Вернуть себе клыки - Михальчук Владимир - Страница 19

Дамочки угрожающе придвигаются поближе. Вздымаются морщинистые груди под расстегнувшимися на бегу рубашками и блузками.

– Внимание! – командует громкоговоритель. – Активировать защитный комплекс «Осада».

Я замечаю, что у двери стоит два здоровенных мужика, отлитые из железа. Да это же магические големы! Женщинам не пройти мимо них.

Впрочем, любвеобильные гражданочки не желают сдаваться. Они бросаются в атаку.

– Зря стараетесь, – хмыкает голос из динамика. – У големов нет даже намека на половые признаки.

Блестящие фигуры механических существ исчезают под грудой нападавших.

– Отдайте! – вопят девицы.

– Внимание! Отодвинуть врага обратно в зону обстрела!

Големы начинают двигаться. Они медленно, противостоя натиску визжащей толпы, отходят от дверей.

Магасфальт у порога раскрывается, словно лепестки диковинного цветка. Из-под земли выезжают широкие раструбы орудийных башен. Крупнокалиберные магические пулеметы разворачиваются, выплевывают предохранительные пломбы. Датчики на турелях мерцают готовностью. Многочисленные стволы жужжат, нацеливаются на врагов.

– Открыть огонь? – интересуется одна из орудийных башен.

– Первый залп – под ноги.

Пулеметы изрыгают пламя и тяжелые магиталлические диски. Земля перед дамами вспенивается, летит распыленная каменная крошка.

Женщины спасаются бегством.

– Ну все, братва, – облегченно говорит высокий тип в красном модельном костюме и красных же ботинках. – Третий раз уже отбились.

– Трудновато сегодня, – бормочет толстенький карлик, облаченный в широкую рясу боевого монаха.

– Куда там трудно? – хмыкает четырехрукий демон в зеленых шортах и белой майке. На белоснежной груди у него написано «Скотский шовинизм – наше всё». Точечки над буквой «ё» исполнены в виде сосков. – Два года назад не то, что ворота сломали, даже стену повредили и выбили дверь.

– Да уж, пришлось тогда объяснять Управлению, откуда у нас два десятка женских трупов перед входом, – хихикает бармен.

Это здоровяк-вороноборотень в оранжевом фраке. На согнутом локте у бармена покоится тяжелый черный пулемет системы «Гауклинга». Из-за спины выглядывает внушительный топор. На голове у вороноборотня возвышается настоящая треуголка, словно у капитана дальнего плавания. Мой дед служил во флоте, бороздил по океанам вокруг Бей-Буяна, потому мне без труда удается распознать этот атрибут морского дела.

Я нахожусь в просторном, ярко освещенном помещении. В отличии от большинства валибурских кабаков, здесь довольно чисто, пол практически не заплеван. На кремовых стенах висят красочные картины с изображением батальных сцен и просто с пейзажами других миров. Между высоких колонн, которые упираются в куполообразный золотистый потолок, расставлены маленькие круглые столики. На каждом покоится изумрудная скатерть, пепельница, маленький вазон с полевыми цветами. Вдоль западной стены, прямо от входа в таверну, тянется обширная стойка. Она уставлена многочисленными бочонками, сосудами, бутылками и графинами со спиртными напитками. Все это благолепие слегка отдалено от края стойки. Со стороны зала рядом с широкой столешницей стоят высокие деревянные стулья. Можно счастливо усесться за стойку и радостно взирать на близость алкоголя. Ну и вкушать, конечно же.

Последи бутылок и бочонков виднеется небольшое свободное место. Там и восседает владелец таверны. Он близоруко щурится, то и дело поправляет двумя пальцами свою треуголку. Словно проверяет, на месте ли она. Зовут вороноборотня Бьёрни Каркович Обзоррин, он владеет здешним клубом без малого четыреста лет. Именно об этом он сейчас и рассказывает.

– Веришь, Андрюха, – говорит он, обращаясь ко мне. – Мы тут уже не первое столетие обороняемся от свирепых баб. Они довольно часто называют нас «мужскими шовинистами». Отсюда и название таверны.

– Понятно, – хватаю предложенный «за счет заведения» стакан и вливаю в себя живительную порцию амброзиума. Крепкий напиток приятно будоражит, невидимыми пальцами массирует мозги, согревает позвоночник.

Разглядываю посетителей. Встретившие меня парни – постоянные клиенты и вышибалы заодно. Они радушно принимают меня в свою компанию и предлагают сыграть в «Колдочко» на интерес. Отказываюсь, потому что знаю свою азартную натуру. Если со временем игра перейдет из «интереса» в «на деньги», я рискую лишиться одежды, даже тюремные тапочки снимут.

К моему удивлению больше в таверне народа не наблюдается. Интересуюсь этим вопросом.

– Ряды мужиков-шовинистов редеют, – тяжело вздыхает Бьёрни. – Кто-то женился, кто-то пал в неравном бою при обороне таверны.

– Это как?

– Видишь ли, мой кабак штурмовали еще с вечера. Большинство клиентов посчитало, что война такого не стоит. И все они разошлись по домам – делать приятное женам. А мы, холостяки, остались до последнего.

– Понятно, – киваю и опорожняю второй стакан «от заведения». – Веришь, глубокоуважаемый Бьёрни, записывай меня в ваши ряды. Мне тут невероятно понравилось!

– Лады! – соглашается бармен. – Вот только скажи мне, как у тебя предстоят дела с законом?

– Не слишком, – неопределенно вздыхаю. Чего мне скрывать от этих замечательных мужчин. – Пару часов назад я убежал из тюрьмы.

Наступает звонкое молчание. На одной из колонн начинают позванивать музыкальные часы. Из маленькой дверцы выбирается крохотная серая мышка.

– Пи-пи, – говорит она. – Пи-пи. Два часа второвечерника. До первоутрия осталось пять часов.

Дверца закрывается, все смотрят на нее.

– Герой! – оглушительным басом орет четырехрукий демон и всем ладонями хлопает меня по спине. От всей души поздравляет. Едва не испускаю дух.

– Вот это да! – восхищается высокий тип в костюме. – Неужели среди нас теперь есть настоящий преступник!

– Государственный! – изумленно вскрикивает Бьёрни. – Народ, он настоящий го-су-дар-ствен-ный преступник!

– Троекратное ура герою! – дружно выкрикивают шовинисты.

Я не совсем понимаю их радость, но в расспросы не вступаю. Мало ли, чего им во мне понравилось?

Мы лакаем амброзиум из громадных стаканов. Потом счастливо бьем посуду в пьяном угаре. Демон и карлик затевают потасовку – разошлись во мнениях относительно внешней политики Валибура. В сусло пьяный жабоборотень, работник кухни, сидит перед настенным зеркалом и напевает «Гимн шовинистов» своему отражению.

До меня доносится только один куплет, исполненный трескучим голосом.

– Такое преступное сделать я хотел, – он мертвецки пьян и едва ворочает языком. – Шовинист ведь – настоящий экстремал, понимаешь? Мы же яро настроены на победу мужчины над женщиной! Понимаешь? А ничего не делаем, сидим только в баре и набираемся каждый вечер… Да еще отбиваемся изредка от престарелых феминисток… Понимаешь?

– Пони… ик! … маю, – побулькиваю из своего стакана.

Рассказываю владельцу таверны о том, как стал государственным преступником. А еще сетую на несправедливую жизнь и бормочу про то, как меня нагло женили на одной красавице.

– Она некромантка, пони… ик! … маешь? – говорю Бьёрни. – Мертвецов потрошит. Женился на ней… ик! На свою голову. Теперь боюсь, как бы она меня в зомби не превратила. Или еще хуже – в хомункулюса.

– Не переживай, – бармен поднимает твердо сжатые кулаки. – Прорвемся, брат!

Позже между нами разгорается спор на весьма интересную тему. Я доказываю, что женщин надо любить и уважать хоть изредка. Он возражает и рычит, мол, каждую «стерву» надобно утопить в шампуне.