Проклятие сумерек - Ленский Владимир - Страница 62

• Предыдущая
• 62/123
• Следующая

– Принесите, что ли, портрет госпожи Бургонь.

Дигне резко махнула одной из своих служанок, и та умчалась.

Потянулись томительные минуты, когда не происходило ровным счетом ничего. Ранкилео подумывал о том, как бы ему встать с колен, чтобы это не выглядело дерзостью. Ибо пасть на колени возможно по собственной воле, но подняться – лишь по повелению вышестоящего.

Талиессин не спешил избавить его от неловкости. Вместо этого он глянул прямо в глаза дочке харчевника, и та завопила:

– Прошу справедливости! Нашу таверну подожгли!

Талиессин чуть улыбнулся, однако ответил строго:

– Я уже обещал твоему отцу, моя милая, что позабочусь о харчевнике, который обладает Знаком Королевской Руки.

И только после этого махнул Ранкилео:

– Встаньте. Я знаю, кто помешал судебному разбирательству. Кажется, это единственное нарушение, в котором вы не виновны.

Ранкилео встал, потер колени. И тут прибыл портрет госпожи Бургонь, достойное пополнение уже представленной коллекции.

Талиессин велел служанке отойти чуть в сторону, чтобы картина не бликовала, и полюбовался живописью. Затем спросил:

– Где художник? Я желал бы видеть этого несравненного живописца.

Новая заминка. Побежали искать художника. Тем временем регенту и всем собравшимся подали домашнего вина. Дигне с застывшей улыбкой лично подносила каждому чашу и с особенной нежностью угостила Ранкилео.

– Надеюсь, там нет яда, – сказал он, принимая угощение.

– Только тот, что ты сам напустишь вместе со слюной, – любезно ответила сестра.

От дверей донеслись крики:

– Ведут! Ведут!

Талиессин поставил чашу на колени, с интересом уставился на двери.

Обе створки с треском распахнулись, и в зал ворвалась толпа полуобнаженных мужчин и женщин, чьи чресла обвивали лишь козьи шкуры. Среди них вертелся красноносый «пастух» с растерянным лицом.

Кружась, ряженые приближались к Талиессину. По дороге они отобрали у Дигне кувшин. Часть вина они сразу выпили, часть вылили на себя. Тщетно «пастух» тянул к кувшину руки – ему не перепало ни капли.

С хохотом они бросили на колени регенту венок, сплетенный из колючих веток, покрытых нежнейшими цветами. А затем пустились бежать, расталкивая всех, кто попадался им на пути, так что многие из зрителей облились вином, а один даже запустил чашей в спину удирающим безобразникам.

Талиессин взял венок, повертел в руках, возложил на спинку своего кресла.

– Итак, – невозмутимо произнес он, – где же художник?

– Я, – промямлил «пастух».

– Приблизься, – торжественным тоном велел Талиессин.

Художник, озираясь, подошел к регенту. Дигне, не переставая улыбаться, прошипела ему в спину:

– На колени.

– Я не король, передо мной не нужно становиться на колени, – остановил его регент. – Как твое имя?

– Хруланд.

– Чем ты занимаешься в свободное время?

– В свободное? – задумался Хруланд.

– Когда не занят написанием фамильных портретов, – пояснил Талиессин.

– А? Ну, я псарь, – сказал Хруланд.

– Кто учил тебя живописи?

– А что? – насторожился Хруланд.

– Простое любопытство.

– Я и говорю, – сказал Хруланд, – любопытство – оно всему научит. Я сперва за одним художником глядел. Он вывески малевал. Очень хорошее ремесло. Денежное. А потом пошло-поехало, стал рисовать предков.

– Мне нравится, – сказал Талиессин. – Можешь мой портрет нарисовать?

– Если хозяйка позволит. – С этим Хруланд оглянулся на Дигне.

Та сильно покраснела и сделала реверанс. Она хотела тем самым выказать почтение Талиессину, но вышло так, что она присела перед собственным псарем. Хруланд откровенно перепугался и даже закрыл глаза от ужаса.

– Вот и договорились, – весело сказал Талиессин. Он повернулся к младшему из своих слуг: – Ротимей, отведи Хруланда в мои покои. Дай ему вина, только немного – гляди, чтобы не напился раньше времени. Договорись насчет краски и досок. Я буду позировать полуобнаженным. Подбери для меня какую-нибудь драпировку пороскошней. Что-нибудь парчовое. У госпожи Дигне должно найтись.

Хруланд окончательно ошалел от происходящего. Когда Ротимей взял его за локоть и повел из зала во внутренние комнаты, псарь все время приседал, озирался и что-то тихо бормотал.

Когда инцидент был исчерпан, Талиессин хлопнул в ладоши, призывая всеобщее внимание.

– Итак, вернемся к притязаниям на Балдыкину Горку. Оба почтенных спорщика – брат и сестра, оба являются в равной мере наследниками госпожи Бургонь, коль скоро Балдыкина Горка принадлежала ей, а она умерла, не оставив завещания…

– Да, – перебила Дигне, – однако я имею больше прав, ибо я – родная ее дочь, в то время как мой брат отнюдь не родная ее плоть и кровь.

– Наша мать усыновила меня по всем правилам! – возмутился Ранкилео. – Я никогда, даже в мыслях, не называл ее мачехой.

– Итак, у вас разные отцы и разные матери? – спросил Талиессин.

– Физически – да, – нехотя признал Ранкилео.

– Как же объясняется ваше поразительное сходство? – Талиессин пристально посмотрел сперва на одного, потом на другого.

– Мой отец обладал постоянством во вкусах, – выпалил Ранкилео. – Его вторая супруга, моя мачеха, которую я считаю своей матерью, была точной копией его первой жены, моей физической матери, которую я даже не помню, так давно она умерла!

– А эти две ваши матери не состояли в кровном родстве? – продолжал Талиессин.

– Они происходили из разных городов, – процедила Дигне. – Физическая мать моего так называемого брата была из Дарконы, лошадиного города, в то время как госпожа Бургонь, моя дорогая родная матушка, родом из здешних краев.

Она задрала нос повыше и победоносно уставилась на сводного брата.

– В таком случае, – Талиессин опять беспокойно потрогал колючий венок, – вот мой приговор. Готовы ли вы выслушать сто? Я возглашаю его от имени правящей королевы, поэтому на сей раз вы все должны встать на колени. Оспаривать этот приговор нельзя – он выносится навечно. Тот, кому он покажется несправедливым, может пойти и удавиться, потому что я ни слова в своем решении не изменю.

Сиган широко усмехнулся, как бы предлагая свои услуги тому, кто действительно захочет удавиться.

Люди зашевелились, опускаясь на колени. Талиессин встал.

– Поскольку наследники госпожи Бургонь не состоят в кровном родстве, а разделить Балдыкину Горку невозможно, приговариваю их к браку. Пусть сочетаются нерушимыми узами и объединят оба имения с Балдыкиной Горкой посередине.

Сводные брат и сестра обменялись взглядами, полными ненависти. Дигне двинулась, как будто готовясь возразить. Талиессин знал, что, несмотря на все его предупреждения, нечто подобное произойдет, и потому поднял руку.

– А если вы откажетесь от брака, я обвиню вас в кровосмешении, в поджоге, в порче моста и покушении на мою жизнь.

Он выждал еще несколько секунд и спокойно заключил:

– Возьмите друг друга за руки, поцелуйтесь и поклянитесь в вечной любви. Я подпишу документы на вашу земельную собственность и составлю письмо моей дочери, ее величеству, чтобы она благословила ваш союз. Радуйтесь – вы станете одной из первых пар, которые благословит новая правящая королева.

С этим Талиессин встал и под общий хохот вышел из зала.

Едва он вышел, как Дигне и Ранкилео отпрянули друг от друга, но соседи и знакомые окружили их и принялись наперебой поздравлять. С кислой миной они принимали поздравления и пожелания счастья.

Потом Ранкилео сказал сводной сестре:

– А помнишь, как ты на меня наябедничала? Будто я подглядывал за служанкой, как она переодевается.

– Ты сам виноват – оторвал голову моей кукле.

– Кукле? Не помню.

– А я не помню, как наябедничала.

– Я два дня по лесу шастал, боялся, что накажут.

– И наказали?

– Конечно.

– Так тебе и надо.

Ранкилео помолчал. Шепнул ей на ухо:

– Нам придется быть вместе до самой смерти. И даже после смерти. Эльфийский брак – навечно.

• Предыдущая
• 62/123
• Следующая