухватилась за длинную шерсть собаки и поднялась на ноги.

Глаза ее лихорадочно блестели, но слез Бальмейн не заметил. Он удивился этому, так как ожидал шквала рыданий. Что за отношения связывали ее с отцом?

– Вы удовлетворены? – спросила она дрожащим голосом. – Или я буду следующей?

– Удовлетворен? – нахмурился Гильберт. Потом понял, что она имела в виду и отошел в сторону, кивком указывая на Эдуарда Чарвика, которого держали двое рыцарей. – Нет, я не удовлетворен, – сказал он, наблюдая за реакцией девушки.

Грей вскрикнула. Хотя отец, казалось, вот-вот потеряет сознание и голова его упала на грудь, он был жив, и ни одна капля крови не свидетельствовала об обратном. Сердце девушки сжалось от боли, она робко шагнула к отцу.

Бальмейн остановил ее, схватив за руку. При этом ему пришлось отнять ладонь от раны на плече, и все в зале вскрикнули при виде яркого красного пятна на белой тунике.

Не сходя с места, пес, оказавшийся между Бальмейном и Грей, издал устрашающий рык. Оскалив зубы, он подобрался, чтобы прыгнуть на любого, кого сочтет опасным для своей хозяйки.

– Нельзя, Ворчун, – приказала Грей, переводя взгляд с отца, представлявшего собой жалкое зрелище, на встревоженного зверя. – Лучше бы вам убрать свою руку, – прошептала она Бальмейну, поглаживая собаку.

Даже подвергаясь угрозе нападения со стороны свирепого пса, который явно готов был перегрызть горло обидчику, Бальмейн не отпустил Грей. Напротив, еще сильнее сжал пальцы.

Грей пристально смотрела на ладонь, сжимавшую ей руку. Она быстро подняла голову, заметив кровь, стекавшую по запястью. Туника была порвана на плече, где кинжал оставил след, и кровавое пятно все больше расплывалось на тонком полотне.

Сдвинув брови, девушка устремила взгляд на лицо рыцаря и заметила углубившиеся морщины на жестком, неподвижном лике Бальмейна. Да, ему было больно, он страдал, но и от душевных переживаний тоже.

– Пойдемте, – услышала она собственный голос. – Я перевяжу вашу рану.

Искра удивления мелькнула в глубине его глаз, но сразу же исчезла, сменившись безразличием.

– По-моему, тебе бы следовало отослать свою собаку, – предложил Гильберт, кивком головы указывая на беспокойное животное.

– Ворчун останется со мной, – решительно заявила Грей. Уже не раз она убедилась, что преданность пса неоценима.

Бальмейн, казалось, собрался возразить, но потом выразил свое отношение к этому требованию, слегка пожав плечами.

– Хорошо, – согласился он и отпустил руку Грей, чтобы снова зажать рану.

Грей украдкой бросила взгляд на отца, обошла исполинскую фигуру Бальмейна и стала подниматься по лестнице. Пес шел за нею по пятам.

– Отведите его в сторожевую башню и держите под стражей, пока я не решу, что делать с этим горемыкой, – приказал Бальмейн рыцарям, державшим Чарвика.

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая