Странники между мирами - Ленский Владимир - Страница 105

• Предыдущая
• 105/115
• Следующая

«Приграничье, — подумал Эмери. — То, о чем в Королевстве никогда не говорят, потому что это не имеет никакого отношения к жизни людей. Это касается только Эльсион Лакар...»

Уида тряхнула растрепанными волосами.

— Ну, я рада видеть тебя, — нехотя выговорила она. — Теперь ты доволен?

— Что вы тут делаете? — осведомился ее отец. — Жарите бедную лошадь?

— Нет — того, кто убил ее, — сказала Уида рассеянно, оглядывая тех, кто явился вместе с ее отцом на свет огня.

Эльсион Лакар поднял руку, подзывая своих спутников, и Уида увидела их в ярком свете костра: невысокую девушку с круглыми плечами, прозрачного старика с золотистым мерцанием вокруг лба — тенью короны, которая в приграничье делалась почти незаметной, и за плечом девушки — высокого человека, который глядел так, будто до сих пор не оправился от какого-то сильного потрясения.

Меньше всего Эмери ожидал встретить здесь тех, ради кого он, собственно, и предпринял свое путешествие. Он даже не сразу их узнал, до такой степени велика оказалась для него неожиданность.

Они тоже в первое мгновение растерялись. Мужчина, стоявший чуть позади девушки, осторожно обнял ее и привлек к себе, словно пытаясь защитить.

Уида покачала головой:

— Ну и ну! И Чильбарроэс, вечный ворон, тоже здесь! Когда же вам обоим надоест шастать по туманам?

— Никогда, — заявил Чильбарроэс, подходя ближе. — Вот еще! Кто же будет обитать в приграничье, если его покинем мы?

— Пара-другая чудовищ, — ответила Уида. — Вот уж кто бы не помешал, так это несколько добрых монстров. Прожорливых и все такое. Это позволило бы избежать множества бед.

— Если чудищ не истреблять, они начинают бесконтрольно плодиться и могут хлынуть в населенные миры по обе стороны границы, — сообщил Чильбарроэс.

— Чудища не склонны размножаться, — возразила Уида. — Им не свойственно стремление любить.

— Размножение возможно и без всякой любви, — с серьезным видом отозвался ее отец.

— Аньяр! — воскликнул Чильбарроэс возмущенно. — Здесь находятся невинные девушки. Будь сдержанней в речах.

— Я имел в виду — почкование и пускание корешков из сломанного прутика, — сказал Аньяр. — А ты что имел в виду?

— Я вообще не говорил о размножении, — был ответ Чильбарроэса. — Об этом беседовал ты со своей взрослой дочерью. Кстати, спроси у нее — чем она здесь занимается. Мне не нравится, что Уида бродит, где ей вздумается, и чинит непотребства, не спросив разрешения у старших.

Аньяр, Уида и Чильбарроэс говорили нарочито громко — очевидно, желая, чтобы все прочие участники насладились их доброй дружбой и чувством юмора. Однако все усилия блеснуть пропали втуне: Эмери почти не слушал их. Его интересовали только те двое, что молчали, и он направился к девушке и охранявшему ее человеку.

— Элизахар, — окликнул его Эмери. — Здравствуйте...

Элизахар почувствовал, как напряглась Фейнне: она вслушивалась в голос, заговоривший так близко и так для нее внезапно. Неожиданно лицо девушки расцвело улыбкой.

— Эмери! — воскликнула Фейнне. И крепче прижалась к Элизахару. — Я узнала его! — похвасталась она.

Он чуть наклонил голову и провел губами по ее волосам.

Эмери ошеломленно наблюдал за обоими. Элизахар засмеялся, и, слыша его смех, расхохоталась и Фейнне.

— По-моему, вы неприлично счастливы, — сказал Эмери.

— Вероятно, — не стал отпираться Элизахар.

— И что прикажете с этим делать? — осведомился Эмери.

— Тут уж ничего не поделаешь, — весело согласилась Фейнне.

— Что я доложу вашим родителям, любезная госпожа? — очень строгим тоном вопросил Эмери. — Ваш отец обеспокоен. Впрочем, обеспокоен — немного неправильное слово. Он сходит с ума. Ваша мать видит страшные сны. Каждую ночь.

— Знаю, — сказал Элизахар. — Я видел ее сны.

— Какое совпадение — я тоже! — парировал Эмери. — В дневное время суток госпожа Фаста пребывает в уверенности, что некий наемник и грабитель с большой дороги украл ее дочь и теперь пользуется беспомощным положением молодой девушки. Я потратил немало сил на то, чтобы убедить госпожу Фасту в том, что она ошибается...

— Мама волнуется совершенно напрасно, — сказала Фейнне.

— А господин Одгар?

— Он... — Фейнне чуть помрачнела и тут же засияла вновь: — Но я же вернусь!

— Господин Одгар немного лучшего мнения обо мне, нежели госпожа Фаста, — вступил Элизахар.

Эмери безнадежно махнул рукой:

— Делайте что хотите. Только имейте в виду: на поиски госпожи Фейнне меня отправила сама королева.

Фейнне коснулась кончиками пальцев губ Элизахара.

— Что я должна делать?

— Что хотите...

— Я должна вернуться?

— Вы совершенно не обязаны возвращаться, — сказал Элизахар.

— А вы поедете со мной, если я все-таки вернусь?

— Да, — сказал Элизахар.

Фейнне взяла Эмери за руку и вздохнула:

— Я счастлива — и оттого невероятно поглупела.. Впрочем, я и прежде не была особенно умна, но теперь это просто что-то ужасное! Посоветуйте: на что решиться? Я должна утешить маму и отца, а еще... — Она чуть омрачилась: — Я едва не забыла об этом! Я должна узнать, что случилось с нянюшкой!

— Да, — подтвердил Элизахар, — достопочтенная матрона пропала. Во всяком случае, когда мы с Фейнне выбрались из передряги — назовем это так, — няни с нами уже не было. Она потерялась на одном из этапов нашей кампании.

Эту тираду Эмери пропустил мимо ушей: его интересовало только одно, и он быстро спросил Элизахара:

— Так вы возвращаетесь в Мизену?

Элизахар повернул голову к Фейнне и посмотрел на нее, ожидая, что она скажет, но Фейнне молчала. Тогда он проговорил:

— У нас есть причина остаться с Эльсион Лакар.

— Какая? — тотчас спросил Эмери.

— В их мире госпожа Фейнне может видеть...

Они задержались в приграничье еще на несколько дней. По крайней мере, так им казалось, потому что ни восходов, ни закатов здесь не случалось: то становилось темно, то вдруг светлело, но, как установил Эмери, всегда через неравные промежутки. Как будто свет появлялся и исчезал совершенно произвольно.

На Кустера все происходящее произвело странное впечатление. Он замкнулся в себе и по целым дням лежал у костра. Не того, на котором сожгли тело Тандернака, но другого — маленького, разведенного Аньяром и Чильбарроэсом в знак присутствия в туманах жизни.

Раз за разом вставал в его памяти тот жуткий миг, когда из пустоты вышел этот человек и, не произнеся ни единого слова, перерезал горло лошади. Холодная жестокость этого поступка ранила Кустера, как ему казалось, насмерть: он не мог забыть, не мог успокоиться. Ему приходилось видеть, как погибают животные, как они болеют и умирают, даже те, за которыми он ухаживал. Но это происходило в порядке вещей. То, что сделал Тандернак, выходило за рамки обычного порядка, было неестественным — и оттого пугало. Кустеру казалось, что он никогда уже не станет прежним.

Уида, казалось, догадывалась о том, что происходит у него на душе. По крайней мере, она единственная нашла нужным посидеть рядом с Кустером. Он не обращал на ее присутствие ни малейшего внимания. Продолжал лежать, уткнувшись лицом в землю.

Соскучившись, Уида сказала:

— Я подарю тебе лошадь.

Он чуть повернул голову, глянул на нее искоса.

Уида коснулась его плеча.

— Я тебе мою отдам. Она хорошая. Ну, та, которая тебе еще на ярмарке не понравилась. Хочешь?

— Хочу, — сказал Кустер и заплакал.

Уида чуть отодвинулась.

— Ненавижу, когда плачут, — сообщила она.

— Ненавидь себе на здоровье, — проворчал Кустер. — Много ли мне толку от твоего подарка? Все равно хозяин отберет.

— Он такой мерзавец? Вот бы не подумала! — Уида обернулась к Эмери. — С виду не заподозришь.

— Не он, — вздохнул Кустер. Отер лицо, сел. — Господин Эмери — наниматель, а настоящий хозяин — в столице...

— Сколько же у тебя хозяев? — Уида прищурилась.

— Больше, чем мне бы хотелось...

• Предыдущая
• 105/115
• Следующая