Когда завидуют мертвым - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" - Страница 59

• Предыдущая
• 59/131
• Следующая

Он не сразу услышал приближающийся из темноты тоннеля топот тяжелых ботинок.

— Террористы! — закричал кто-то из толпы.

Целый отряд экипированных на военный манер вооруженных людей в черных масках выскочил из темноты и приготовился к стрельбе.

— Террористы! — подхватили остальные люди.

Толпа ринулась на баррикады военных. Кто-то схватился за ствол автомата, пытаясь его захватить. И вдруг все стало каким-то нереально медленным для взора Николая. Все движения окружающих его людей стали невероятно заторможенными. Словно кто-то схватил могучую цепь времени не менее могучими руками и задерживал ее естественную скорость движения. Офицер с рупором медленно отводил от своего рта громкоговоритель и поворачивал голову к своим бойцам. Закрыл глаза, из которых, казалось, потекли слезы.

— Огонь!

И тут могучие руки, удерживающие цепь времени, разжались и все рванулось с естественной скоростью. Загрохотали автоматы военных. С противоположной стороны от толпы загрохотали автоматы террористов. А между этих плюющихся смертью стволов оказались люди. И Васнецов. Пули рассекали воздух и кромсали людей. Пронизывали их, словно теплая игла прошивала кусок масла. Вопль ужаса слился воедино с автоматной стрельбой и предсмертными криками. Воздух вокруг наполнился кровавыми брызгами и хрипом людей. Николай как-то равнодушно отнесся к тому невероятному факту, что многие летящие с двух сторон пули проходили сквозь него, не причиняя ему никакого физического вреда. Словно здесь вообще не он находился. Только его нематериальное сознание, которое нельзя ничем убить. Однако что-то он все-таки чувствовал. Каждая пролетающая сквозь него пуля словно тянула за собой вырванную из чьего-то тела душу, которая пыталась ворваться в его, Николая, неуязвимую для автоматного огня плоть, как люди пытались ворваться в этот секретный объект минуту назад. Души рвались в его тело, стараясь закрепиться там и выжить. Но презрение Васнецова к людям и их действиям являлось непреодолимой монолитной стеной, разбивающей чужие души на атомы и брызги крови.

Террористы стали кидать в сторону военных гранаты. Загрохотали взрывы. Несколько бойцов упали замертво.

— Назад! — закричал офицер. — Отходим! Закрыть ставню!

Военные начали отступать.

Сверху раздался скрежет, и стала видна огромная створка метровой толщины, опускающаяся с потолка тоннеля и разрезающая его, как нож разрезает палку колбасы. Террористы бросились к ставне, двигаясь по трупам убитых людей. Многие из уцелевших штатских кинулись под этот многотонный опускающийся рубеж. Кто-то успел на ту сторону, и оттуда послышались выстрелы. Но это не остановило других. Десятки тел, и уже мертвых, и живых, не успевших перебраться навстречу выстрелам военных, захрустели под тяжестью опустившейся ставни.

Террористы злобно забарабанили кулаками и прикладами по бронированной монолитной двери, перегородившей им путь к секретному бункеру, и кричали что-то непонятное. В этот момент произошел взрыв. Десятки заранее установленных на потолке тоннеля зарядов сдетонировали, выполнив команду военных, и обрушили на тех, кто остался снаружи, тонны бетона и грунта. Еще какое-то время сверху сыпались мелкие камни, и наконец воцарилась гробовая тишина в гигантской братской могиле.

Заполонившая тоннель пыль не стала помехой для дыхания. Николай смотрел на трупы и развалины породы и бетона и жалел, что пули не смогли его убить. Что взрыв не причинил ему вреда, а пыль не заставила его задохнуться. Он сделал несколько шагов в направлении, откуда пришел, и сел на рельс. Осознание собственной неуязвимости и бессмертности напугало его так, как не пугало, наверное, еще ничто в его жизни. Он понял, что обречен жить среди смерти вечно, взирая на деяния людей и плоды этих действий. И каждый раз умирать от ощущения собственной беспомощности в попытке предотвратить что-либо. Умирать, оставаясь живым. Он чувствовал абсолютные бессилие и безысходность, не оставляющее в душе места никаким другим чувствам.

Васнецов уткнулся лицом в сложенные на коленях руки и тяжело вздохнул. Что делать дальше? Куда идти? Где Рана и действительно ли он с ней говорил? Или его разум сыграл с ним злую шутку и ему просто привиделась она лишь потому, что он очень хотел ее увидеть? Сон разума рождает чудовищ… Может, и она порождение того, что его разум отключился? Уснул. Она чудовище?

— Коля…

Этот шепот был невероятно громким. И звук, словно что-то материальное и осязаемое, пронесся по тоннелю, царапая рельсы и задевая ребра подземелья, выбивая дробь.

Васнецов подскочил и осмотрелся. Что это было? Он по-прежнему мог видеть в кромешной тьме, и то, что открылось его взору сейчас, поражало.

Тоннель изменился. Он выглядел совсем ветхим. Стены и свод покрылись паутинами трещин. Кое-где тоннель осыпался. Рельсы ржавые. Между шпал грязные лужи. Казалось, что со времени произошедшей несколько минут назад бойни минули многие годы. Он взглянул в сторону образовавшегося в результате подрыва завала. Кто-то давно растащил обломки бетона и куски породы, освободив проход к монолитной ставне, в которой чернела пробитая дыра. Мертвых тел уже не было. Лишь изредка попадались среди куч старого мусора одиночные кости.

Изумленный Николай взглянул в другую сторону. Туда, откуда он пришел недавно… Или много лет назад?

В глубине тоннеля, там, где была граница видимого для него и скрытого от взора безжалостной тьмой, стоял он. Великан в черном панцире из темной вороненой стали и маске с шипящими от дыхания фильтрами под скулами. Он смотрел на Николая черными матовыми линзами своей маски и медленно раскачивал огромным шестиствольным пулеметом.

Они смотрели друг на друга, разделяемые расстоянием в полсотни шпал. Царившую тишину нарушал звук, вызванный загадочным подземным ветром, который скреб по трубам и рельсам метро, словно смычок по струнам скрипки, забираясь в самые высокие тона.

Каким-то особым, еще не понятным ему самому чувством Николай понимал, что находится за пределами объективной реальности. Но разум его воспринимал все происходящее именно как действительность. И нельзя было позволить себе подумать, что все происходящее лишь сон или галлюцинации. Страшно было даже подумать, что он не владеет своим разумом. Ведь сон разума…

Но чем тогда является здравый смысл? Ведь здравый смысл говорил о том, что за последний час, или даже меньше, Николай умудрился сделать несколько временных скачков, охватывающих, судя по всему, два десятилетия. Уже не говоря о том, что он общался с девушкой, в гибели которой он не только мог убедиться, но и сам был повинен. Но она говорила с ним. Даже прикасалась… И пусть он не чувствовал ее касания на тактильном, физическом уровне, но он помнил ощущения, которые черпал из иных, не телесных сфер. Ощущения, вызванные ее прикосновением, были словно подтверждение реальности. Но она мертва. И это было очевидно. Равно как очевидно и то, что в такие глубины метро он попасть, да еще на электричке, не мог. Что все-таки происходит? Где реальность? Что с разумом? Так значит, это сон? Сон. И разум спит. И вот оно — чудовище.

Великан не двигался. Только шипение его фильтров было словно вокальным дополнением к пронзительному протяжному скрипичному звуку подземного ветра.

— Кто ты?! Человек?! — крикнул Васнецов этому существу.

Голос Николая врезался в свод тоннеля и, отразившись от него, ударился в железнодорожное полотно, снова взмыв к потолку. Это скачущее эхо заполнило все пространство, отчего, казалось, могло стать не по себе даже мертвым камням. В ответ Васнецов стал слышать раскатистый гул, как во время того землетрясения в Надеждинске. Гул усиливался, выталкивая из тоннеля эхо предыдущего крика. Размазывая искаженный голос Николая по стенам метро. Теперь, когда гул превратился в гром, стало ясно, что это невероятно замедленное слово:

— К Е В О Л Е Ч!!!

Внезапно обрушившийся страх ударил Николая жгучей плеткой. Он бросился бежать к расчищенному завалу, открывающему путь к дыре в опущенной когда-то военными ставне. Васнецов нырнул в пробоину, оказавшись там, попытка попасть куда стоила жизни десяткам людей. Он даже не хотел думать о том, был ли этот страшный звук голосом великана, или же это всего лишь причудливая игра загадочного тоннеля с голосом самого Николая, вызвавшая отраженное эхо, ударившее по нервам того, кто крикнул слово «человек». Он не желал задумываться над этим. Ведь думать страшно. И он понимал, что в непонимании происходящего его страх находит себе благодатную почву для роста. Но все-таки Васнецов нашел в себе силы задаться вопросом: «А в чем причина этого страха?»

• Предыдущая
• 59/131
• Следующая