Чужого поля ягодка - "Карри" - Страница 81

• Предыдущая
• 81/134
• Следующая

— Кибер… — прохрипел он. Прокашлялся и закончил: — Прими управление. Курс…

Флайер послушно взлетел, развернулся, ложась на курс. Но пальцы всё равно не желали разжиматься. По одному, огромным усилием, покрываясь потом и помогая себе зубами, он заставил их разогнуться. Долго расстёгивал фиксаторы, вообще-то обычно срабатывающие от одного-единственного нажатия — а тут онемевшие пальцы скрючило, они утратили чувствительность…

Добравшись, наконец, до неподвижного тела жены, приник ухом к её груди… но в ушах шумело от пережитого напряжения. Тогда он губами стал ловить дыхание у губ, искать пульс на её шее… Наткнулся на жёсткость Гребня, отчего-то тёплого, с раздражением вытащил его всё ещё непослушными пальцами и отшвырнул куда-то… Убедился-таки: жива. Правда, чуть… И бросился в багажное за аптечкой. Нашёл компактный биосканер, подключил к нему Миль, и на время смог вернуться к управлению. Кибер кибером, но ситуация-то кризисная, мало ли что…

Поначалу в небе было тесно — десятки машин бестолково метались, улепётывая во всех направлениях. «Фишка» то и дело рыскала, избегая столкновений с ошалевшими от страха горе-пилотами. Потом стало посвободней, и скоро Бен обнаружил, что этим курсом летит он один. Прижимая машину к самой земле, он следовал рельефу местности, покуда не пересёк береговую линию. А дальше просто пошёл над водой, почти срывая верхушки волн… Погода стояла ясная, ветер дул ровно, лететь стало проще. Даже если Периметр засёк его в числе других, беспорядочно кувыркавшихся машин, то стараниями Миль немедленно перехватить улизнувший флайер на этом участке оказалось просто некому. И Бен наконец-то смог полностью сосредоточиться на оказании помощи своей жене, так дорого заплатившей за их свободу…

Миль уже который день была не то жива, не то нет, и Бен ничего не мог сделать — только дышать вместе с ней, а порой и вместо неё: не ведая, каким образом, но мучительным усилием собственного сердца он заставлял биться её замирающее сердце, а потом и сам подолгу приходил в себя, потому что, особенно поначалу, это было довольно-таки больно, и лишь много позже, когда её сердце вновь входило в ритм, боль отступала… Никакие знания, даже впитанные вместе с двуединством, никакой прежний опыт не подсказали ему, как действовать… Хотя он, конечно, делал ей поддерживающие инъекции, и эти инъекции явно не были лишними — а только недостаточными… Он пытался если не накормить, то хоть напоить практически оставшееся без хозяйки едва живое тело, а также спустя время заставить это тело помочиться — и ему это вполне удавалось.

А ещё, ни за что не соглашаясь гадать, очнётся она или нет, он постоянно звал её, окликал, просил и требовал вернуться, держал перед мысленным взором её весёлый смеющийся образ, и ждал, ждал, ждал, оставляя открытой дверь в тот освещённый и тёплый уголок своей души, в котором без неё было бы так пусто и одиноко…

Но Миль всё равно будто висела между небом и землёй, и он больше не знал, чем помочь. Пока однажды не заметил — попав под солнечные лучи, кожа у неё оживает, розовея и чуть светясь… И наконец-то сообразил, что надо делать. Опустив флайер днищем на воду, он открыл бортовой люк, раздел Миль донага, умостился так, чтобы она вся оказалась на свету и, машинально баюкая, зашептал ей на ухо:

— Давай, девочка, возвращайся ко мне… — а дальше оставалось ждать. Если это не поможет, то не поможет уже ничто…

В результате от тепла и усталости его самого сморило, что и неудивительно… Даже короткий сон приснился, хотя и странный: голенький, смутно знакомый светловолосый мальчик стоял рядом и гладил Миль по голове маленькими ручками. «Если ты не вернёшься, мама, я снова умру…» — грустно сказал малыш… Бен, вздрогнув всем телом, резко проснулся, стиснул Миль покрепче. И невольно оглянулся. «Приснится же», — подумалось с тоской…

Дело, однако, пусть не сразу, но пошло на лад. В свете солнца Миль постепенно перестала походить на залежавшийся без погребения труп и начала напоминать погружённого в крепкий сон человека… Или не совсем человека, но кого-то определённо живого… хрупкого… и чарующе красивого некой удивительно простой красой, дышащей покоем и обещанием чего-то очень хорошего, подобно виду из окна на летний утренний луг, весь в птичьем щебете, сверкающей росе и нехотя тающем тумане… Ровно и сильно забилось, заторопилось, навёрстывая упущенное, упрямое маленькое сердечко… нагое тело, столько дней пролежавшее безвольным пластом, по-кошачьи привычно свернулось плотным калачиком у мужа под мышкой…

Неожиданно возвратился и нахлынул наполнившийся свежестью рассветного ветра её совсем пропавший было ментозапах…

И Бен вдруг успокоился, расслабился, нутром ощутив: теперь с ней, а значит, и с ним, всё будет в порядке… снова задремал, забылся на солнышке, и во сне крепко её обнимая, вконец утомлённый неопределённостью и странностью их положения, измученный долгим страхом за неё и просто — зверски уставший…

На этот раз ему снилось, что это не он, а его обнимают, покачивая, баюкают в больших, таких тёплых и ласковых, родных ладонях…

Она не стала его окликать — он так долго не спал… Убедилась, что всё спокойно, Бен цел и невредим, вокруг, кроме беспечных рыб, никого — и заснула настоящим, целебным сном.

Повинуясь приказу, кибер захлопнул люк, и ещё целых три дня флайер болтался на поверхности океана, вверенный воле ветра и волн.

Никогда прежде Джей не замечал, какими, оказывается, выматывающе долгими и мучительно пустыми могут быть дни, не говоря о ночах, если они отравлены ожиданием и неизвестностью. Его жизнь отродясь была если не весёлой, то увлекательной, времени вечно не хватало, годы учёбы оправдались востребованностью на лучшей в мире, рискованной, но захватывающе интересной и потому любимой работе (недурно, к тому же, оплачиваемой), периодически — вовремя — прерываемой отдыхом, пусть иногда и на госпитальной койке… будущее всегда было приблизительно распланировано и обеспечено продвижением по службе, женщины его любили, друзья дарили верностью и искренней привязанностью… Начальство и то жаловало.

Нет, он не сожалел, что встретил Миль — жизнь попросту наполнилась её присутствием, расцветилась невозможным, не став ни в тягость, ни в досаду. Он научился баюкать и холить свою печаль, находя радость в осознании того факта, что Миль где-то есть, что ей хорошо, и что он всегда может её увидеть, поговорить, сделать для неё что-то, чему она обрадуется… даже обнять её — может. Не говоря о том, что бывал допущен в триединство — а это лучше всякого секса. Даже если забыть, что Миль вывернула наизнанку его представления о том, что в этом мире нормально, а что странно — теперь он смотрел на окружающее, помня, как поражалась она дивно окрашенным лепесткам вот этих цветов… Что вот этот узор ей бы точно понравился… что в такой дождь она любит бегать босяком по лужам… Что платье вон на той девушке сделано по её эскизам…

Он быстро смирился с тем безжалостным фактом, что она проводит ночи не в его постели. Подумаешь… Лишь бы ей было хорошо. Он ведь тоже спит не с ней. Хотя уже и не раз получал по морде, в самый неподходящий момент забывшись и назвав млевшую в его объятиях женщину совершенно неподходящим той именем… Зато эти пощёчины быстро отучили его звать своих кисок вообще какими-то именами — а только феями, лапочками, солнышками и конфетками…

Он не загадывал далеко — просто жил. Пока с ней всё было хорошо. И только когда этот мир перестал быть для неё хорош, для него всё стало плохо.

Друзья-соратники превратились в её потенциальных обидчиков. Любимая работа стала обузой и наказанием. Родной Город превратился в угрозу и ловушку… Дни шли, а Джей всё ещё ничего не знал ни о Бене, ни о Миль. Ходил на службу, выполнял обязанности — просто по инерции, не видя смысла в своих действиях. Получив перевод из диспетчеров в адьюданты, искренне удивился, как будто не знал, что дело давно к тому и шло.

• Предыдущая
• 81/134
• Следующая