Голубая стрела - Черносвитов Владимир Михайлович - Страница 3

В тесной кабине реактивного самолета летчика окружает множество приборов. Петров должен был тщательно следить за показаниями каждого из них. Не прошло и двух секунд, как «Голубая стрела» была уже далеко от аэродрома. Петров сориентировался, проверил послушность машины рулям и, «вежливо» заложив вираж, начал первую «коробочку».

По радио запросили: «Стрела», «Стрела», я — «Лук». Сообщите, как себя чувствуете, как ведет себя «стрела», как — «самовары»?» Петров улыбнулся, обнажив справа три золотых зуба — след аварии военных лет, ответил: «Я — «Стрела». Самочувствие хорошее, «стрела» и «самовары» ведут себя отлично».

На командном пункте все невольно вздохнули. Конструктор подошел к радиолокатору и тронул оператора за плечо:

— Как наблюдается цель?

— Слабо, товарищ генерал. Прямо не знаю, что это такое, — сконфуженно ответил тот, уступая место у экрана. — Вот посмотрите сами.

Генералы, члены комиссии и полковник, руководивший полетами, по очереди посмотрели на-экран, затем многозначительно переглянулись.

— Ничего, ничего, продолжайте наблюдения. Вы не виноваты: это так и должно быть, — усмехнулся генерал оператору.

Капитан Петров освоился, поверил в новую машину и начал выведывать ее «характер», возможности, маневренность. Но с земли его одернули, приказав вернуться в горизонтальный полет. «Голубая стрела» стала стремительно выписывать над морем и берегом гигантскую «восьмерку».

— «Стрела» поет, товарищ полковник, — доложил радист.

— Что, что? — не понял и сердито удивился полковник. — Точно докладывайте.

— Есть! Капитан Петров поет марш летчиков.

— Теперь — ясно. — Полковник оглянулся на членов комиссии и вместе с ними улыбнулся. — Ну что ж, это — хороший знак.

Солнце пекло вовсю. Над степью дрожало марево, слабые порывы ветра не освежали, а опаляли людей. Петров уже налетался, «слазал на высоту» и сейчас снижался. На земле ждали его радиоинформации о высотно-скоростном полете, но вдруг голос оператора ударил всех, как электрическая искра:

— Товарищ полковник! На экране — вторая цель! Курс… Третья цель! Еще две! Еще!..

Отстранив оператора, полковник на миг прильнул к экрану.

— Что за черт!.. Включить второй радиолокатор! Радист, запросить Петрова!

Конструктор, побледнев, метнулся к председателю комиссии. Генерал крепко взял его за руку:

— Спокойно. И не будем мешать полковнику. Здесь он хозяин.

— Товарищ полковник, весь экран забит беспорядочно движущимися целями! — доложил оператор другой радиолокационной установки.

— Товарищ полковник, «стрела» не отзывается! — как эхо прозвучал за ним голос радиста.

Полковник решительно приказал:

— Передать истребителям сигнал «зэт» и координаты 47–95. Продолжать вызов «стрелы».

— Есть!.. Сигнал передан, товарищ полковник.

Полковник машинально взглянул на часы.

Прошло всего несколько секунд.

Конструктор опустился на скамейку и, ломая спички, стал прикуривать горящую папиросу.

— Сейчас выяснят, у нас было обусловлено… — ни к кому не обращаясь, начал и не договорил полковник.

Около получаса прошло в томительном ожидании и тишине, которую нарушали лишь скупые, приглушенные фразы да монотонный голос радиста: «Стрела»… «Стрела»… «Стрела»…»

Затем пришло сообщение от истребителей: «Море затянуто сплошной дымкой. В воздухе» в квадратах 46–94, 5, 6; 47–94, 5, 6 и 48–94, 5, 6, никого не обнаружено».

Полковник с тревогой посмотрел на капитана Сергеева и вполголоса приказал шифровальщику:

— Закодируйте и немедленно оповестите по радио командование, корабли и береговые части флота и МВД о пропаже самолета и летчика капитана Петрова…

Занимаясь текущими делами, подполковник Кузнецов ловил себя на том, что мысли его все время возвращаются к подслушанной радиошифровке.

Кому предназначалась радиограмма? О чем она извещала адресата? Узнать последнее как можно скорее Кузнецов считал сейчас главным. Но, стремясь к этому, он не забывал и обо всем остальном.

Что известно о той особе, которая фигурировала в донесении агента и ездила в «Москвиче»* оставившем следы на мысе Хорас? Не так уж много. Молодая, бездетная женщина, довольно миловидная, этакого спортивного типа блондинка, приехала в курортный город на своей машине, сняла комнату, прописалась и вскоре поступила на работу библиотекарем. Жила скромно, но не отказывалась от знакомств, любила вечерами погулять в курзале, потанцевать, принять гостей у себя дома. Но репутацию свою берегла, и даже самые вольные языки соседок не могли объявить ее поведение предосудительным и непорядочным. Однако работники госбезопасности обратили внимание, что в числе знакомых новой горожанки оказались преимущественно моряки-офицеры и их жены. В этом ничего предосудительного не было, но Кузнецов, скептически относился к случайностям и заинтересовался библиотекаршей.

Если женщина поделилась своим секретом с другой женщиной, то это уже не секрет. Библиотекарша жила ранее в пригороде Москвы и состояла в «свободном браке» с неким профессором Ивановым, которому годилась скорее в дочери, нежели в жены. Профессор подарил ей «Москвича», нежил и холил ее, но вскоре умер, так и не собравшись сделать ее своей законной женой. Квартира в Москве и сберкнижка профессора прошли мимо рук его возлюбленной. С горя она села в свой «Москвич» и уехала. «Теперь хочу по-настоящему выйти замуж. Только чтобы за офицера…» — как-то призналась она соседке.

Кузнецов навел справки. Действительно: Софья Ковальская ранее проживала в Люберцах, где по дарственной записи Иванова госавтоинспекция оформила на ее имя автомобиль «Москвич».

Что же, замужество — стремление естественное, а выбирать мужа каждый волен по-своему. Тем не менее Кузнецов решил не выпускать из виду библиотекаршу. И тогда у старшего лейтенанта Егорьева появилось «наблюдательное дело С К». Долго оно не давало никаких результатов, но вот…

Конечно, прямых улик против Ковальской пока никаких нет. Возможно даже, что «фотоаппарат» был оставлен ей каким-то лицом, которое впоследствии воспользовалось ее машиной для выезда к месту радиопередачи, — всякое бывает.

А если это дело непосредственно ее рук, то целесообразным было бы не арестовывать сейчас Ковальскую, а проследить, куда и к кому она приведет. Но иногда обстоятельства вынуждают поступаться представляющимися возможностями ради достижения целей первозначимой важности. В данном случае такой целью была расшифровка радиограммы.

Дешифровать ее могли шифровальный отдел и сам отправитель. Как сразу заметил Кузнецов, шифр был весьма тяжелым, и когда с ним справятся в отделе, предугадать нельзя.

Подполковник хорошо изучил психологию женщин-шпионок: если умело подойти, то внезапно «проваленная» и арестованная молодая женщина, как правило, истерически-шумно и со слезливым отчаянием сразу выкладывает все, что знает. Кузнецов на это и рассчитывал.

Взвесив мысленно все «за» и «против», подполковник по привычке крепко потер ладонью голову и сказал сам себе: «Да, арест сейчас нужен. Сидеть в неизвестности и ждать от дешифровалыци-ков «погоды» мы не имеем права…»

Старший лейтенант Егорьев и лейтенант Мякин вошли в кабинет начальника как раз в тот момент, когда Кузнецов нетерпеливо взглянул на часы. Подняв глаза на пришедших, подполковник свел брови.

Егорьев сделал неопределенный жест рукой, но прежде чем он успел вымолвить слово, лейтенант Мякин набрал воздуху и, будто бросаясь с обрыва в воду, одним духом доложил:

— Товарищ подполковник, Ковальская скрылась из-под моего наблюдения.

В кабинете повисло предгрозовое затишье, только слышалось, как электровентилятор на столе Кузнецова шелестел резиновыми крыльями.

Подполковник вышел из-за стола, мимоходом плотно затворил дверь и подошел к Мякину. Посмотрел в упор:

— Вы делаете определенные успехи, лейтенант. На той неделе ринулись на глупейшее задержание, сегодня ловкая бабенка обвела вас вокруг пальца и скрылась. А пустой автомобиль от вас не скрылся?