Страна желанная(изд.1955)-без илл. - Бражнин Илья Яковлевич - Страница 24
- Предыдущая
- 24/69
- Следующая
Глебка стоял и смотрел в далёкие звёзды. Кто заставил его держать этот трудный и долгий караул? Кто мог угрожать ему сейчас в глухом лесу? Никто. И всё-таки он оставил согретый дыханием шалаш и вышел на мороз, на ветер, чтобы стоять в этом, казалось бы, ненужном ночном карауле.
Ненужном? Нет. Он был нужен. Нужно было стоять в ночном лесу, сжимая рукой ремень ружья, и думать о бате, о его словах, о его наказе, о лежащем за подкладкой ушанки пакете. Невозможно было не выполнить батиного наказа. И он выполнит. Он выполнит, чего бы это ни стоило. Для этого он будет к себе беспощадно суров, будет задавать себе самые трудные задачи. Самые трудные.
Он задал себе стоять на карауле до тех пор, пока «лось в полнеба встанет», как говорил бывало дед Назар, учивший Глебку узнавать по небесным приметам путь-дорогу, погоду, время и называвший «лосем» созвездие Большой Медведицы. И Глебка держал караул до тех пор, пока звёздный лось не «встал в полнеба». Только тогда он снял с плеча ружьё и осторожно полез в шалаш.
Он решил не будить Степанка и дать ему как следует отдохнуть, так как боялся, что иначе Степанок не в силах будет продолжать завтра путь. Об этом завтрашнем пути Глебка и думал, засыпая.
Спал он крепко и долго, и когда проснулся, было уже совсем светло. Если в эту тёмную зимнюю пору в глухом бору настало светлое утро, значит времени уже очень много. Глебка выбранил себя засоней и, схватив ружьё, выскочил наружу.
Лес встретил его морозной свежестью, покоем, тишиной. Всё в нём было сейчас светло и точно приготовлено к какому-то торжественному празднику. Столетние сосны стояли как молоденькие невесты, прямые, в белых кудерьках инея. Даже чёрные мохнатые ели, казавшиеся вчера бесформенными и мрачными, сегодня стояли, как на параде, стройными стрельчатыми пирамидами. Под ними, насколько хватал глаз, ослепительно белело бескрайнее снежное поле, подведённое синими тенями. И над всем этим стояло высокое морозное небо.
На минуту Глебка затих, будто слившись с этой торжественной тишиной зимнего утра. Но тут же набежали заботливые мысли, и первой была мысль о Степанке. Как-то он? Как у него с растёртой ногой?
Глебка огляделся, ища товарища глазами. Его не было ни возле шалаша, нигде поблизости. Глебка сунулся обратно в шалаш.
- Ты тут что ли?
Ответа не было. Глебка выпрямился и закричал на весь лес:
— Э-эй! Э-эй! Степано-о-о-ок!
Лес раскатисто ухнул в ответ: «О-о-ок!» Но Степанок не откликнулся. И вдруг Глебка заметил, что возле шалаша воткнута в снег всего одна пара лыж. С вечера их было две пары, а сейчас — одна.
Глебка вздрогнул. Он посмотрел на свои лыжи и как-то не сразу смог понять, куда же девались лыжи Степанка. Потом взгляд его упал на свежую лыжню, проложенную по пробитому вчера рваному следу. Лыжня тянулась к северу, то есть туда, обратно, к Воронихе, где утренние дымки над коньками изб, теплое мычание коров, жарко топящаяся печь я шершавые, но ласковые руки Ульяны, мамки Степанка!..
«Так вот оно что! Не выдержал, выходит. На попятный двор. Эх, Степанок, Степанок, дружок закадычный. Как же ты мог такое сделать?»
Глебка стоял несколько минут, как оглушённый, сгорбясь, нахохлившись, глядя на убегавшую вдаль лыжню… Значит, теперь один. Совсем один…
Глебка медленно выпрямился. Ну что ж. Всё равно. Надо идти дальше. Помыться, поесть и двигаться. Он снял ушанку и вместе с рукавицами положил её на крышу шалаша. Он помылся обжигающим лицо снегом, вытерся рукавом рубахи, потом присел на корточки перед шалашом и стал нашаривать покрасневшими руками свою холстинную торбу. Он хорошо помнил, что положил её на широкую еловую лапу возле самого входа, но теперь её там не было. Неужели Степанок унёс? Глебка залез в шалаш и стал его обшаривать.
Торба нашлась в самом тёмном углу. Глебка схватил её и тотчас опустил. Не стоило и заглядывать в неё. Ясно, что, оставленных с вечера шанежки и луку там уже нет. Но в торбе что-то лежало, и Глебка всё же заглянул внутрь. К его удивлению, всё оказалось на месте, хотя не совсем в том виде, в каком оставалось с вечера. Шанежка была старательно разломлена на две равных части. Половина луковицы также была разрезана на две равные части.
Глебка долго разглядывал и торбу, и лук, и шанежку. Странно всё это и непонятно. Зачем надо было Степанку делить всю эту снедь на две части, а разделив, оставить?
Долго стоял Глебка, держа торбу в руках. Он глядел на убегающую вдаль лыжню и видел Степанка… Он видел, как в предутренней мгле просыпается голодный Степанок и нашаривает руками торбу с едой. Он хочет есть. Он проснулся от голода. Он находит торбу и вылезает с ней из шалаша, чтобы Глебка не помешал ему. Он ни о чём сейчас не думает, кроме еды. У него нет никаких других желаний. Но вылезши наружу, он видит торчащие из снега лыжи. Это напоминает ему о предстоящей дороге. Вот развиднеется, проснётся Глебка, и опять начнётся этот мучительный путь — без конца и краю, без пищи и без надежды достать её. Опять барахтанье в снегу и гудящий чёрный ночной лес…
Степанок поёживается. По спине его пробегают мурашки. Он страдальчески морщится, будто у него вдруг заболел зуб. Он даже забывает о еде и пугливо оглядывается на шалаш, чуть приметно курящийся тёплым Глебкиным дыханием.
И вдруг неожиданно для самого себя Степанок решительно берётся за лыжи. Он ставит их на снег и торопливо суёт ноги в ремни. В правой ноге возникает боль. Ну да. Он же вчера натёр правую ногу до крови. Всё равно никуда бы ему не дойти с натёртой ногой.
Эта мысль очень обрадовала Степанка. Он повторяет про себя несколько раз, что всё равно с такой ногой он негоден для дальнего похода и был бы только обузой для Глебки… Нет, в самом деле, раз он не может идти, что ж тут поделаешь…
Степанок почти успокаивается от этих мыслей и вспоминает о еде. Он засовывает руку в торбу и достаёт шанежку и лук. Рот его машинально начинает жевать, хотя-пища пока только ещё в руках.
Внезапно Степанок решает, что с едой всё-таки нехорошо получается. Глебка проснётся, и вдруг нет совсем еды. И тогда он скажет, что Степанок украл у него еду. Степанок колеблется, затем начинает делить всё пополам — и шанежку и даже половинку луковицы. Пусть Глебка не думает…
Потом ему приходит в голову, что ведь он-то, Степанок, идёт домой, а Глебка — ему ж ведь столько ещё пути…
Степанок кладёт всё обратно в торбу и закидывает её в шалаш. Торба падает куда-то в дальний угол, где её утром и находит Глебка…
И вот Глебка стоит, держа её в руках и думая, как всё это могло получиться и как странно поступают люди.
Он стоит в раздумьи и смотрит на рваную ленту лыжни, убегающей в лес. Она видна далеко между деревьев, пустынная, безжизненная.
Впрочем, она не совсем-то, кажется, безжизненная. Вон далеко-далеко что-то шевелится на ней… Сердце Глебки гулко ударяет под ватником. Неужели Степанок возвращается?
Нет, это не Степанок. Это вообще не человек. Это какой-то зверь, но какой — издали не разглядишь.
- Предыдущая
- 24/69
- Следующая
