Ла Брава - Леонард Элмор Джон "Голландец" - Страница 31

• Предыдущая
• 31/60
• Следующая

— Это она, Господи Иисусе!

Кундо тоже пришлось прижаться лицом к боковому стеклу, даже вывернуть шею, вглядываясь.

— Это и есть кинозвезда? — поинтересовался он. — Неплохо смотрится. А кто этот старикан?

— Должно быть, тот, у которого она живет, который забрал ее. — Ноблес следил, как они переходят улицу. Похоже, они собрались на пляж в таких нарядах, но нет, остановились, старик распахнул дверцу машины и сел за руль, Джин Шоу обошла автомобиль с другой стороны. Намыливаются куда-то вдвоем, она и этот старикан.

В голове Ноблеса родилась идея.

— Как только они проедут, вылезешь из машины, — распорядился он. — Я сам поведу, встретимся позднее.

— Ты возьмешь мою машину?

Ноблес повернул голову, следя, как мимо проплывает «мерседес»:

— Пора, выметайся.

— Это моя машина, приятель.

— Ах ты, падла мелкая…. — Больше Ноблесу ничего говорить не пришлось. Едва заметив выражение, проступившее на его лице, Кундо поспешно вылез, приговаривая:

— Пожалуйста, конечно, бери, — и, уже стоя на обочине, добавил:— Поезжай с Богом. — И долго смотрел вслед, пока этот гад, тварь болотная, не свернул налево на Пятнадцатую улицу.

Фрэнни вынырнула из волн океана, точно на рекламной картинке, — блестящее тело с двумя полосками лиловато-розовой материи, легкая походка, бедра вращаются словно сами по себе. Она вышла на пустую, вплоть до самого парка, полоску пляжа.

Куда это подевался Джо Ла Брава, когда он нужен?

Она увидела его на другой стороне улицы, он вынес из «Делла Роббиа» принадлежавшее Пако кресло-каталку, поставил его на тротуар, уселся, проверил ход, что-то говоря старым дамам, свешивавшимся из своих кресел, — должно быть, успокаивал их. К тому времени, как Фрэнни ступила на траву, Ла Брава, нахлобучив на голову пляжную панамку со смятыми бесформенными полями и повесив на шею фотоаппарат, помахал леди ручкой и поехал прочь.

Фрэнни громко окликнула его по имени. Ла Брава оглянулся, неуклюже развернул каталку и, вращая руками колеса, начал пересекать улицу.

— Как же вы заберетесь на тротуар?

Она забежала сзади, чтобы подтолкнуть его, потом обошла спереди и увидела, что «Никон» уже направлен на нее. Щелк!

— Я не готова…

— Готовы-готовы. Отлично выглядите. Первая девушка в купальнике в моей профессиональной карьере.

— Смахивает на рекламу.

— Может, так ее и следует снимать. — Он пожал плечами.

— Купальник на фоне чего-то там. Как насчет сидя на телевизоре?

Он улыбнулся, полез в болтавшийся за спиной чехол от фотоаппарата, переложил его поудобнее на колени, склонился над ним — поля панамы почти полностью скрыли его лицо, — снял широкоугольный объектив, поставил объектив для дали и навел его на устроившуюся под пальмами группку пожилых людей.

— Решили снять завсегдатаев?

— Да, захвачу их врасплох.

— Могли бы и меня… врасплох захватить.

То ли говорит всерьез, то ли шутит. Да какая разница!

— У меня нет цветной пленки, — отговорился он.

— С вами я на все согласна, Джо, — ответила она.

Он еще не забыл, как болели ноги, когда приходилось часами дежурить перед входом в гостиницу, на митингах, на сборах средств, обводя толпу стальным взглядом, охраняя очередную важную шишку. Как сплющивалась задница после нескольких суток сидения в машине на наблюдательном посту. Как уставали глаза от просматривания писем, которые направляли президенту его «поклонники». А уж воспоминания о ежедневных дежурствах в гостиной миссис Трумэн не навевали ничего, кроме скуки.

Его жизнь сильно изменилась за последнее время.

Он проехал по парку Луммус в каталке, похищенной у «Истерн Эрлайнз», снимая с помощью 250-миллиметровых линз гостиничных постояльцев, устроившихся по ту сторону Оушн-драйв, запечатлев целый ряд морщинистых лиц, крутые волны перманента, сверкающие на солнце очки, оскал искусственных зубов — он снимал старух одну за другой, осторожно проникая в их жизнь. Потом, в янтарном сумраке темной комнаты, он увидит, как их лица проступают из-под слоя проявителя, он останется с ними наедине и попытается спросить, откуда они, что повидали. То ли казаки их насиловали, говорила Фрэнни, то ли приголубили кубинцы.

Его окликнул кубинского вида парень:

— Чего делаете, фотки снимаете?

Наискось спадающая на лоб челка, в ухе золотая серьга, но и без этих примет Ла Брава догадался бы, кто перед ним, стоило увидеть пластику его движений, привычный жест, которым рука скользнула под кончики волнистых волос, коснувшись уха.

Ла Брава так обрадовался при виде этого типа, что широко улыбнулся и подтвердил:

— Ага, фотки снимаю.

— В отпуск приехали?

— Просто радуюсь жизни, — ответил Ла Брава.

— Везет вам.

Свободная черная рубашка, скорее всего шелковая. Костлявый, легонький, с высоко посаженным задом, в кремовых слаксах, ботиночки белые, с дырочками.

— Симпатичный у тебя аппарат.

— Спасибо на добром слове. Можно тебя снять, не возражаешь?

— Не-а, ради бога.

— Люблю снимать местных.

— По-твоему, я из местных?

— В смысле— людей, которые живут здесь, во Флориде.

Кубинец сказал:

— Дорогой, должно быть, аппарат-то? — Он глаз с него не сводил.

— С линзами примерно семьсот— семьсот двадцать.

— Семь сотен баксов?

— Один только аппарат обошелся мне в пятьсот.

— Здоровский аппарат, а? Можно посмотреть?

— Только аккуратно. — Ла Браве пришлось снять панаму, иначе не удалось бы скинуть с шеи ремень, на котором висел аппарат.

— Не бойсь, не уроню. Тяжелый, а?

— Повесь себе на шею.

— Ага, так лучше.

Ла Брава следил, как парень поднимает фотоаппарат — можно подумать, он умеет с ним обращаться, — нацеливает объектив на океан, как легкий бриз колышет его длинные иссиня-черные волосы.

Опустив фотоаппарат и внимательно посмотрев на него, парень пришел к выводу:

— Он мне нравится. Пожалуй, возьму его себе.

Ла Брава следил за тем, как парень поворачивается и идет прочь, как легко, с некоторым вызовом, покачиваются его бедра.

Кубинец сделал четыре шага, пять, шесть, хотел шагнуть в седьмой раз и остановился. Ла Брава знал, что парень непременно остановится, потому что призадумается: а что это ограбленный не зовет на помощь? Сейчас он прикидывает, стоит ли ему обернуться, не упустил ли он какую-то важную деталь, которая может все испортить. Ла Брава видел, как недоуменно приподнялись плечи кубинца.

Никак не может решить, повернуться посмотреть или обратиться в бегство.

Но он не мог не оглянуться.

Он обернулся.

Ла Брава спокойно сидел в кресле, панама чуть сдвинута на глаза. Парень успел отойти футов на пятнадцать—двадцать. Вытаращился на него.

— В чем дело?

Снова приподнял фотоаппарат, словно собираясь сфотографировать Ла Браву.

— Хочу спросить тебя кое о чем, — произнес кубинец.

— Валяй.

— Ты можешь ходить?

— Да, могу.

— Ты ничем не болен?

— Хочешь знать, смогу ли я догнать тебя, если ты попытаешься удрать, и размазать твои мозги по тротуару? Еще как смогу, даже не сомневайся.

— Ты что, решил, будто я хочу стащить твой фотоаппарат?

— Конечно. Однако ты передумал, да?

— Я не собирался его красть. Просто подшутил над тобой.

— Ты хочешь вернуть его мне?

— Конечно. Само собой.

— Давай.

Парень начал стаскивать ремешок через голову.

— Я могу оставить его тут, — предложил он, подходя к приземистой бетонной стенке. — Как насчет этого?

— Лучше передай мне его из рук в руки.

— Конечно-конечно. — Он осторожно приблизился, протягивая ему на вытянутых руках фотоаппарат. — Замечательная штука… вот, держи. — Он боком подал ее Ла Браве и поспешно отступил, ускользая.

— В чем дело?

— Ни в чем. Ни в чем.

— Хочу тебя сфотографировать. Что скажешь?

— Ну, сейчас я малость занят. Как-нибудь в другой раз.

• Предыдущая
• 31/60
• Следующая