Проклятие сумерек - Ленский Владимир - Страница 74

• Предыдущая
• 74/123
• Следующая

– Может быть, даже слишком просто, – пробурчал третий. – У меня это вызывает сомнения.

– Хочется сложностей?

– Опыт подсказывает, что там, где просто, всегда может таиться ловушка.

– Только не в нашем случае, – заверил Пиндар. – Она вообще об этом… как-то не так думает. Во всяком случае, если и думает, то как-то иначе, не так, как обычные люди.

– Когда ты затребовал у герцога помощи, мы решили… – начал было третий.

Пиндар перебил его:

– Я затребовал помощи, потому что это представлялось мне целесообразным. Здесь нужно действовать наверняка. Да, королева витает в облаках, и брат ее – тоже, но если допустить промах, то реакция может оказаться самой неожиданной. У них обоих нечеловеческая логика, хотя он – самый обычный человек.

– Обычный-то он обычный, – пробурчал третий из одинаковых, – но все же не стоит забывать о том, кто его отец. Возможно, Гайфье и не эльф, но он сын Талиес…

Говоривший осекся и огляделся по сторонам, но в таверне никого, кроме них, не было. Пиндар преспокойно завершил:

– Именно. Они все безумны, особенно – ее мать. Жду не дождусь, когда все это будет наконец позади и мы сможем вздохнуть с облегчением.

Новая волна криков донеслась с улицы. Пиндар с недовольным видом обернулся на шум и вдруг зевнул.

– Надо бы договориться с хозяином и устроиться здесь на ночлег. Возвращаться во дворец по этим улицам – сущее мучение. Пока доберешься – затолкают. Закрою ставни плотнее и попробую заснуть.

– Разве у него не все комнаты заняты? – удивился один из одинаковых собеседников Пиндара.

– Ну и что? – сказал Пиндар. – Все постояльцы сейчас буянят на улицах и до утра не угомонятся, так что часов шесть до рассвета у меня в запасе есть. Можно занять любую комнату.

Шум снаружи действительно становился все более настойчивым. Там явно что-то происходило. Причем – у самого входа в таверну. Сперва Пиндар и его приятели слышали только гул голосов, выкрики и свист. Затем раздался треск разбитого кувшина и чей-то горестный вопль, а после, почти сразу вслед за тем, – звон мечей.

– Кажется, началось сражение, – проговорил Пиндар. – Интересно, что еще происходит нынче ночью в столице, кроме повального пьянства?

– Повальные драки, – попробовал пошутить один из одинаковых.

Пиндар не заметил этой попытки.

– Надо бы все-таки посмотреть, – решил он и осторожно двинулся к выходу. Он чуть приоткрыл дверь и выглянул в щелочку.

Ренье памятна была эта таверна. Вывеска изображала солдата, сидящего, раскинув длинные ноги, верхом на пузатой винной бочке. Вид у солдата был такой отчаянный, словно он намеревался дать бочке шпор и заставить ее нестись галопом вскачь.

Столько лет прошло, а вывеска не поменялась. Хозяин только подкрашивал ее время от времени, отчего на лице солдата то и дело возникало новое выражение: иногда он делался грустным, иногда – ухарски веселым, а случалось, глядел на происходящее вокруг с откровенным недоумением.

Много лет назад Талиессин, тогда еще наследник королевского трона, затеял здесь безобразную драку с какими-то заезжими торговцами, которые в обычной трактирной беседе чернили королевскую семью, а самого принца именовали не иначе как ублюдком. С тех самых пор Ренье избегал заходить в эту таверну. Она вызывала у него неприятные воспоминания.

Он и сам не понимал, каким образом очутился здесь. После бурной сцены с супругой ювелира он еще какое-то время веселился в прежней компании, но потом за второй стеной стало скучновато, и Ренье вместе с самыми неутомимыми из гуляк перебрался поближе к окраине, за четвертую стену.

Он присоединился к свите Королевы Овощей. Сия дама, весьма дородная, с неподвижным лицом и очень румяными, но обвисшими щеками, восседала на троне, который тащили за ножки приплясывающие торговцы овощами.

Королева приходилась супругой одному из них. В руках она держала репу и морковь как знаки своей власти над растительным миром вообще и над съедобными корнеплодами в частности.

За шествием увязались и музыканты – какие-то обломки кораблекрушения, если можно так выразиться о людях, чьи товарищи перепились и заснули там, где настиг их сон. Эти же из последних сил держались на ногах и с жаром, хотя не вполне стройно, терзали струны смычками и дудели в визжащие от ужаса деревянные дудки. Только барабан вполне разделял настроение своего господина и лупил по ушам слушателей в такт неровным шагам.

Неведомыми путями бродил по толпе кувшин с вином, и неизвестным образом вино в этом кувшине не иссякало, сколько бы ни вливалось его в алчно распахнутые рты.

Миновали дом Адобекка. Ренье мельком глянул на темные окна, на наглухо закрытые двери. Был бы здесь дядя Адобекк – непременно высунулся бы из окна пятого этажа. Сварливая голова в ночном колпаке исторгла бы поток проклятий, а затем на головы гуляк излились бы заранее припасенные на сей случай помои.

И люди кричали бы на Адобекка, проклиная его и заливаясь при том хохотом. Адобекк наверняка швырнул бы напоследок какой-нибудь тяжелый предмет. Он мастерски умел попадать вазами по макушкам прохожих, если те ему досаждали.

Но Адобекка в доме больше не было…

Дом скоро остался позади и исчез из мыслей Ренье – равно как испарились оттуда и всякие неуместные печали по поводу разных вещей, давно минувших и невозвратимых.

Шествие миновало еще один квартал, на время слившись с другой процессией – со свитой Десяти Пуговичников. Эти развлекались, в частности, тем, что бросались пуговицами во всех проходящих, а заодно и в окна попадавшихся по пути домов. Вся мостовая была усеяна пуговицами – для праздника их изготовили тысячи, из дерева и дешевой кости. Завтра не останется ни одной – все подберут, и долго потом в городе можно будет видеть людей с россыпью разномастных пуговиц на одежде.

Ренье поймал в кулак пролетающую по воздуху пуговицу. Костяная, с вырезанным простеньким волнистым орнаментом. Он сунул добычу за пазуху, улыбнулся. Праздник стал ему еще милее, хотя – казалось бы! – такая пустяковая удача…

«Нет, – поправил себя Ренье, – не существует пустяков. Во всем имеется определенный смысл, а сегодня в особенности, потому что ночь удивительна и, прежде чем она закончится, произойдет еще несколько поразительных и важных событий».

На перекрестке процессии разделились, и Ренье с прочими поклонниками Королевы Овощей свернул на широкую улицу, выводящую прямо в ворота третьей стены. Шествие немного замедлилось: поток людей втискивался в арку.

Наконец вся компания выплеснулась наружу и очутилась на городской окраине. Здесь жили довольно респектабельные люди, но все-таки недостаточно высоко поднявшиеся в социальном отношении, чтобы приобрести дом ближе к королевскому дворцу – к средоточию жизни Королевства.

Возле таверны «Солдат и бочка» Королева Овощей впервые за все это время зашевелилась. Ренье поражался ее выдержке: дама без особого труда выносила чудовищную качку, которой подвергали ее пьяноватые носильщики, она не морщилась от пронзительных звуков музыки, вторгавшихся, казалось, в самый мозг, она не вздрагивала от взрыва шутих и грохота проснувшегося барабана.

А сейчас она подняла руку с репой и проговорила что-то. Ее не расслышали. Тогда Королева Овощей, не раздумывая, метнула репу в толпу и попала прямо в лоб одному дюжему парню. Потирая ушибленное место, он поднял глаза в поисках того, кто осмелился нанести ему такое оскорбление. И встретился глазами с Королевой Овощей.

– А ну, тихо! – заорал парень. – Ее величество желает говорить!

Шум попритих. Многим было любопытно – что такого скажет королева.

Дама закричала тонким, дребезжащим голоском:

– Эй, вы! Давайте здесь остановимся. Я хочу танцевать! И пусть принесут окорок, и выпивку, и воды умыться!

Качающийся трон вместе с Королевой Овощей опустили на мостовую. Несколько расторопных «придворных» бросились искать хозяина «Солдата и бочки», а Ренье уселся на тумбу возле входа и перевел дух.

• Предыдущая
• 74/123
• Следующая