Мечи в тумане - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 31

• Предыдущая
• 31/47
• Следующая

– Ты, малыш, думаешь явно не о моем лбе, – проговорил Фафхрд.

Прохладный ветерок налетел снова, и плотно утоптанный песок чуть застонал. Тир, словно зверь, припал к земле перед таящейся во тьме угрозой. Последний торговец поспешно искал на земле какую-то оброненную вещь.

Положив ладонь на холку своей лошади, Фафхрд сказал:

– Двинулись.

Мышелов сделал последнюю попытку:

– Думаю, если мы правильно поведем разговор, Хлоя не станет брать с собой рабыню для умащивания ног.

И тут они увидели, что еще один глупец, покидающий милый Тир, направляется к ним и что это женщина – высокая и стройная, в одежде, которая, казалось, вот-вот растворится в сумеречном воздухе; Фафхрд даже подумал: а не явилась ли она в Тир из какого-то небесного царства, чьи жители отваживаются спуститься на землю лишь на закате. Женщина приближалась легкой упругой походкой, и друзья увидели, что лицо ее ясно, а волосы – чернее воронова крыла, и сердце у Мышелова заколотилось: он понял, что их ожидание вознаграждено сторицей, что он наблюдает рождение Афродиты, но не из морской пены, а из сумерек, что перед ним темноволосая Ахура из винного погребка, которая больше не смотрит с холодным и сдержанным любопытством, а радостно улыбается.

Фафхрд, почувствовавший нечто подобное, медленно проговорил:

– Так, значит, ты и есть женщина, которая пришла, когда была готова?

– Ага, – весело добавил Мышелов, – а известно ли тебе, что еще минута – и ты опоздала бы?

В течение следующей недели, упорно двигаясь на север вдоль края пустыни, друзья не узнали почти ничего об истории и побуждениях своей таинственной спутницы сверх немногих сомнительных сведений, сообщенных им Хлоей. На вопрос, зачем она пришла, Ахура отвечала по-разному: то, дескать, ее направил Нингобль, то, мол, Нингобль не имеет к этому никакого отношения и все получилось случайно, то будто бы древние боги послали ей сновидение, в котором она искала брата, потерявшегося во время поисков Затерянного Города Аримана, а чаще ответом было просто молчание, казавшееся друзьям порой лукавым, порой мистическим. Тем не менее она стойко сносила все лишения, оказалась неутомимой наездницей и не жаловалась, когда ей приходилось спать на голой земле, завернувшись в плащ. Словно какая-то сверхчувствительная перелетная птица, она всегда стремилась как можно скорее продолжить путь.

Когда представлялась возможность, Мышелов со всем усердием оказывал ей знаки внимания, причем его сдерживало лишь опасение превратить девушку в улитку. Однако через несколько дней этих мучительных радостей он заметил, что Фафхрд был бы не прочь оказаться на его месте. Очень скоро приятели стали соперниками, всякий раз оспаривая право предложить Ахуре помощь – в тех редких случаях, когда таковая требовалась, – пытаясь перещеголять друг друга хвастливыми россказнями о невероятных приключениях и следя, чтобы другой не оставался с девушкой наедине ни на миг. Никогда раньше ни один из них не был столь ошеломительно любезен. Они оставались добрыми друзьями и понимали это, однако друзьями весьма неприветливыми, и это они понимали тоже. А то ли робкое, то ли лукавое молчание Ахуры только их подстегивало.

Перейдя вброд Евфрат немного южнее развалин Кархемиша, они двинулись к истокам Тигра, взяв немного восточнее того пути, которым Ксенофонт [Ксенофонт Афинский (430-355 г. до н.э.) – историк и писатель, принявший участие в походе против Артаксеркса и после поражения возглавивший отступление греческих наемников] вел свои десять тысяч. Неприветливость двух друзей достигла предела. Однажды, когда Ахура отъехала чуть в сторону, позволив своей лошади пощипать сухую траву, они уселись на валун и принялись вполголоса спорить: Фафхрд предлагал прекратить ухаживания за девушкой, пока не завершится их поиск, тогда как Мышелов упорно отстаивал свое право первенства. Они так разгорячились, что заметили подлетевшего белого голубя лишь тогда, когда он, хлопая крыльями, уселся на руку Фафхрда, которую тот выбросил в сторону, желая подчеркнуть свою готовность на время отстать от девушки, если, конечно, так же поступит и Мышелов.

Прищурившись, Фафхрд снял с лапки голубя кусочек пергамента и прочел: «В девушке таится опасность. Вам обоим следует от нее отказаться».

Внизу стояла маленькая печать с изображением семи беспорядочным образом расположенных глаз.

– Всего семь глаз! – заметил Мышелов. – Ну и скромник!

Он на несколько мгновений умолк, пытаясь представить гигантскую паутину нитей, с помощью которой Сплетник собирал сведения и вел свои дела.

Однако благодаря этой неожиданной поддержке Фафхрду удалось вытянуть из него согласие, и друзья торжественно поклялись не приставать к девушке и никак к ней не подкатываться, пока они не найдут адепта и не разберутся с ним раз и навсегда.

Теперь они двигались по земле, где не было ни городов, ни караванных троп, земле, подобной той, по которой вел своих воинов Ксенофонт – земле студеных и туманных рассветов, ослепительных полудней и предательских закатов, напоминающих об осторожных и кровожадных горных племенах, вошедших в общеизвестные легенды о «маленьком народце», который был так же похож на людей, как кошки на собак. Ахура, казалось, не замечала внезапного отсутствия внимания к ее персоне и оставалась все такой же вызывающе застенчивой и непонятной.

Между тем отношение Мышелова к Ахуре начало претерпевать медленные, но глубокие изменения. То ли его безудержная страсть пошла на убыль, то ли его ум, не занятый более изобретением комплиментов и острот, стал прозревать глубже, но только Мышелов начал склоняться к мысли, что полюбил он не всю Ахуру, а лишь крошечную искорку в темной душе незнакомки, с каждым днем становившейся все более загадочной, подозрительной и даже отталкивающей. Он припомнил другое имя, которым Хлоя называла Ахуру, и его тут же заполонили странные мысли, связанные с легендой о Гермафродите, купавшемся в Карийском источнике и слившемся в одно целое с нимфой Салмакидой. Теперь, глядя на Ахуру, он видел лишь жадные глаза, уставившиеся сквозь прорези зрачков на мир. Ему стало казаться, что по ночам она беззвучно посмеивается над страшным заклятием, наложенным на него и Фафхрда. Его одержимость Ахурой сделалась совсем иной, он начал подсматривать за ней и изучать выражение ее лица, когда она на него не смотрела, словно надеясь таким образом проникнуть в ее тайну.

Фафхрд заметил это и тут же заподозрил, что Мышелов намерен нарушить их договор. С трудом скрывая возмущение, он принялся так же внимательно наблюдать за Мышеловом, как тот наблюдал за Ахурой. Когда возникала необходимость добыть что-нибудь съестное, ни один из друзей не хотел отправляться на охоту в одиночку. Легкие и дружелюбные отношения между ними явно портились. Однажды, ближе к вечеру, когда они пересекали тенистую ложбину, откуда-то с неба камнем упал ястреб и вонзил когти в плечо Фафхрда. Северянин сжал в горсти комочек рыжеватых перьев и только потом заметил, что ястреб тоже принес записку.

«Остерегайся Мышелова», – гласила она, однако в сочетании с болью от когтей ястреба оказалась для Фафхрда последней каплей. Подъехав к Мышелову, он, пока Ахура справлялась со своей норовистой лошадью, потревоженной происшествием, выложил приятелю все свои подозрения и предупредил, что любое нарушение их договоренности немедленно положит конец дружбе и приведет к смертельному поединку.

Мышелов выслушал друга с отсутствующим видом, продолжая мрачно наблюдать за Ахурой. Ему очень хотелось открыть Фафхрду истинные причины своего поведения, но он сомневался, что сумеет выразить их достаточно вразумительно. Кроме того, ему было досадно, что Фафхрд неправильно его понял. Поэтому, когда Северянин резко высказал все, что думал, он ничего не ответил. Фафхрд расценил это как признание вины и в гневе ускакал прочь.

Теперь они приближались к холмистой местности, откуда мидяне и персы нахлынули на Ассирию и Халдею, и где, если верить географии Нингобля, они должны были отыскать логово Князя Зла. Поначалу древняя карта на покрове Аримана не столько помогала путешественникам, сколько выводила их из себя, однако позже, благодаря на удивление толковым замечаниям Ахуры, они начали провидеть в ней какой-то тревожный смысл: там, где местность, казалось, вела к гордому кряжу с седловиной, на карте была обозначено узкое ущелье, а где по всем признакам должна была быть гора, карта указывала долину. Если карта не врала, путешественники через несколько дней должны были оказаться в Затерянном Городе.

• Предыдущая
• 31/47
• Следующая