Славянский сокол - Самаров Сергей Васильевич - Страница 6

• Предыдущая
• 6/20
• Следующая

– Аварец? – спросил Кнесслер. – Как его зовут?

– Право, я даже не знаю. Сходите, здесь сто шагов…

Рыцари раскланялись с герцогом.

– Вы не на шутку разозлили этого зверя, граф, – сказал Бравлин Оливье. – И поделом. Сигурда давно пора поставить на место. Надеюсь, что Радегаст даст нам возможность сойтись с ним в поединке…

– Мне, к сожалению, на это рассчитывать не приходится, – грустно вздохнул граф. – Этот герцог – настоящий бахвал. А сколько я знаю бахвалов, в деле они стоят мало.

– В этот раз вы ошиблись, – не согласился Аббио. – Зигфрид очень сильный боец.

Палатку аварского гиганта они нашли без труда. Но слуга или оруженосец, сидящий у костра, на плохом франкском заявил, что его господин отдыхает и не велел его будить.

– Приходите утром, – предложил он.

Рыцари согласились навестить аварца утром. И направились уже к Песенному холму, когда Бравлин внезапно вернулся к сидящему у костра человеку.

– Как здоровье моего брата князя Годослава? – тихо, чтобы не услышали остальные, спросил он Далимила.

Далимил встал.

– Он старается быть здоровым, и будет здоровым, если предатели не нанесут ему удар в спину. Ты же, князь, – поклонился он Бравлину, – сам предупреждал его о такой опасности.

Далимил узнал в князе простого дружинника, встретившего на пристани Ставра с разведчиками и предупредившего об опасности, грозящей Годославу.

– Опасность ждет его и здесь. Пусть не раскрывает свое имя и не открывает лицо.

– Я передам ему твои советы.

– Как он себя называет?

– Никто не спрашивал его имени.

– Пусть назовется князем Ратибором. Я знаю одного аварца Ратибора, славянина по матери. Это даст нам возможность общаться без подозрений.

– Я передам твои слова князю.

Бравлин поспешил догнать рыцарей.

– Что вы спрашивали у этого оруженосца? – поинтересовался Оливье.

– Мы все забыли спросить имя рыцаря. Оказывается, я его знаю. Это князь Ратибор. Он известен в Аварском каганате как хороший мечник, но не большой любитель драться копьем.

– Ратибор – это славянское имя, – сказал Аббио.

– У него мать славянка. Я утром навещу его и, думаю, смогу договориться. Только пусть кто-то другой сообщит об этом Сигурду. У меня слишком мало желания общаться с этим заносчивым герцогом.

– Я сообщу, – согласился Кнесслер.

После допроса Фрейи, злой, но именно от этого переполненный кипящей энергией, жаждой деятельности, князь-воевода поднялся во двор вместе с княгиней, приказав предварительно запереть пленницу в одной из клетей подвала, но запретив кату прикасаться к ней. Ероха, уже предвкушавший волю, которая ему давала возможность безнаказанно издеваться над людьми, только моргал в расстройстве узкими глазами, но возразить не посмел. Злой хозарин свое дело любил, делал его всегда основательно и со старанием и испытывал удовольствие от мучений жертв. Сейчас князь этого удовольствия его лишил.

Кузнец перекинул из руки в руку молот и посмотрел вопросительно на Дражко.

– Пока без цепей, – сказал, смягчившись, воевода. – Княгиня Рогнельда еще решит, что с ней делать. Свентовит подскажет ей…

На улице начинало стремительно темнеть. Ветер опять нагонял рваные облака, за которыми с моря могли прийти, как это часто бывает, и грозовые тучи. А Дражко, из-за суеты и беготни, так и не послал глашатного на посольский двор для приглашения к приему и почетного сопровождения, хотя даны, должно быть, давно приготовились, влезли в лучшие костюмы, соответствующие дипломатическому моменту.

Как сейчас там? Чего там ждут? О чем думает герцог Гуннар? Что сделать желает? Удалось ли перехватить жалтонеса или он все же добрался до своего хозяина?

Целый доверху наваленный воз вопросов! А второй воз следом тянется!

И их нерешенность стоит в голове сумбуром, мешает сосредоточиться на чем-то одном, важном, срочном. А это всегда плохо, когда не можешь сосредоточиться. Если такое происходит в сражении, лучше сразу признать свое поражение. Потому что с сумбуром в голове сражение не выиграть. Сейчас тоже идет сражение. Еще без бряцания оружием, без бешеного ржания коней, уносящих всадников в атаку, без бесшабашного удальства дружинников, но действие уже началось. Настоящее, которое вскоре станет и кровопролитным. Пока только занимают свои места полки, примериваются к расстоянию, отделяющему их от врага. Пока еще даются последние инструкции воеводам – кому идти вперед, кому совершить обхват, а кому стоять плотным строем, намертво, и не допускать вражеского прорыва. Все точно так, как на настоящем поле боя. И потому следует все вопросы, по возможности, решать быстрее.

Со стороны посмотреть на жизнь Годослава – и князь-воевода так же смотрел порой – в свое удовольствие князь дни проводит. И каждый думает, что сумел бы так же жить. А для правления голова нужна ясная, мысль четкая. Из тысячи человек только один и может так мыслить. Это Дражко понял и пожалел, что его двоюродного брата сейчас нет рядом. Вдвоем решить проблемы было бы проще. Но у Годослава и там, в Хаммабурге, в ставке Карла Каролинга, проблем, должно быть, не меньше. И там их тоже следует решать, как и здесь.

– Эй, служилые, подите-ка сюда.

– Слушаем, княже… – подошли два стражника, что покинули дворец и направились в караульное помещение.

– Срочные дела есть?

– Только что с поста сменились.

Короткая пауза, чтобы придать моменту наибольшую серьезность.

– На новый пост заступаете. Военное время! – сказал и добавил последнюю фразу, чтобы подавить вздох со стороны стражи: – Важный пост. Не каждому доверить можно…

Женщину похвалить – только вызвать ее гордость, от которой потом спасаться придется. Воина похвалить – только заставить его служить лучше. Всего несколько слов, и стражники костьми лягут за Рогнельду.

Дражко отослал их вместе с княгиней наверх, приказав держать охрану у дверей светлицы и никого постороннего, даже ближних слуг, включая женщин, не оставлять с Рогнельдой наедине. При любом опасном движении сначала бить копьем, а потом разбираться. Княгиня слушала приказания воеводы и кивала. Она тоже поняла важность и опасность момента. Отец не простит, он не умеет прощать того, кто осмеливается встать на его дороге. Не умеет прощать чужих – врагов. А родную дочь он посчитает просто предательницей. Предателям тем более пощады ждать не следует.

– Что так строго, княже? – стражники еще не поняли ситуацию. Они не знают, что случилось и чего ждать следует.

– Даны князя отравить хотели. Может, и убить захотят. Княгиня отца разоблачила. «Коршун» дочь не простит… На вас ее жизнь…

Воины переглянулись хмуро. Дражко знал, что говорил. Теперь эти слова обойдут и других стражников. Через них выйдут к утру в город, оттуда разлетятся по всему княжеству, вызывая возмущение врагами и желание торжества справедливости. Желание торжества справедливости – это лишний меч, направленный острием в сторону врага, это лишняя стрела, пущенная в датскую колонну из ближайшего леса. Так будет! Война будет всеобщей! Дражко сумеет сделать ее всеобщей, потому что это война справедливая, за свой дом…

Глашатному Сташко уже успели доложить, что Дражко вышел из подвала. И тот поспешил навстречу, тяжело, по-старчески дыша и широко переставляя жезл-посох.

– Сфирки еще не было?

– Покуда не воротился, княже.

– Как только появится, сразу его ко мне. Пусть найдет, где бы я ни был.

– Пришлю.

– Военное положение. Чужих за порог без моего ведома не пускать. Предупреди всю стражу. Строго.

– Понял, княже.

Дражко отправился в нижнюю гостевую горницу к боярам. С этими тоже предстоит разобраться как можно быстрее и сбросить с плеч хотя бы один вопрос. Двое стражников, оставленных на посту у выхода во двор, вошли в дверь следом за ним, один остался снаружи. Других, стоящих у внутренних дверей, предупредили заранее, чтобы были наготове.

Бояре сидели в полумраке, при закрытых с улицы ставнях, потные и испуганные. Глаза бегали, не хотели встречаться с холодными и сумрачными, льдом обжигающими глазами воеводы. Боярских слуг уже успели разоружить, и те собрались отдельной группой в углу, не понимая, что происходит, растерянные. Никогда еще на памяти бодричей не было случая, чтобы по приказу князя или воеводы так обращались с боярами. Сами бояре о таком не слышали. И потому казалось, будто начинается нечто страшное, рушащее всю привычную жизнь.

• Предыдущая
• 6/20
• Следующая