Тень Бонапарта - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 21

• Предыдущая
• 21/67
• Следующая

Комната, куда мы вошли, была довольно большая и скромная: серые обои на стенах, в центре потолка изображение золотого орла, держащего в когтях молнию, — эмблема императорской власти. Несмотря на теплую погоду, топился камин, и тяжелый, спертый воздух был насыщен сильным ароматом алоэ. Посреди комнаты стоял большой овальный стол, покрытый зеленым сукном и заваленный письмами и бумагами. Сбоку помещался письменный стол, за которым в зеленом кресле с изогнутыми ручками сидел император. Несколько офицеров стояло у стен, но он словно не замечал их. Маленьким перочинным ножом Наполеон водил по деревянным украшениям своего кресла. Он мельком взглянул на нас, и холодно обратился к де Миневалю:

— Я ждал вас, месье де Миневаль. Не помню случая, чтобы Бурьенн, мой последний секретарь, заставлял себя ждать. Не надо извинений, и довольно об этом! Потрудитесь взять мой приказ — я написал его без вас — и снять с него копию.

Бедный де Миневаль дрожащей рукой взял бумагу и отправился к своему столику. Наполеон встал. Задумчиво опустив голову, он тихо ходил по комнате взад-вперед. Я видел, что он не может обойтись без секретаря, потому что, пока писал сей знаменательный документ, залил весь стол чернилами; на его белых рейтузах остался ясный след того, что он обтирал о них перья. Я по-прежнему стоял возле входа, и он не обращал на меня ни малейшего внимания.

— Ну что же, вы готовы, де Миневаль? — спросил он вдруг. — У нас еще масса дел!

Секретарь в смятении обернулся.

— С вашего разрешения, ваше величество… — заикаясь пробормотал он.

— В чем дело?

— Простите, но я с трудом понимаю написанное вами, ваше величество.

— Однако вы поняли, о чем приказ?

— Да, ваше величество, конечно: здесь идет речь о корме для лошадей кавалерии.

Наполеон улыбнулся, и лицо его стало совершенно детским.

— Вы напоминаете мне Камбасереса, де Миневаль! Когда он получил мой отчет о битве при Маренго, то усомнился, могло ли дело происходить так, как я описал. Удивительно, с каким трудом вы разбираете мой почерк! Этот документ не имеет никакого отношения к лошадям. В нем содержатся инструкции адмиралу Вильневу, чтобы он, приняв на себя командование в Ла-Манше, сосредоточил там свой флот. Дайте я прочту вслух!

Быстрым, характерным порывистым движением император вырвал из рук секретаря бумагу, но, пробежав ее строгим взглядом, скомкал и зашвырнул под стол.

— Я продиктую все заново, — сказал он, продолжая ходить по комнате.

Из его уст изливался целый поток слов, и бедный де Миневаль с покрасневшим от напряжения лицом едва успевал заносить их на бумагу. Воодушевившись, Наполеон ускорил шаги; голос его повышался; пальцы левой руки впились в красный обшлаг рукава, кисть правой судорожно подергивалась, что было ему свойственно. Его мысли и планы поражали ясностью и величием: даже такой непосвященный, как я, без труда следил за ними. Я удивлялся его способности схватывать и запоминать факты: Наполеон с поразительной точностью мог говорить не только о числе линейных кораблей, но и о фрегатах, шлюпах и бригах в Ферроле, Рошфоре, Кадисе, Карфагене и Бресте; он наизусть называл численность экипажа каждого из них и количество орудий, имевшихся на борту. Более того, он помнил название и вооружение каждого английского корабля. Такие познания даже для моряка были необычайными, но, принимая во внимание, что вопрос о судах являлся одним из сотен других вопросов, с коими ему постоянно приходилось иметь дело, я начал представлять широту его проницательного ума. Он совершенно не обращал на меня внимания, но тут вдруг выяснилось, что он, оказывается, непрерывно наблюдал за мною. Окончив диктовать, он обратился ко мне со словами:

— Похоже, вы удивлены, месье де Лаваль, что я занимаюсь делами моего флота без морского министра, но имейте в виду, что одно из моих правил — вникать во все самому. Будь у Бурбонов столь похвальная привычка, им не пришлось бы влачить жалкое существование в мрачной и туманной Англии.

— Да, но для этого нужно еще обладать вашей памятью, ваше величество, — заметил я.

— Она входит в мою систему, — ответил он. — У меня в памяти все сведения распределены, если так можно выразиться, по отдельным ящикам, которые, исходя из необходимости, я и открываю. Редко когда я не могу вспомнить того, что мне нужно. У меня очень плохая память на числа и имена, зато я прекрасно запоминаю факты и лица. Да, многое приходится держать в голове, месье де Лаваль! Например, вы видели, что у меня в памяти есть маленький ящик, заполненный морскими судами. Я должен также знать все крепости и гавани Франции. Вот однажды военный министр давал мне отчет о береговых укреплениях, а я смог указать ему, что он не упомянул о двух пушках в береговых батареях Остенде. В другом ящике моей памяти находятся сведения о войсках Франции. Вы согласны с этим, маршал Бертье?

Гладко выбритый человек, который стоял у окна, покусывая ногти, поклонился в ответ.

— Нет сомнения, ваше величество, что вы знаете имя каждого солдата в строю!

— Думаю, что знаю большую часть моих прежних египетских солдат, — сказал он. — Кроме того, месье де Лаваль, я должен помнить о каналах, мостах, дорогах, о промышленности — одним словом, обо всех отраслях хозяйства страны. Законы и финансы Италии, колонии Голландии — это тоже занимает много места в моей памяти. В наши дни, месье де Лаваль, Франция предъявляет большие требования к своему правителю. Теперь уже мало одного умения с достоинством носить царскую порфиру или гоняться за оленями по лесам Фонтенбло!

Я вспомнил беспомощного, красивого, обожавшего роскошь и блеск короля Людовика, которого видел в детстве, и понял, что Франции после пережитых волнений и страданий действительно была нужна твердая и сильная рука.

— А вы что об этом думаете, месье де Лаваль? — спросил император. Он остановился около камина, чтобы погреть ногу. Я обратил внимание на то, что его ботинки с золотыми пряжками были очень изящными.

— Убежден, что именно так и должно быть, ваше величество!

— Вы пришли к правильному выводу, — сказал он. — Но вы, кажется, и прежде держались того же взгляда. Верно ли мне передали, что в одном кабачке Эшфорда вы не на шутку схватились с молодым англичанином, который предложил вам тост за мое падение?

Я вспомнил тот случай, но не мог взять в толк, откуда Наполеону стало о нем известно.

— Почему ж вы защищали меня?

— Я сделал это по наитию, ваше величество!

— Не могу понять, как это люди могут делать что-нибудь по наитию! По-моему, это допустимо только для сумасшедших, но не для здравомыслящих людей. Из-за чего рисковали вы жизнью, ведь тогда вы не могли рассчитывать на мою благодарность?

— Вы стояли во главе Франции, ваше величество, а Франция — моя родина! — горячо возразил я.

Во время нашего разговора он продолжал ходить по комнате, сгибая и разгибая правую руку и поглядывая на нас через монокль, так как зрение его было настолько слабо, что в комнате он был принужден пользоваться моноклем, а под открытым небом — подзорной трубой. Иногда он доставал щепотку нюхательного табаку из черепаховой табакерки, но я видел, что ничего не попадало по назначению — весь табак он просыпал себе на сюртук и на пол.

Мой ответ, видимо, понравился ему, потому что он вдруг схватил меня за ухо и стал пребольно тянуть.

— Вы правы, мой друг, — сказал он, — я стою за Францию, как Фридрих II стоял за Пруссию. И я сделаю Францию могущественнейшей державой в мире! Все государи Европы сочтут необходимым иметь дворцы в Париже, и они составят свиту при коронации моих преемников!..

Внезапно лицо его исказило мучительное страдание.

— Господи! Для кого я все это создаю? Кто будет царствовать после меня? — прошептал он, проводя рукою по лбу. — Боятся ли в Англии моего вторжения? — неожиданно спросил он. — Доводилось вам слышать от англичан опасения, что я могу переплыть Ла-Манш?

Я был принужден сознаться, что англичане опасаются как раз обратного: что он откажется от замысла переплыть Ла-Манш.

• Предыдущая
• 21/67
• Следующая