Западня - Воинов Александр Исаевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/84
• Следующая

Что же делать?! Тоня метнулась к шлагбауму в последней надежде — уговорить офицера пропустить ее к брату. Но в этот момент за спиной раздался резкий гудок, и тут же, обдав ее удушливыми выхлопными газами, мимо промчалась еще одна машина. С небольшими интервалами за нею двигалась колонна машин. Вот уже первая миновала зону шлагбаума. Очевидно, погрузка начнется тогда, когда все грузовики выстроятся вдоль состава.

Неужели нет силы, которая сможет остановить их хоть на мгновение?

И вдруг Тоня увидела, как по параллельному, свободному пути в сторону переезда катится длинная платформа. Вот она! Наконец-то!

Затаив дыхание Тоня следила за ней. Плавно подрагивая на стыках рельсов, она медленно движется и движется. Немцы пока, видимо, не отдают себе отчета, что за этим последует, и ничего не делают, чтобы ее остановить.

Но дежурный по переезду заметил опасность и, пропустив две машины, торопливо опустил шлагбаум. Скрипнули тормоза. Колонна остановилась. Что-то крикнул офицер — что именно, Тоня не слышала, — но солдаты поспешили к платформе, чтобы остановить ее… А на дороге уже возникла давка. Все бросились к машинам. Неслись отчаянные крики: «Коля! Коля! Это я! Мама!», «Витя Семенов! Где Витя Семенов?!», «Катя!», «Ирина!..» И в ответ: «Мама!.. Мамочка!..» Головы… Руки… Руки…

И вдруг — так странно, так неуместно и весело:

— «Выходила на берег Катюша…»

В какой это машине? Вот в этой, что поближе, или в той?

Тоня бросилась к ближайшей. Один солдат из охраны спрыгнул на дорогу, чтобы узнать, в чем дело, и побежал в голову колонны. Вот сейчас как раз удобный момент! Но песню подхватили! К какой бы машине Тоня ни подбежала, ее пели все! Все!.. Как же теперь быть?..

Но она ясно слышала, что начали ее в одной из ближних машин. В какой?!. И, пробежав вперед, метнулась обратно. Солдат уже возвращался назад. Рядом с ним бежал другой — платформу уже остановили.

— Тоня! Тоня! Тонечка!..

Голос Николая с трудом пробился сквозь песню. Она увидела тянущиеся к ней через борт машины руки. Мгновение — и сверток исчез в темной глубине кузова.

Один из солдат грубо оттолкнул ее в сторону и, вскочив на подножку, погрозил автоматом. Но ей уже было все равно… Она провожала взглядом машины, медленно пересекавшие переезд. Ею овладело чувство безмерной усталости и счастья.

Положение в Одессе осложняется. Получено агентурное сообщение, что немцы подвозят новые резервы. Из Констанцы прибыло четыре транспорта с войсками. У группы разведчиков, действующих на железной дороге, появилось много новых дел и забот. Им нужна помощь. Дьяченко и Егорову даются сутки на окончательную подготовку к переходу через линию фронта. У Дьяченко, которого должны были забросить в тыл противника еще несколько месяцев назад, но не забросили из-за изменившейся обстановки, «легенда» остается прежней. Он — полицай из Кишинева, который приехал в Одессу со специальным поручением в полицию. Подлинные документы полицая, убитого подпольщиками недалеко от Бендер, когда тот направлялся в Одессу, давно уже хранились в сейфе у Савицкого, и Дьяченко не раз держал их в руках — «привыкал». По этим документам он был Иваном Даниловичем Макагоненко, родившимся в Виннице в 1919 году, имеющим среднее незаконченное образование, неженатым.

Конечно, опытные руки подправили некоторые даты, подновив их, но это было сделано с такой скрупулезной осторожностью, что ничто в документах не могло вызвать подозрения у самого придирчивого контрразведчика.

Проникнув в Одессу, Дьяченко должен был войти в связь с подпольем и организовать наблюдение за передвижением войск. А Егорову после приземления надлежало отправиться на явку в Одессу, разыскать Тоню, прописаться, поступить на работу и ждать дальнейших указаний. Между ним и Дьяченко должна быть налажена постоянная связь, чтобы, когда потребуется, действовать совместно. Так беспощадная военная судьба объединила столь разных и не во всем симпатизировавших друг другу людей.

В иное время они, конечно, нашли бы способ не зависеть друг от друга, но не теперь. Савицкий связал их общей целью, а приказ есть приказ. Да и вся болтовня Дьяченко о Егорове и Тоне сейчас представлялась не стоящей внимания.

Тоня уже начала действовать, и неплохо. Он уже получил от нее радиограммы, переданные радисткой группы Федора Михайловича.

Но в самый последний момент, когда, казалось, остается лишь проводить разведчиков на аэродром, новые обстоятельства заставили начальника разведотдела армии Савицкого отменить их вылет до момента, когда командарм отдаст об этом специальное распоряжение.

И вот уже несколько дней Егоров и Дьяченко ездят на базу и помогают Корневу свозить к аэродрому грузы, томясь в ожидании главного дела.

Теперь группа состоит из десяти офицеров с солидным опытом десантной службы. Решено, что они соберут молодежь, которую подпольщики освободят из эшелона, и выведут из плавней.

Конечно, немцы не станут терять время и, как только узнают о потере целого эшелона, окружат плавни и встретят самолеты ожесточенным огнем.

Поэтому придется прыгать ночью, что создаст новые осложнения. Во-первых, на поиски друг друга уйдет драгоценное время, оставшееся до рассвета; во-вторых, куда упадут грузы?

Савицкий собрал офицеров, долго вместе с ними изучал по крупномасштабной карте плавни, прикидывая возможные направления, в которых придется действовать. Терпеливо выслушав всех, он предложил, чтобы после приземления каждый в своем районе в первую очередь постарался найти спасающихся юношей и девушек и уже вместе с ними искал бы сброшенные грузы. После этого отдельные группы должны встретиться и объединиться.

Егоров и Дьяченко сначала должны действовать вместе со всеми, а затем отправиться в Одессу для выполнения собственного задания.

Где-то в сотнях километров от маленькой деревушки, в которой расположился разведотдел армии, по неизвестным тропам пробирался Федор Михайлович с несколькими смельчаками. И уже стучали колеса эшелона, в котором плотно закрытые вагоны до краев наполнены безысходным горем и отчаянием обреченных.

Сменяются радисты на штабной рации, и каждый, надевая наушники, вслушивается в беснующуюся кутерьму морзянок.

Лежали молча, изредка переговариваясь. Федор Михайлович заметно нервничал и тихо бранил Бондаренко, которому не терпелось влезть на насыпь, чтобы, прижавшись ухом к рельсу, послушать, не приближается ли поезд.

Они пропустили уже три тяжелых состава, и всякий раз, когда нарастал шум, Бондаренко клялся, что это их поезд и нельзя терять ни минуты. Если бы не твердая рука Федора Михайловича, удерживавшая его на месте, он бы натворил дел. Конечно, эшелон с ранеными немецкими солдатами полетел бы под откос, но группе пришлось бы убираться поскорее в глубь плавней, потеряв всякую надежду осуществить то, ради чего они с дьявольским риском три дня и три ночи тащили на дне своих рюкзаков мины и взрывчатку, обходя немецкие заставы. Конечно, немцы наверняка всполошились — исчезновение нескольких солдат не может остаться незамеченным.

А теперь, когда они добрались до плавней, главная опасность — потерять выдержку.

Федор Михайлович считал, что эшелон, вышедший из Одессы часов в одиннадцать-двенадцать дня, может достигнуть участка, который они избрали, не ранее десяти вечера. В первую очередь немцы пропускают военные составы, а вагоны с живым грузом загоняют на полустанки в тупики, чтобы освободить путь для более важных поездов.

Бондаренко может тащить на спине десять километров двухпудовый мешок и не свалиться от усталости, а вот терпеливо выдержать несколько часов бездействия ему не по силам.

— Лежи, чертов сын! — покрикивал на него Федор Михайлович всякий раз, когда чувствовал, как напрягаются мышцы Бондаренко под узкой в плечах курткой с серыми бляхами засохшей грязи на рукавах.

— Стучит! — то и дело шептал Бондаренко запекшимися пухлыми губами.

• Предыдущая
• 23/84
• Следующая