Девушка, которую ты покинул - Мойес Джоджо - Страница 59

• Предыдущая
• 59/97
• Следующая

«Могу я поинтересоваться, когда вы впервые обнаружили пропажу картины?» — спросил Пол Лефевра.

«Мы обнаружили это во время ревизии».

«Значит, лично вы не испытывали моральных страданий из-за отсутствия картины?»

«Лично? — пожал тот плечами. — Почему кто-то должен получить финансовую выгоду от работы, которая по праву принадлежит мне?»

— Ты что, не хочешь идти? — спрашивает Джейн. — Почему? У тебя другие дела?

— Думаю, мне стоит закончить кое-какую бумажную работу.

Джейн задерживает на нем взгляд. Она накрасила губы помадой. Надела туфли на высоком каблуке. И у нее красивые ноги, равнодушно отмечает Пол.

— Пол, нам необходимо это дело. И необходимо, чтобы Андре поверил, что мы сможем выиграть.

— Тогда, наверное, мне лучше потратить время на изучение истории картины, чем на ланч с клиентом. — Пол не смотрит на Джейн, его подбородок упрямо выдвинут вперед. И вообще он уже целую неделю в дурном настроении. — Возьми Мириам, — говорит он. — Она заслужила хороший ланч.

— Послушай, бюджет у нас не резиновый, и мы не можем позволить себе угощать секретарш, когда нам это взбредет в голову.

— Не понимаю, почему бы и нет. И Лефевру она вполне может понравиться. Мириам! Мириам! — кричит он и, продолжая в упор смотреть на Джейн, откидывается на спинку кресла.

Мириам просовывает голову в дверь, во рту у нее непрожеванный сэндвич с тунцом:

— Да?

— Не хочешь вместо меня сходить на ланч с месье Лефевром?

— Пол, мы… — стискивает зубы Джейн.

Взгляд Мириам мечется между ее начальниками. Она с трудом проглатывает сэндвич:

— Очень мило с вашей стороны, но…

— Но Мириам уже ест сэндвич. А еще куча ненапечатанных контрактов. Спасибо Мириам. — Джейн ждет, пока Мириам закроет за собой дверь, и задумчиво поджимает губы. — Пол, все в порядке?

— Все прекрасно.

— Ну, тогда… — не может скрыть некоторую резкость своего тона Джейн. — Похоже, уговорить тебя не удастся. Жду твоего доклада о том, что тебе удалось нарыть по этому делу. Уверена, что все будет достаточно убедительно. — Она задерживается на секунду дольше, чем нужно, и выходит.

Пол слышит, как она в коридоре что-то говорит по-французски Лефевру, который сидит, глядя прямо перед собой.

— Эй, Мириам! — снова зовет Пол секретаршу и, когда та появляется все с тем же сэндвичем во рту, виновато хмурится. — Простите, это было…

— Все в порядке, — улыбается она, запихивает обратно выпавший кусочек хлеба и добавляет что-то уж совсем нечленораздельное.

Интересно, слышала ли она хоть что-то из его разговора с Джейн?

— Кто-нибудь звонил?

— Только глава Ассоциации музеев. Я уже вам говорила. Соединить вас с ним? — шумно проглатывает она сэндвич.

— Нет, не беспокойтесь, — раздвигает он губы в вымученной улыбке, а когда она закрывает за собой дверь, тяжело вздыхает.

Лив снимает портрет со стены. Она осторожно проводит рукой по поверхности картины, трогает кончиками пальцев выпуклые мазки, удивляясь, что они нанесены рукой известного мастера, и смотрит на изображенную на полотне женщину. Золото на старинной раме местами облупилась, но Лив находит в этом особую прелесть, ей нравится контраст между витиевато украшенным золоченым деревом и четкими, чистыми линиями стен. Ей нравится, что картина «Девушка, которую ты покинул» — единственное яркое пятно в комнате — похожа на сверкающую драгоценность на белой стене.

Только теперь полотно — уже не просто портрет девушки, а кусочек истории, интимная шутка, понятная только двоим. Теперь Лив знает, что девушка — жена известного художника, которая пропала, а возможно, была убита во время войны. Она — это последнее связующее звено между внешним миром и ее мужем, сидевшим в лагере для военнопленных. Она — это пропавшая картина, будущий предмет судебного разбирательства, будущий объект расследования. Лив еще не понимает, как относиться к такому повороту событий, но твердо знает, что ей уже не стать прежней.

«Картина… попала в руки немцев».

Андре Лефевр, выглядевший слегка агрессивно, даже не потрудился посмотреть на лицо Софи на фотокопии. И Маккаферти. Каждый раз, когда она вспоминает, как Пол вел себя на встрече, у нее от злости начинает стучать в висках. Иногда ей кажется, что внутри все горит, словно она перегрелась на солнце.

Лив достает из-под кровати коробку с кроссовками, надевает обтягивающие штаны для бега и, засунув ключи и телефон в карман, отправляется на пробежку.

Она проходит мимо Фрэн, которая сидит на перевернутой коробке, молча провожая ее глазами, и приветственно машет рукой. Разговаривать ей не хочется.

День в самом разгаре, и на набережной Темзы полным-полно возвращающихся с ланча офисных работников, бредущих под присмотром раздраженных учителей школьников, толкающих перед собой детские коляски замученных мамаш. Лив бежит, огибая прохожих и локтями прокладывая себе дорогу. Она становится неотъемлемой, невидимой частью этой толпы и немного сбавляет скорость, только когда чувствует, что задыхается. Бежит до тех пор, пока не начинают нестерпимо болеть икры, на спине не расплывается влажное пятно, а глаза не заливает пот. Бежит до тех пор, пока не забывает обо всем, кроме чисто физической боли.

Она переходит на шаг и, уже проходя мимо Сомерсет-хауса, слышит звуковой сигнал пришедшего на мобильник сообщения. Она останавливается, достает из кармана телефон, смахивает со лба пот.

«Лив. Позвони мне».

Лив почти бежит к парапету, резко поднимает руку и, не раздумывая, швыряет телефон в Темзу. Телефон беззвучно, незаметно для посторонних глаз, камнем уходит в свинцовые воды Темзы.

Февраль 1917 г.

Драгоценная моя сестра!

Прошло уже три недели и четыре дня с тех пор, как ты нас покинула. Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо и дошли ли другие; мэр наладил новую линию связи и обещал мне отправить письмо при первом удобном случае. Мне остается только молиться и ждать.

Вот уже четырнадцать дней идет дождь, превращая все, что осталось от наших дорог, в жидкую грязь, в которой вязнут лошади и вечно мокнут ноги. Мы теперь не рискуем выходить из дома: слишком холодно и слишком опасно, и, по правде говоря, мне не хочется оставлять детей, даже на несколько минут. После того как тебя забрали, Эдит три дня неподвижно просидела у окна, пока я, испугавшись за ее здоровье, насильно не отвела ее к столу, а потом не уложила в постель. Она перестала говорить, от нее остались одни глаза, она постоянно держится за мою юбку, словно все время ждет, что кто-то придет и заберет и меня. Но, боюсь, у меня почти нет времени утешать ее. Хотя теперь у нас уже столуется меньше немцев, у меня все равно хлопот по горло, потому что приходится готовить и убирать до глубокой ночи.

Орельен исчез. Сразу после того, как тебя забрали… От мадам Лувье я узнала, что он по-прежнему в Сен-Перроне, живет у Жака Арьежа над табачной лавкой, но, откровенно говоря, у меня нет никакого желания его видеть. Он обошелся с тобой не лучше коменданта Хенкена. Я знаю, ты веришь в людей, но считаю, что если бы комендант искренне желал тебе добра, то не вырвал бы тебя так жестоко из наших объятий, оповестив весь город о твоих мнимых грехах. Ни в одном из его поступков я не нахожу даже намека на проявление гуманности. Просто не нахожу.

Софи, я молюсь за тебя. Просыпаясь утром, я вижу твое лицо, а поворачиваясь на другой бок, удивляюсь, почему ты не лежишь, с заплетенной на ночь толстой косой, на соседней подушке и не смешишь меня рассказами о еде, которая тебе приснилась. И, обслуживая посетителей в баре, я инстинктивно поворачиваюсь, чтобы позвать тебя, но в ответ тишина. Мими частенько заглядывает в твою спальню, словно тоже ожидает тебя там найти. Увидеть, как ты сидишь за своим бюро и что-то пишешь или мечтательно смотришь вдаль. А ты помнишь, как мы в детстве стояли возле окна, гадая, что там за ним? Представляли, что мы сказочные принцессы, и ждали благородного рыцаря, который нас освободит. Могло ли наше детское воображение нарисовать, во что превратится наш город, с его разбитыми дорогами, похожими на призраков мужчинами в лохмотьях и умирающими с голоду ребятишками?

• Предыдущая
• 59/97
• Следующая