Когда завидуют мертвым - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" - Страница 70

• Предыдущая
• 70/131
• Следующая

Ульяна медленно подошла на два шага к Макарову…

— Нет! Не делай этого! — закричал Алексеев.

— Черт вас возьми! Можно же как-то договориться! — вторил ему Яхонтов.

— Заткнитесь, ничтожества, — презрительно бросила Пентиселея.

— Не бойся… — прошептал Андрей.

Это были его последние слова. Раздавшийся выстрел оборвал космонавту жизнь. Его тело завалилось на спину от удара пробившей лоб пули.

— Нет! — закричал Юрий.

Андрей не просто был его коллегой и другом. Они прошли через невероятные испытания, которые невозможно себе вообразить. Они прошли долгий путь, держась всегда вместе. Они исколесили полмира ради призрачных целей, которые казались им самым главным, что может быть в жизни. И теперь Андрей Макаров умер. Так просто, нелогично и глупо. И страшно. От руки собственной дочери…

Она стояла молча. Прикрыв глаза. На лице ее не дрогнул ни один мускул. Она сделала свой выбор. Наставница резко развернула ее к себе лицом и влепила звонкую пощечину.

— Это тебе за то, что колебалась, сучка. За сомнения твои. За твои чувства. Сегодняшнюю ночь проведешь в моей спальне, дрянь. Буду тебя воспитывать.

Пентиселея говорила пугающе спокойно. Но еще больше пугала покорность и какая-то зомбированность Ульяны.

— Да, наставница…

В подвал ворвалась еще одна вооруженная амазонка. Вид у нее был очень возбужденный. Она бегло окинула помещение взглядом и обратилась к старшей:

— Пентиселея! Кажется, прояснилась ситуация с Минервой и Лерой!

— Что там? — Наставница уставилась на нее.

— Ахиллес!

— Не может быть! Так, сестры, уберите отсюда труп! — Наставница бросилась к выходу.

Амазонки подхватили мертвое тело Андрея Макарова и потащили следом. Последней вышла идущая медленной поступью, глядя на полосу крови своего отца, остающуюся от волочимого тела, молодая амазонка Ульяна.

Корзина так и осталась стоять у клетки нетронутой. Юрий сел на пол и тихо плакал, не в силах поверить в гибель своего единственного оставшегося в этом мире близкого человека. Варяг продолжал сжимать побелевшими кулаками прутья решетки. Вячеслав грустно смотрел на Алексеева и тихо бормотал:

— Дайте только до них добраться… Я им устрою…

— Неужели все это не сон? — вздохнул Николай.

Холод продолжал хлестать пленников ознобом. А на полу лежали разбросанные карты с голыми девицами, и тянулась к двери бурая лента крови их товарища, который еще несколько минут назад был жив и не знал, сколько времени ему уготовано судьбой до того момента, когда все для него закончится раз и навсегда.

— Жизнь полна потерь. И тебе не меньше это известно, чем мне. Я тоже потрясен и скорблю вместе с тобой. Но нам надо выжить и довести наше дело до конца. Понимаешь?

Николай проснулся и взглянул на говорившего Варяга. Тот сидел на полу рядом с Юрием и пытался его утешить. Алексеев молчал, смотрел на засохшие пятна крови на полу и хмурился, стиснув зубы. Слабость, вызванная недавним ранением, склонила Васнецова в дремоту, но долго спать он не мог из-за холода. И теперь, проснувшись, он чувствовал разочарование. Ему ничего не приснилось. Не было девушки Раны. Не было никаких новых откровений. Это был сон без сновидений. Как сон мертвеца. Может, его судьба предрешена и он вскоре умрет, как и его товарищи? Может, поэтому ему ничего не приснилось? Земля-Рана покинула его, поняв, что он уже не в состоянии ей помочь, так как обречен.

— Как думаешь, Славик, нам конец? — спросил Николай у брата.

Тот кряхтел от ушибов и побоев и морщился от злобы и боли.

— Черта с два. Я еще побарахтаюсь. Будут нас убивать, порву хоть одну. Твари.

В окнах под потолком уже стемнело. Вот и прошел еще один день, и эта чернота в крохотных прямоугольниках мутного, потрескавшегося и перетянутого скотчем стекла, как и холод в подвале, была словно предвестником скорой смерти, которая уже ждет за порогом той ржавой, скрипучей двери.

Васнецов взглянул на эту дверь, и она, словно повинуясь какой-то нечаянно отданной им мысленной команде, издав жуткий и угрожающий скрип, открылась.

Пленники ожидали увидеть кого угодно. Пентиселею. Пчелку. Группу пьяных амазонок, предвкушающих свальную оргию со смертельным исходом…

Но только не того, кто вошел в подвал. И не с завязанными глазами. Не как пленник. Людоед шел к клетке, держа руки в карманах своего черного мундира. Шинели на нем не было. Однако на голове, как обычно, черный берет со знаком радиоактивности вместо кокарды.

Яхонтов вскочил и схватился за решетку.

— Какого хрена, Илья?! — зарычал он. — Что здесь происходит и как ты тут оказался?!

— Тихо, брат. Не торопись, — спокойно ответил Крест, разглядывая пол со следами свежей крови и разбросанными картами.

Следом за ним вошли две вооруженные амазонки, которые встали по обе стороны от двери, и наставница по прозвищу Пентиселея.

— Ба! — с вызовом захлопала она в ладони. — Сам великий Ахиллес к нам пожаловал! Я потрясена твоим безрассудством, которое ты, наверное, считаешь за смелость! Уж после того, что ты сделал.

— Здорово, гадина, — ухмыльнулся Крест, обернувшись. — Почему не ты вела переговоры, а прислала какую-то тупую овцу, которая двух слов связать не может? Я рассчитывал пообщаться с какой-нибудь стервой поважней. А большей стервы на этой планете не сыскать. Кстати, мне очень понравилось, как твои воительницы меня обыскивали. Пусть еще пару раз обыщут, вдруг я где ножичек припрятал.

— Оставь свои шуточки, ничтожество, — скривилась Пентиселея. — У тебя статус не тот, чтобы с тобой переговоры королева вела. Мне бы отправить на переговоры с тобой больную крысу, но уж извини. Не оказалось под рукой. А так, вонючая крыса — самый твой уровень.

— Ишь ты. А кто только что меня назвал великим Ахиллесом?

— Да ты не обольщайся. Подонок он и есть подонок. А ты самое оно.

— Да я хуже, чем подонок. И не скрываю этого. Ладно. — Крест покачал головой. — Любезностями обменялись. Теперь, может, к делу перейдем?

— Ты лучше объясни, как у тебя наглости хватило явиться сюда? Ты же прекрасно знаешь, что мы уже много лет за твоей поганой головой охотимся. С тех самых пор, как ты нашу основательницу и ведунью Ирочку Листопад убил. Как ты посмел сюда припереться, да еще оскорбления свои мужицкие сыпешь и требования какие-то выдвигаешь?

— Во-первых. Наши былые разборки между мной и Ириной Листопад никого, кроме нас двоих, не касались. И не касаются. Если вы так скорбите по ней, то почему у нее могила неухоженная? Во-вторых. Я пришел с белым флагом. Я парламентер. А ты знаешь правила. И эти правила в этом городе соблюдают все. Парламентер неприкосновенен. Все эти правила чтят. Даже бандиты, терминаторы и душманы. Даже сектанты проклятые. И ты знаешь, что если вы эти правила нарушите, то через три часа здесь будут и казаки, и «Ирбис», и сталкеры, и националисты, и еще бог знает кто. Им только повод дай. А самый лучший повод — это убить парламентера. Убить парламентера — более тяжкое преступление, чем шляться по метро. У тебя еще будут вопросы по поводу моей наглости?

— Ну ладно. Допустим, ты парламентер. Только имей в виду, смертный приговор тебе тут никто не отменял. И при первой возможности…

— Да при первой возможности я сам ваш поганый курятник вырежу.

— Посмотрим. И с чем ты пожаловал к нам, Ахиллес?

— Я уже давно не Ахиллес. Меня уже много лет вся Москва знает как Людоеда. А пришел я за вашими пленниками. Ясно?

Пентиселея ухмыльнулась и покачала головой.

— А с чего ты думаешь, что я пленников тебе отдам? Они наш трофей, и у нас свои планы на их счет.

— Я твои планы обломаю малость. Ваш патруль у меня. Минерва, Лера и Марго. Это их вы не дождались, верно? — Настала очередь ухмыльнуться Людоеду.

— Три сестры за четверых твоих козлов? Неравноценный обмен…

— За пятерых. Где пятый? — Крест нахмурился.

— Эти суки Андрея убили! — крикнул из клетки Сквернослов.

• Предыдущая
• 70/131
• Следующая