Ведьма - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 22

• Предыдущая
• 22/41
• Следующая

Но такое случается только в фильмах.

И когтистые лапы — тоже оттуда.

Он кивнул своему отражению в зеркале над сервантом.

— Познакомьтесь с профессором Сейлором, — проговорил он, — известным этнологом, искренне верящим в колдовство.

Лицо в зеркале выглядело не столько озадаченным, сколько испуганным.

Норман смешал себе второй коктейль, не забыв позаботиться о Тэнси, и вернулся в гостиную.

— Запорок! — провозгласила Тэнси. — Кстати говоря, последний раз я видела тебя подвыпившим на Рождество.

Он усмехнулся. Гангстеры в фильмах всегда напиваются пьяными, чтобы отвлечься от раздумий о своей плачевной участи. Надо признать, неплохое средство.

Понемногу начало возвращаться настроение, которое они пережили, стоя на холме. Они разговаривали, слушали старые пластинки, рассказывали друг другу анекдоты, достаточно» бородатые» для того, чтобы считаться свежими. Потом Тэнси села за пианино. Чего они только не пели, сперва с запинкой, а затем во весь голос — народные, рабочие и революционные песни, псалмы и государственные гимны, блюзы, Брамса и Шуберта.

Они вспоминали. И продолжали пить.

Но в голове Нормана по-прежнему вращалась кристаллическая сфера, внутри которой бились беспокойные мысли. Алкоголь помог ему справиться с возникшим было страхом, и он принялся со скрупулезностью пьяницы размышлять о проявлениях колдовства в заселенном людьми мире.

К примеру, разве не логично предположить, что все саморазрушительные стремления проистекают из магического воздействия? Иначе откуда берутся эти всеобщие порывы, идущие вразрез с законами самосохранения и выживания? Чтобы хоть как-то объяснить их, Эдгар По сочинил своего «Беса противоречия», а психоаналитики выдвинули гипотезу «влечения к смерти». Однако гораздо проще приписать их влиянию неких злодейских сил, которые пока не установлены, а потому называются «сверхъестественными».

События прошедших дней можно разделить на две группы. В первую попадут те, от которых его прежде защищало колдовство Тэнси.

Возможно, сюда относится и покушение Теодора Дженнингса на его жизнь. Дженнингс — явный психопат. Он наверняка долго вынашивал свой замысел, но магия Тэнси не подпускала его к Норману. Едва лишь колдовской «защитный экран» был снят, едва Норман сжег последний амулет, Дженнингс преисполнился решимости осуществить задуманное. Как он выразился? «Меня как осенило…»

Итак, Теодор Дженнингс с его пистолетом, обвинение Маргарет Ван Найс, неожиданный интерес Томпсона к внеслужебному времяпрепровождению Нормана, находка Соутеллом диссертации Каннингема. Одна группа.

Другая — признаки направленного против него колдовства, цель которого — погубить его.

— Пенни за твои мысли, — предложила Тэнси, глядя на него поверх ободка стакана.

— Я думал о рождественской вечеринке, — отозвался он ровным, немного глуховатым голосом, — вспоминал, как Уэлби изображал сенбернара и ползал по комнате в медвежьей шкуре с бутылкой виски на шее. Не могу понять, почему по прошествии некоторого времени обязательно кажется, что смеяться было вовсе не над чем, что шутки были донельзя избитыми. Впрочем, шутки, какими бы они ни были, лучше напыщенных рассуждений.

Он был горд, как ребенок, тем, что сумел ускользнуть из расставленной ловушки. Он сейчас воспринимал Тэнси как бы в двух ипостасях: она была ведьмой — и нервнобольной, которую следовало всячески оберегать. Под действием алкоголя его мозг словно разделился на части, никак не связанные между собой.

Обстановка комнаты то пропадала куда-то, то возникала вновь. Норман как будто проваливался в бездонные колодцы. Мысли его в промежутках между падениями текли с торжественной, достойной профессорского звания неторопливостью.

Тэнси играла «Лазарет Святого Иакова».

«Почему женщины не могут быть ведьмами? — думал Норман. — Они обладают интуицией, привержены традициям, склонны к иррациональному. Они прежде всего суеверны. Подобно Тэнси, большинство из них не уверено до конца, срабатывают их заклинания или нет».

Тэнси потащила его танцевать. Она каким-то образом успела переодеться в розовое платье.

Ко второй группе, думал Норман, относится дракон с крыши Эстри. Миссис Ганнисон вселила в него человеческую или нечеловеческую душу, оживила и направляла по фотографиям. Сюда же следует причислить обсидиановый нож, послушный ветер и чертов грузовик.

Из колонок зазвучало «Болеро» Равеля. Норман в такт музыке постукивал пальцами по столу.

Бизнесмены покупают акции по советам гадалок, думал он, кинозвезды уповают на нумерологов, добрая половина населения земного шара доверчиво внимает астрологам, рекламы настойчиво твердят о волшебстве и чудесах, а сюрреалистическое искусство — не что иное, как колдовство: его формы заимствованы из первобытных магических узоров, а содержание — у современной теософии.

Тэнси запела «Сент-Луис блюз». Да, Уэлби был прав, она неплохая актриса. Как удачно она воспроизводит армстронговскую хрипотцу!

Тэнси остановила дракона при помощи узлов на бечевке, думал Норман. Однако она оказалась в затруднительном положении, потому что ее дневник с формулами заклинаний попал к миссис Ганнисон, а та уж постарается найти обходной путь.

Они по-братски разделили коктейль, который обжег бы Норману горло, если бы оно уже не потеряло чувствительности. Ему показалось, что он выпил больше половины содержимого стакана.

Рисунок человека под грузовиком — ключ к колдовству, которое направлено на то, чтобы погубить меня, думал Норман. Карты, как и искусство, были первоначально важнейшим магическим средством. Трещотка используется в качестве усилителя. Невидимая тварь у меня за спиной наблюдает за тем, чтобы я не сходил с назначенной мне дороги. Узкий коридор. Две недели.

Как ни странно, он находил в этих мыслях нечто приятное. В них была какая-то дикая, черная, ядовитая красота, какая-то отравляющая, смертоносная прелесть. Они обладали очарованием невероятного, невозможного. Они содержали в себе намек на невообразимое. Они пугали, ужасали, внушали благоговейный трепет, но холодная красота оставалась при них. Они напоминали видения, порожденные запрещенным наркотиком. Они обольщали предвестием неведомого греха и омерзительной скверны. Теперь Норман догадывался, какая сила подталкивала чернокнижников к их злодействам.

Опьянение внушило ему чувство безопасности. Оно раскололо его мозг на мельчайшие кусочки, которые не испытывали страха, ибо их нельзя было уничтожить. Ведь пуля, которая убивает человека, не в состоянии убить атомы, составляющие его тело.

Кусочки сознания бешено кружились. Все плыло у Нормана перед глазами.

Они с Тэнси держали друг друга в объятиях.

— Все, что у меня, твое? — спрашивала Тэнси. — Все, что у тебя, мое?

Вопрос показался Норману подозрительным, но в чем именно — он никак не мог сообразить. Что-то подсказывало ему, что в словах таится ловушка. Но какая? Он окончательно запутался.

Тэнси словно читала из Библии:

— Ты отпил из моего кубка, а я отпила из твоего…

Затуманенному винными парами взгляду Нормана ее лицо представлялось размытым овалом, на котором сверкали бриллиантами серо-зеленые глаза.

— Все, что у тебя, мое? Ты отдаешь его мне добровольно, не сопротивляясь?

Ловушка, ловушка!

Какой у нее вкрадчивый голос! Он обволакивает, увлекает, манит…

— Все, что у тебя, мое? Скажи «да». Норм, пожалуйста.

Ради меня.

Конечно, он любит ее. Сильнее, чем все остальное на белом свете. Он привлек Тэнси к себе, ткнулся губами в ее лицо, норовя поцеловать сверкающие глаза.

— Да… да… все… — услышал он собственный ответ. И тут его измученный рассудок обрушился в бездонную тьму, где были тишина и покой.

Солнечный свет начертил на задернутой занавеске замысловатый узор, лучи, которые ухитрились проникнуть в спальню, словно наполнили ее зеленоватой мерцающей жидкостью. За окном щебетали птицы. Норман зажмурил глаза и потянулся.

• Предыдущая
• 22/41
• Следующая