Странники между мирами - Ленский Владимир - Страница 54

• Предыдущая
• 54/115
• Следующая

— В каком смысле — поразвлечься? — осторожно уточнил Эмери.

Женщина блеснула глазами.

— Вы и сами знатный господин, могли бы догадаться!

— Я не настолько знатен, чтобы разбираться в подобных вещах, — огрызнулся Эмери. — Выражайтесь яснее!

Ее улыбка сделалась кривой, губы съехали на сторону так, словно были искусственными, и Фаста могла переклеивать их по собственному выбору.

— Скажете потом при дворе, что я вульгарна!

— Для начала, я не стану обсуждать при дворе поведение или манеры супруги мизенского горожанина, — сказал Эмери чуть резковато, но именно такой тон успокоил женщину.

— Хорошо. Буду вульгарной, если вам так больше нравится. В такие лесные домики знатные господа приезжают со своими любовницами, чтобы вволю порезвиться. Иногда устраивают там настоящие оргии. Случается, выезжают на охоту. Собственно, мне представляется, что изначально этот домик и служил пристанищем для охотников, но теперь там происходят странные вещи... Она летает, — добавила Фаста. — Она летает там каждую ночь.

— Фейнне?

Мать кивнула. Слезы потекли из ее глаз холодным потоком. Фаста как будто не замечала их. Продолжала тем же злым, напряженным тоном:

— Она поднимается вверх по скрещенным лучам, а затем лучи расходятся в стороны, и она падает грудью на частокол. Каждую ночь это происходит, каждую ночь! Когда закончится это страдание? Сперва я кричала — и присыпалась от этого крика, но после научилась молчать. Мне хотелось рассмотреть остальных. Я чувствовала их присутствие. И наконец я начала их видеть. Сперва одного: он похож на медузу, выброшенную на берег. Полупрозрачное, неопределенное тело, переливающееся слабыми красками. Некто без очертаний. А рядом всегда другой. Я знала, что от него будут одни беды! Я знала это с самого начала, но мой муж вбил себе в голову, будто он спас ему жизнь, будто он невиновен, будто бы он никогда не участвовал в нападениях той шайки грабителей... Что я могла сделать? Мне дозволялось только молчать и смотреть, как мой муж собственными руками отправляет нашу дочь на погибель!

— О ком вы говорите? — спросил Эмери. Он постарался придать своему голосу твердость — но не был уверен в том, что ему это удалось.

— Кто — «он»? — Фаста сместила кривую улыбку на другую сторону лица. Слезы ее высохли, оставив на щеках белесые полосы. — Я говорю о телохранителе моей дочери! Я говорю об этом головорезе, об Элизахаре — так, кажется, он себя назвал!

— Да, я помню Элизахара, — сказал Эмери.

Фаста хмыкнула.

— Ну, и как он вам показался?

— Неважно, — оборвал Эмери. — Важно лишь ваше мнение. Говорите мне все — и не стесняйтесь в выражениях.

— Его хотели осудить за разбой вместе с прочими солдатами из числа наемников Ларренса, но мой господин почему-то вздумал заступиться за него. Ради справедливости, как он выразился. Но где же справедливость для моей дочери? Поручить неопытную девушку какому-то бандиту! Лучше бы он убил ее собственными руками.

— Вы уверены? — спросил Эмери.

— Что?

— Что предпочли бы увидеть, как ваш супруг убивает Фейнне собственными руками?

— Что вы говорите?

Она закрыла лицо ладонями. Эмери с силой потянул ее за запястье и заставил открыть лицо.

— Нет уж, выслушайте! Я знал Элизахара — возможно, он и головорез, как вы выражаетесь, но человек очень хороший. Но главное — никто так не любит Фейнне, как он.

— Почему же он не защитил ее?

— Откуда вам знать, что он этого не сделал?

— Я вижу его в моих снах. Он всегда рядом.

— И что он делает?

— Ничего! — выкрикнула Фаста. — Он ничего не делает! Просто стоит и смотрит, как она падает грудью на частокол, ночь за ночью, без всякой надежды на спасение! Если вы найдете его, господин Эмери, умоляю вас добейтесь для него смертной казни!

— Ну... хорошо, — сказал Эмери. — Никогда не видел, как вешают. Должно быть, увлекательное зрелище.

Фаста вскрикнула, вскочила и, бросившись к ногам Эмери, быстро поцеловала его руки, а затем так же неожиданно выбежала вон.

Оставшись в гостиной один, Эмери задумчиво налил себе еще вина. Допил не спеша. Тысячи предположений вертелись у него в голове. Он почти не сомневался в истинности видений Фасты. Кое-что в ее снах, несомненно, соответствует действительности. Но только не смерть Фейнне. Будь девушка мертва, мать не видела бы из ночи в ночь сцену ее гибели. Логичнее предположить, что Фейнне не мертва, но умирает, и этот процесс ещё не завершен. Она до сих пор жива, ее можно спасти.

И ответ, возможно, кроется в тех же видениях. Охотничий домик, где-то в лесу, среди стройных сосен, ближе к границе Королевства. Что ж, осталось объехать Королевство по всем его границам, кроме морской. Или, как вариант, справиться с картами господина Одгара. С той, что висит внизу, или с той, что находится у него в кабинете. А возможно, найдется и еще какая-нибудь, еще более подробная.

Имелось дополнительное обстоятельство, которое несколько успокаивало Эмери: близость к девушке Элизахара. Эмери не знал, что произошло с Фейнне в действительности и каким образом она очутилась в плену. Можно было лишь строить предположения касательно имени похитителя. Но Элизахар по-прежнему остается рядом с нею.

Сейчас Эмери жалел о том, что не нашел времени познакомиться с наемником ближе, предоставив общение с ним в основном своему брату. Ренье был от Элизахара в настоящем восторге. Эмери находил эти восторги несколько преувеличенными, если не сказать — детскими. Не будь Эмери тогда таким высокомерным, он бы лучше узнал Элизахара и, во всяком случае, с большей вероятностью мог бы предсказать его действия.

Теперь же приходилось продвигаться в прямом смысле слова на ощупь. Как будто не только Фейнне была слепа, но и те, кто пытался спасти ее.

Эмери пересел за клавикорды и тронул клавиши, вызывая в памяти образ девушки. Побежала простая музыкальная тема, рисующая облик юности, красоты, здоровья, нежности. Гибкая горячая талия под белым шелком, осторожно ступающие по траве босые ноги, взмахивающие в радостном жесте руки. Расцветание улыбки Фейнне — улыбки, которая пронизывала все ее существо. Свет солнца в ее каштановых волосах. Ее манера осторожно притрагиваться кистью к холсту при создании очередной фантастической картины. Ее бережные прикосновения, ее деликатные пальцы: ни разу Эмери не почувствовал, чтобы она пыталась украдкой ощупать его одежду или руки. Она и вещи брала так же — осторожно и вежливо.

Постепенно музыкальная тема Фейнне разрасталась, в ней появлялся второй голос, добавлялся аккомпанемент, лишь изредка минорный; по большей же части то был торжествующий мажор. Эмери решительно отвергал ошибочную точку зрения большинства исполнителей (преимущественно, конечно, исполнительниц) о том, что красива бывает только печальная музыка. Спокойная радость, исходившая от Фейнне, была по-настоящему прекрасна, и Эмери провел за клавикордами больше часа, совершенствуя и развивая эту тему.

Ему хотелось записать музыку, но рядом не было ни бумаги, ни пера, а звать кого-то и просить, чтобы принесли, он не хотел.

Наконец Эмери встал и закрыл инструмент. Прислушался. В доме царила тишина. Здесь как будто все замерло — и у Эмери не было волшебного ключа, чтобы снова завести умершую музыкальную шкатулку и оживить механические фигуры, двигающиеся в ней в полном повиновении распрямляющейся пружине. Молодой человек прошёл по комнате — никакой реакции. Слуга тоже где-то прятался.

Эмери вышел на лестницу. Следовало бы проститься с хозяевами, но не ходить же по дому, стуча во все двери и взывая: «Господин Одгар! Госпожа Фаста! Эй, кто-нибудь!» Глупее положения не придумаешь.

И Эмери поступил так, как, несомненно, сделал бы и дядя Адобекк: попросту сбежал вниз по лестнице, открыл входную дверь и выбрался на улицу.

Внутри шахта напоминала реберную клетку, и Радихена иногда думал об этом. «Думал» — не вполне правильное слово: спускаясь под землю, он грезил о чудовище, таинственном и жестоком, которое некогда обитало под землей, а теперь умерло и позволяет крохотным существам лазать по прочному каркасу своего скелета.

• Предыдущая
• 54/115
• Следующая