Мечи Ланкмара - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 56
- Предыдущая
- 56/62
- Следующая
– Мне этого больше не вынести. Вооруженные крысы бегают по дворцу. Охрана ушла. В глотке свербит от волос. Эта ужасная девчонка. Наглый попрыгунчик с физиономией Мышелова. Дворецкий и служанки на звонок не идут. Нет даже пажа, чтобы снять со свечей нагар. И Хисвин не пришел. Не идет, да и только! Я остался один. Все пропало! Мне этого не вынести! Я ухожу! Прощай, мир! До свидания, Невон! Поищу вселенную получше!
С этими словами он ринулся на балкон – лишь мелькнула черная тога, – и стал падать, кружась, последний лепесток с венка из анютиных глазок.
Тяжело ступая, Саманда бросилась за ним и догнала у серебряной лестницы – главным образом потому, что сюзерену никак не удавалось расплести свои длинные пальцы и схватиться за ступеньку. Обхватив его своей громадной рукой, она повела его к парадному ложу, по пути расплетая ему пальцы и успокаивая:
– Ну-ну, господинчик, сегодня ночью никаких путешествий. Мы останемся на суше, в твоем собственном дворце. Только подумай: завтра, когда вся эта ерунда будет позади, мы с тобой всласть поработаем плеточкой. А охранять тебя буду я, красавчик мой, я ведь стою целого полка. Держись за свою Саманду!
Как будто поняв ее слова буквально, Глипкерио, который до этого делал неловкие попытки вырваться, обнял экономку за шею и чуть ли не уселся на ее громадный живот.
Голубая занавеска вздулась к потолку, но это оказалась лишь племянница сюзерена Элакерия в сером шелковом платье, которое грозило с минуты на минуту лопнуть по всем швам. Дородная и похотливая девица за последние несколько дней растолстела еще больше, поскольку непрерывно напихивала себя сластями, дабы утолить горе, вызванное сломанной шеей ее матушки и распятием любимой обезьянки, но главное – чтобы заглушить страх за собственную особу. Однако в этот миг функции меда и сахара, казалось, взял на себя гнев.
– Дядя! – завопила она. – Ты должен немедленно что-то предпринять! Охранники сбежали. Ни служанка, ни паж не идут на звонки, а когда я отправилась за ними сама, то обнаружила, что эта наглая Рита – разве ее не должны были выпороть? – подбивает прислугу на революцию, если не на что-то похуже. А на левой руке у нее сидела живая кукла в чем-то сером, размахивала игрушечным мечом – наверное, она-то и распяла мою Кве-Кве! – и призывала ко всяческим гнусностям. Мне удалось убежать оттуда незамеченной.
– На революцию, говоришь? – проворчала Саманда, спуская с рук Глипкерио и отстегивая от пояса кнут и дубинку. – Элакерия, присмотри недолго за дядей. Знаешь, всякие там путешествия, – хриплым шепотом добавила она и многозначительно покрутила пальцем у виска. – А я пойду пропишу этим голым потаскушкам и блюдолизам такую контрреволюцию, что они долго будут помнить.
– Не бросай меня! – взмолился Глипкерио, пытаясь снова забраться к ней на руки. – Хисвин меня забыл, и теперь ты – моя единственная защита.
Часы пробили четверть. Голубые занавеси раздвинулись, и мерной поступью, без обычного шарканья, в залу вошел Хисвин.
– Плохо это или хорошо, но я явился в обещанный час, – объявил он. Хисвин был в своей черной шапочке и тоге, перетянутой поясом, с которого свисали чернильница, футляр с перьями и мешочек с пергаментными свитками. За ним в залу вошли Хисвет и Фрикс, обе в скромных черных платьях и палантинах. Голубые занавеси беззвучно опустились на место. Все три обрамленных черных лица были серьезны.
Хисвин подошел к Глипкерио, который, видя деловитость вновь прибывших и несколько устыдившись, немного пришел в себя и теперь торчал жердью на своих длинных, обутых в золотые сандалии ногах. Он уже успел расправить складки тоги и надеть попрямее на золотистые локоны остатки венка из анютиных глазок.
– О достославный сюзерен! – торжественно обратился к нему Хисвин. – Я принес тебе дурные вести…. – Глипкерио побледнел и опять затрясся, – ….а также и добрые. – Глипкерио немного успокоился. – Сначала дурные. Звезда, восход которой привел было небеса в надлежащее состояние, угасла, словно свеча, задутая черным демоном, ее лучи померкли в темных волнах небесного океана. Словом, она утонула бесследно, и я не могу произнести свое заклятие против крыс. Более того, я считаю своим печальным долгом поставить тебя в известность, что крысы уже практически заняли весь Ланкмар. В южных казармах истреблено все твое войско. Все храмы захвачены, и даже сами истинные боги Ланкмара поголовно умерщвлены на своих роскошных высохших ложах. Крысы просто выжидают из учтивости, причины коей я объясню позже, прежде чем занять твой дворец.
– Тогда все пропало, – дрожащим голосом проговорил Глипкерио и, повернувшись к экономке, сварливо добавил: – Что я тебе говорил, Саманда! Мне остается лишь отправиться в последний путь. Прощай, мир! Всего наилучшего тебе, Невон! Я отправляюсь искать более….
Но на сей раз его бросок в сторону балкона был пресечен в зародыше толстухой-племянницей и дородной экономкой, которые взяли сюзерена в клещи с обеих сторон.
– А теперь послушай добрые вести, – несколько оживленнее продолжал Хисвин. – Подвергая собственную жизнь страшной опасности, я связался с крысами. Мне стало ясно, что они обладают высокоразвитой цивилизацией, во многом гораздо более утонченной, нежели человеческая, – они фактически уже некоторое время регулируют дела и развитие людей. О, эти мудрые грызуны пользуются благами весьма удобной и приятной цивилизации, которая несомненно удовлетворит твое чувство мирового порядка, когда ты поближе с ней познакомишься! Короче говоря, крысы, которым я пришелся по душе, – ах, на какие удивительные дипломатические ухищрения я только не пускался ради тебя, дорогой властелин! – доверили мне ознакомить тебя с условиями капитуляции, которые на удивление благородны!
Выхватив из мешочка один из свитков и проговорив: «Я вкратце», Хисвин начал читать:
– «….немедленно прекратить военные действия…. по команде Глипкерио, переданной через посредство его посланцев с жезлами, подтверждающими их полномочия…. Потушить пожары и исправить повреждения, нанесенные зданиям, силами ланкмарцев под руководством…. – и так далее. – Повреждения, нанесенные крысиным туннелям, аркадам, местам для развлечений и прочим помещениям, должны быть исправлены людьми. – Здесь должно стоять: „уменьшенными до соответствующего роста“. Всех солдат разоружить, связать, заточить – и так далее. – Всех котов, собак, хорьков и прочих вредителей…. – Ну, это понятно. – Все корабли и всех ланкмарцев, находящихся за рубежом…. – ну, это тоже естественно. А, вот это место! Слушайте. – После этого каждый ланкмарец возвращается к своим занятиям, свободный во всех своих действиях и владении имуществом…. – свободный, вы слышите? – и зависящий только от распоряжений своей персональной крысы или крыс, которая будет сидеть у него на плече или же каким-либо иным образом расположится на нем либо внутри его одежды, равно как и будет делить с ним постель». Но твои крысы, – быстро продолжал Хисвин, указывая на Глипкерио, лицо которого побелело и начало кривиться от тика, а все тело и члены вновь задергались, – твои крысы, учитывая твое высокое положение, будут вовсе не крысы, а моя дочь Хисвет и временно ее служанка Фрикс, которые будут обслуживать тебя денно и нощно, бдеть и еще раз бдеть, удовлетворяя любое твое желание на пустяковом условии, что ты будешь подчиняться всем их распоряжениям. Что может быть справедливее, государь?
Но Глипкерио уже снова завел свое: «Мир, прощай! До свидания, Невон! Отправляюсь искать….» – всем телом стремясь на крыльцо и извиваясь в железных руках Элакерии и Саманды. Внезапно он замер, воскликнул: «Конечно, я подпишу!» – и схватил пергамент. Хисвин торопливо потащил его к торжественному ложу и столу, готовя по дороге письменные принадлежности.
Но тут возникла трудность. Глипкерио трясся так сильно, что едва мог удержать в руке перо, так что ни о какой подписи не могло быть и речи. С первой же попытки он посадил целую гроздь клякс на одежду окружающих и морщинистое лицо Хисвина. Все попытки водить его рукой, сперва ласково, потом насильно, ни к чему не привели.
- Предыдущая
- 56/62
- Следующая
