Привяжи меня! - Дэвитт Джейн - Страница 32

• Предыдущая
• 32/75
• Следующая

Теперь Оуэн не торопясь дразнил его. Мягкие пальцы, едва касаясь, скользнули по горлу Стерлинга и исчезли. Когда он уже начал задумываться, что же будет дальше, Оуэн дотронулся до него снова – на этот раз до ключиц: одной, потом другой, прижимая кожу к косточкам, словно оставляя на теле метки. Стерлинг потянулся за его пальцами, желая большего, но Оуэн привязал его крепко.

Снова ничего. Стерлинг ждал, заставляя себя дышать ровно и глубоко.

Еще одно прикосновение – к подъему правой стопы – заставило его зашипеть и дернуться.

– Полегче, – прошептал Оуэн. – Принимай их, не борись. Все, что я готов тебе дать, просто принимай, чувствуй.

Следующее касание прошило болью – Оуэн ущипнул его сосок, он горел, а давление пальцев не ослабевало, так что вскоре Стерлинг, тяжело дыша, выгнулся над постелью. Жжение сменилось жаром, болезненная пульсация ноющей плоти отдавалась в члене – уже твердом, хотя Стерлинг знал, что ему еще нескоро позволят кончить – если вообще позволят.

– Я подарю тебе пару зажимов для них, – сказал Оуэн, наконец убрав руку, и дразня лизнул второй сосок. – Позвоню и прикажу надеть их, а потом буду дрочить, представляя, как ты ходишь в них, и они делают тебе больно, возбуждают. А потом я перезвоню и скажу тебе снять их, но не разрешу кончить. И позже буду мастурбировать, просто думая о том, как ты возбужден, как горят и ноют твои соски.

Мысль о том, как Оуэн дрочит, сводила с ума – какой он, когда сидит, обхватив ладонью член, и мышцы руки напрягаются, пока он скользит ею вверх-вниз, какое выражение на его лице, когда он кончает.

«Не бороться», – напомнил он себе, когда Оуэн с силой сжал его яички. Несколько глубоких вдохов помогли ему расслабиться, и даже когда скользкие пальцы погладили за мошонкой и обвели дырочку, он был готов принять это прикосновение, не напрягаясь. Он застонал, когда Оуэн без предупреждения протолкнул в него палец – боже, как хорошо! И как он мог так долго этого бояться?

Оуэн нигде не задерживался. Он переходил от одной части тела Стерлинга к другой, то щипая, что царапая короткими ногтями.

– По-моему, пора задать жару, – сказал Оуэн. И Стерлинг улыбнулся игре слов, но больше никак не отреагировал. Он погружался все глубже, расслабляясь все сильнее, беспорядочные нотки смешавшихся боли и удовольствия срывали с губ стоны.

Он услышал, как чиркнула спичка, и понял, что Оуэн зажег свечу - одну из тех, что стояли на столике в подстаканниках, и наверное, вокруг фитиля теперь собирается воск.

– Он не слишком горячий, – пояснил Оуэн. – Для начала я, пожалуй, не буду подносить свечу близко, просто посмотрю, как воск капает на твою кожу, послушаю, как ты кричишь.

Стерлинг почувствовал, как дрожь предвкушения сводит на нет его спокойствие; он мог бы вернуть его, но это делается медленно – шаг за шагом. Впрочем, Стерлинг был не против; ему нравилось это ощущение предчувствия, что что-то вот-вот должно произойти. Ожидая обжигающей вспышки, он вздрогнул от удивления, потому что следующее прикосновение оказалось к его губам – Оуэн жадно поцеловал его, оставив губы Стерлинга влажными и ноющими от укуса.

– Это чтобы напомнить тебе, что я здесь, – произнёс Оуэн. И прежде чем Стерлинг смог выдавить из себя слова и объяснить, что ему не требуютсянапоминания, капля воска, горячего, словно жидкий огонь, упала ему на живот, и он гортанно застонал, как, видимо, и хотелось Оуэну.

Грудь заходила ходуном, когда он попытался вздохнуть.

Это совсем не то что прикоснуться к горячей кухонной плите, потому что тело инстинктивно отстраняется от источника жара. Стерлинг же не мог это сделать – он мог только лежать, тяжело дыша, и ждать, пока жжение утихнет. Казалось, прошла вечность, но даже тогда боль не угасла, кожу тянуло от застывающего воска.

Стерлинг лежал, не двигаясь, прислушиваясь к Оуэну, пытаясь угадать, куда в следующий раз капнет воск. Он уже начал думать, что это все, хотя это и казалось маловероятным, когда вторая капля обожгла внутреннюю сторону его бедра и потекла вниз, оставляя горящий след. Он вскрикнул и рванулся из веревок, ткань на запястьях впилась в тонкую кожу, но он ничего не мог поделать; инстинкты кричали, но деваться было некуда. Было больно, и хорошо выдрессированный член пульсировал от возбуждения.

Он услышал, как Оуэн двигается, что-то делает, а спустя полминуты двекапли расплавленного воска почти одновременно упали на соски. Звук, вырвавшийся из горла Стерлинга, был скорее похож на крик – короткий, но испуганный. Пальцы впились в связывающие его ленты, силясь найти точку опоры.

Кончики пальцев Оуэна погладили губы Стерлинга, словно стремясь пощупать его стоны, это прикосновение не успокаивало и не утешало – это будет позже; а сейчас от него все только усиливалось: боль, обжигающая кожу, возбуждение, горячащее кровь, доверие между ним и Оуэном.

– Сейчас будет еще, – предупредил тот. – Боже, видел бы ты себя: как твоя кожа краснеет и блестит от пота.

Из-под повязки выкатилась слеза, и Стерлинг сосредоточился на дорожке, оставленной ею на щеке, лишь бы отвлечься от этого ожидания, но Оуэн слизнул ее, резко возвращая его к пробегающим по телу волнам ощущений. Первые капли воска совсем застыли, кожу тянуло. Отрывать его от себя будет тоже больно, и Стерлинг сжал руки в кулаки и простонал имя Оуэна, желая большего, несмотря на то – нет, потому– что знал, как будет жечь.

Оуэн нарисовал воском аккуратные круги вокруг каждого соска, не позволяя каплям смешиваться или накладываться одна на другую, а потом всего с нескольких дюймов, судя по температуре, капнул на сами соски. Казалось, кожа горит, огонь растекается от пульсирующих комочков плоти.

– Нужно кончить…

– Еще рано, – отозвался Оуэн, но эти два слова позволяли надеяться, что Стерлинг все-таки получит разрешение, пусть это и не слишком утешало, учитывая, как близок он был к тому, чтобы забыть обо всем.

Он должен был догадаться, что последует за этим, но слишком погрузился в свои ощущения. И потому страшно удивился, когда следующая вереница восковых капель протянулась у основания его члена – он закричал и выгнулся, натягивая веревки. Позже, вспоминая об этом, он изумлялся, как это не порвал какую-нибудь связку. Слава богу, руки были привязаны туже, чем ноги, наверное, поэтому он и не повредил больное плечо.

Когда очередная капля упала на его член, Стерлинг снова вскрикнул, звук просто вырывался из горла. Он смог вдохнуть и выдохнуть – Оуэн нарочно каждый раз давал ему передышку, наверное, чтобы у него было время поставить на этом точку, но тогда Сойер, пожалуй, знает его совсем не так хорошо, как думает, потому что Стерлинг ни за что не собирался произносить ни одно из своих стоп-слов. Пауза мучительно затягивалась – он чувствовал, как полотенце липнет к мокрой от пота спине, – а потом мир взорвался, потому что капля воска размером с четвертак упала на головку.

Боже, боль была адской. Он так отчаянно кричал, что почти не слышал своего голоса – в легких кончился воздух. Казалось, что нервные окончания забрали весь кислород, и он не мог дышать, не мог думать из-за обжигающей боли.

Он ничего не мог поделать. Он просто пропал.

И больше всего пугало то, как же здоровоэто было. Мучительная боль рвала сдерживающие его оковы: не просто веревки или цепи, а те, что были у него в голове. Он использовал боль, как и сказал ему Оуэн, придавал ей форму, любил ее, позволял затянуть себя глубже. Он как-то рассеянно подумал, что сейчас кончит, словно тело – пусть и запоздало – пыталось избавиться от боли наслаждением, что было глупо, конечно, потому что боль и насаждение - это одно и то же.

Он лежал, как выброшенное на незнакомый берег бревно, и чувствовал пальцы Оуэна в своей руке. Тот молчал. А если бы и говорил, Стерлинг не был уверен, что понял бы его. В голове было пусто, словно мозг расщепился на атомы, расплавился. Хотя это вряд ли продлится – он уже начинал приходить в себя, но пока свободное падение продолжалось, и он плыл, удерживаемый лишь рукой Оуэна.

• Предыдущая
• 32/75
• Следующая