Пламя страсти - Лей Тамара - Страница 68

• Предыдущая
• 68/79
• Следующая

— Да, я встала совсем недавно, — пояснила Джослин, переводя взгляд с остатков пергамента, уже обуглившегося в пламени, на одинокий, видимо, последний листок, оставшийся в руке Эммы. — Что вы сжигаете?

Служанка беспокойно переступила с ноги на ногу.

— Вы не проголодались, моя госпожа? Уверена, повар найдет для вас что-нибудь вкусненькое.

Вдова покачала головой.

— Это и есть те записи? — уточнила она. — Ведь именно их хотел получить Иво?

Эмма судорожно сжала пальцами листок пергамента, который еще не успела сжечь.

— Не стоит беспокоиться о них, моя госпожа, — охрипшим от напряжения голосом заявила она.

Обычно Джослин предпочитала не уговаривать людей, но сейчас внутренний голос подсказал ей, что то, из-за чего Эмма получила власть над Иво, имело отношение не только к ним двоим.

— Расскажите мне, Эмма, — с мольбой в голосе попросила она. — Теперь, когда Иво мертв, ваше признание никому не причинит зла.

Словно опасаясь, что госпожа выхватит пергамент из ее рук, служанка попятилась назад.

— Нет, теперь эти бумаги уже бесполезны. В них нет толка. Ни для меня, ни для других, — с трудом переводя дыхание, ответила она. — Иво очень хотел заполучить их, поэтому… поэтому я решила вслед за ним отправить их в ад.

Судя по всему, Эмма была перепугана до смерти. Осознав, что именно из-за нее старая женщина так разволновалась, Джослин пошла на попятную.

— Ну хорошо. Вам виднее, что делать. Не стану мешать.

Несколько секунд служанка сосредоточенно вглядывалась в лицо госпожи, словно пытаясь определить, не готовит ли она ей западню, потом, немного успокоившись, свернула пергамент и бросила в огонь. Ее лицо слегка порозовело. А желто-оранжевые язычки пламени, жадно ухватившись за листок, пустились в безумный пляс. В мгновение ока бумага сморщилась, став похожей на бутон цветка, так и не успевший распуститься весной, и почернела.

— Теперь ваша тайна в надежных руках, — заметила Джослин.

— Да, — прошептала Эмма, не сводя глаз с обуглившихся кусочков пергамента, — она там, где должна быть.

В воцарившейся тишине каждая из женщин думала о своем. На лице старой служанки лежала печать скорби. Но Джослин знала, что она переживает не из-за смерти Иво. Возможно, Эмма огорчена чем-то еще, но не гибелью коварного священника.

— А где Оливер? — очнувшись от раздумий, спросила молодая мать.

— Вместе с Лаймом на полях, — тихо ответила старая няня. — Он так просил дядю взять его с собой, что Лайму пришлось согласиться. Лорд Фок сказал, что в такой прекрасный день мальчику не повредит прогулка на свежем воздухе.

Хотя Джослин не считала поле, тем более во время распахивания, подходящим местом для игр ребенка, она полностью доверяла Лайму, зная, что он не позволит Оливеру попасть в беду. Успокоившись, женщина направилась на кухню, но, не сделав и пары шагов, оглянулась.

— Присоединитесь ко мне?

— Нет, благодарю за приглашение. Я, пожалуй, пойду отдохну.

— Вам нездоровится? — обеспокоенно поинтересовалась Джослин.

Эмма покачала головой.

— Нет, просто я устала.

День без Лайма тянулся бесконечно долго. Но даже тогда, когда мужчины наконец вернулись с полей и сели за стол, Джослин не удалось поговорить с ним. В зале царила такая суета, что они не обмолвились ни словом. Лишь изредка, перехватив ее взгляд, Лайм отвечал на него усталой улыбкой.

Откровенно скучая за ужином — как хозяйка замка Джослин не могла не присутствовать в зале — она делала вид, что внимательно слушает восторженные рассказы Оливера о быках, которые, по словам мальчика, были в десять раз больше лошади Лайма, и о плугах, которые «жевали» землю. Несмотря на то, что страсть к Лайму расцвела в ее сердце, как весенний цветок, любовь к Оливеру не ослабела. И все-таки женщина испытывала смешанные чувства. С одной стороны, она не могла не любоваться, видя горящие глаза и счастливую улыбку сына, с другой, ее взгляд невольно устремлялся к Лайму, сидевшему неподалеку в окружении рыцарей. Когда ужин, наконец, закончился, Джослин вздохнула с облегчением.

Вскоре они снова остались вдвоем в ее спальне. И возлюбленный принадлежал только ей.

Подняв голову с его плеча, женщина оперлась на локоть и прижалась щекой к широкой груди мужчины.

— Лайм! — прошептала она. — Ты не спишь?

В ответ не прозвучало ни слова. Подождав еще несколько секунд, Джослин с неохотой начала отстраняться от него.

— Не сплю, — неожиданно ответил Лайм. — Тебе тоже не спится?

Она улыбнулась.

— Надеюсь, то, что с нами происходит, не сон.

Протянув руку, он провел пальцем по ее щеке.

— Я тоже подумал об этом.

Его признание удивило женщину. Повернув голову, она прикоснулась губами к его мозолистой ладони.

— Какие чувства ты испытываешь ко мне, Лайм? — осознавая, что идет на риск, спросила молодая вдова.

Лицо мужчины осталось непроницаемым, но тело напряглось.

— Я думаю и беспокоюсь о тебе, Джослин, — после непродолжительной паузы ответил он.

Думает и беспокоится? Но любит ли он ее?

— И все? — не удержалась она от вопроса.

Лайм снова замолчал, затем, неожиданно повернувшись на бок, прижал ее к себе и, склонив голову, прильнул губами к ее губам.

Сердце женщины затрепетало. Он любит ее! Ее тело и душа ликовали, отвечая поцелуем на поцелуй, лаской на ласку. Его губы и руки сводили Джослин с ума, умелые неторопливые движения вызывали приглушенные стоны. Лайм медленно подвел ее к пику блаженства и, только когда она закружилась в водовороте блаженства, последовал за ней.

Спустя некоторое время они лежали рядом, уставшие и счастливые. Прижавшись спиной к груди Лайма, Джослин наслаждалась покоем в его теплых объятиях и размышляла о происходящем. Она больше не сомневалась в том, что лорд Фок любит ее. Его губы еще молчали, но его тело уже доказало это.

— Когда ты вернешься? — спросила молодая вдова, зная, что на рассвете барон отправится в Торнмид. До восхода солнца оставалось лишь несколько часов.

— Надвигается зима. Урожай уже собран, сев озимых скоро будет закончен. Мне незачем приезжать в Эшлингфорд. Раньше весны мне здесь делать нечего.

Джослин, представив долгую одинокую зиму, невольно вздрогнула.

— Но ты ведь все равно вернешься, правда?

Молчание Лайма ошеломило и огорчило ее.

— Я не могу давать никаких обещаний, Джослин, — в конце концов тихо вымолвил он. — Многое зависит от того, какой урон нанесет Торнмиду чума.

— Но мы еще сможем быть вместе, как сейчас? — затаив дыхание, спросила она.

— Нам нельзя быть вместе, как сейчас, — с горечью напомнил мужчина.

Нельзя!

— Я знаю.

Обвив рукой талию женщины, Лайм еще крепче прижал ее к себе и прошептал:

— А теперь спи, — оставив ее один на один с болью в душе, он откинулся на подушку и мгновенно заснул.

Их окутала тишина ночи. Закрыв глаза, Джослин попыталась заснуть, но беспокойные мысли упрямо будоражили ее сознание. Она лежала рядом с возлюбленным, перебирая в памяти воспоминания о встречах с ним. Молодая вдова снова увидела его въезжающим в Розмур верхом на огромном коне, вспомнила, как постепенно ее страх перерастал в любовь. В любовь, которая сейчас поглотила ее всецело, которая делала ее счастливой и в то же время заставляла страдать. Боже, неужели ничто нельзя изменить? Почему они с Лаймом не могут прожить остаток дней вместе? Оставалось лишь надеяться на чудо. Но сейчас Господь, судя по всему, разгневался и не собирается помогать рабам своим.

Тяжело вздохнув, Джослин еще ближе придвинулась к Лайму.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — И всегда буду тебя любить.

Умерла принцесса Джоанна!

Об этой новости, впрочем, как и обо всем остальном, связанном с чумой, говорили только шепотом. Однако в Дорсете, где сейчас свирепствовала болезнь, о кончине дочери короля Эдуарда и королевы Филиппы кричали во весь голос. Люди были перепуганы до смерти: на что могли надеяться простые смертные, если чума не щадила даже особ, приближенных к Богу?

• Предыдущая
• 68/79
• Следующая