Пирамида, т.2 - Леонов Леонид Максимович - Страница 43
- Предыдущая
- 43/157
- Следующая
Однако хитроумная апология рабства, рассчитанная зэком на любое приспособленье к лагерному режиму – лишь бы не свихнуться в рассудке, надежда его явно не оправдалась в действительности, как это впрямую вытекает из им же рассказанного факта трехлетней давности. Якобы – когда из сделанного ему подкожного посева черной вши вывелась тварь бледной масти, похвастался он в доказательство своих успехов, его ничем не покарали за срыв важного научного эксперимента. Многослойный, на пределе искренности и плотности высказанный манифест гида уложился в какую-нибудь полусотню строк. Вадим слушал его в испарине ужасного волненья и, не поспевая вникнуть в каждую его мысль порознь, постигал лишь леденящую, потаенную мудрость. Поистине этот нищий, аскетической худобы, в трикотажной ермолке и самодельных, из матрацной ткани, клоунского покроя штанах, выглядел богачом по сравнению с ним. Оставалось покрепче зажать в кулаке подаренное ему для обзаведенья на новоселье, – со временем он доложит к нему собственные свои гроши...
Выслушанная декларация втайне годилась стать лоцией корабля, уходящего в запредельное плаванье. Легко было догадаться, что не стаж пребыванья под замком, примерное поведенье и инженерные заслуги гида были причиной, что заключенному доверили общенье с пришельцем извне, а именно известный начальству образец абсолютного примиренья с действительностью, безусловная вера зэка в неизбежность наступившей для мира новой социальной системы лагерного существованья, в которую надо полностью вписаться, чтобы жить. Но если глубокая и подобно шраму рассекавшая ему лоб складка длительных раздумий выглядела как отметина жестокой победы над самим собою, то произнесенное громче надобности на возвышенном Горациевом распеве откровение в равной степени звучало как апология рабства, куда, изгоняемая догмой, прячется душа.
В разгадке дилеммы Вадим украдкой огляделся вокруг, однако ни механического уха на столбе, ни живого, якобы случайного свидетеля не виднелось поблизости.
С самого начала Вадим не опасался гнева диктатора за свое сочинение о современной пирамиде, памфлетное острие которого могло проявиться лишь при той же фабульной концовке, как и у сопряженного с ним, растоптанного властелина сорокавековой давности, то есть – когда юный автор фактически становился недосягаем для мстительного покойника. Вадим не предвидел, однако, что опасность грозит ему не из цензорской инстанции и даже не из профессорской квартиры, куда понесет злосчастную рукопись на консультацию, а прямиком от того искусителя, снабдившего юношу в ту ночь политической каверзной темкой сомнительной эрудиции и, для пущего колорита, расхожей латынью, чтобы применить его как затравку в очередном выпаде против неба. Всему здесь рассказанному предшествовал фантастический и тоже неизвестно в жарком ли беспамятстве Вадима или наяву приключившийся эпизод посещения одного глухого тупичка на Арбате.
Недаром поутру, впервые охватив свою уже готовую концепцию трезвым взором, Вадим испытал вдруг, как от опущенной за ворот льдинки, острое содроганье, что бывает, по народному поверью, когда кто-то прошел по твоей будущей могиле.
Выпало по затменью памяти, каким образом вагонетка превратилась в на просвет сквозную, шахтного типа, подъемную клеть, но через мгновенье втроем же и сквозь безумный ветер они помчались куда-то вверх с раскачкой во все стороны. Полностью подтвердилось: размещенный на головокружительной высоте командный мостик главного зодчего действительно не годился для развлекательных посещений. По всему параметру (периметру? – OCR) смотровой площадки даже перил не имелось опереться в припадке внезапной тошноты пополам с головокружением, да еще бездонная пропасть сквозила в щелях дощатого настила под ногами. Зато не было уже ни давешнего сквозняка, ни до зубов пронизывающей струнной дрожи, исходившей от перенапряженного трубчатого каркаса обзорной вышки...
Несмотря на кромешную сутолоку жующих и чавкающих механизмов кругом, огромная тишина священнодействия стояла в этом наглухо герметизированном пространстве под защитным, незримым снаружи колпаком, наверно, свежей еще военно-маскировочной новинкой. Равным образом раскиданное но сторонам изобильное освещенье почти целиком поглощалось столь же неправдоподобными, тяжко нависающими сумерками, из которых смутно проступала громада воздвигаемого сооружения, прижизненный мемориал в честь величайшего вождя всех времен и народов. Где-то в зените, под искусственным небом без звезд, голова его тонула в смоге искусственных дымов, зато сразу опознавалась вся остальная фигура в каменной шинели с отпахнувшейся полой, канонически изображаемая как бы на ходу в бессмертие. Вадим заставал объект в состоянии черновой готовности, шли облицовочные работы. На фоне циклопической стройки становилось неприметным муравейное присутствие самих строителей, и тут с помощью бинокля, магически откуда-то появившегося в руках, Вадим смог вникнуть в бытовые и технические мелочи наблюдаемого процесса.
Поминутно и множественно, там и здесь возникали слепительные, молнийного ампеража вспышки электросварки, и тогда, если зажмуриться, глаз различал то высотные лифты, целые поезда вертикальных вагонеток, резво скользивших с грузами в обоих направлениях, то подвесные, соразмерного масштаба, моторные люльки, прилепившиеся к телу гиганта. Приходилось почти запрокидываться назад, чтобы постичь героя в полный рост, и тем разительней было – как удавалось под таким углом, почти с подножья, заглянуть внутрь сооружения через раскиданные там и здесь подсобные проемы в гранитной кладке. И, например, в одном из них, судя по множеству единогласно вскинутых рук, происходило, видимо, голосование по поводу коллективно принимаемых обязательств, а в почти смежном и наискосок, по тому же признаку, но чаще вскидываемых рук, азартно дулись в домино... Тем временем, очень кстати, световой залп мощного прожектора малость порассеял дымовую мглу в зените и сквозь отдушину проступило знакомое, с еще незашлифованными оспинами грубой чеканки, лицо самого таинственного, как перст Божий, человека эпохи. Склонив голову, он неодобрительно взирал на юношу, посмевшего глазеть на его величие с изнанки, чем и приговорил себя к своей судьбе. Выяснилось, кстати, кроме периодически наезжавшей верховной инспекции при сдаче готовых очередей, никому не дозволялся – да и то частично, на строго обозначенное в мандатах время, полный осмотр объекта. Гид же получил распоряжение показать его высокому гостю целиком, кроме кулис и тайных цехов, зато без ограничения срока, так что на Вадима холодком повеяло при мысли – чем станет расплачиваться за оказанную ему честь. Благоговение вселенского безмолвия невольно охватывало даже на сравнительно неполной высоте, по словам гида – наиболее благоприятной для обозрения, приблизительно в треть мемориальной фигуры. Теперь она вся, в полный рост, на расстоянии совсем немногих километров находилась прямо и впереди, под зыбким белесым балахоном, из-под которого виднелись циклопические, как бы для перехода через вечность, сапоги. Но тут произошел нежелательный эпизод, и надо полагать, гид жестоко поплатился за свою оплошность, потому что Вадим ни при каких равных обстоятельствах уже не встречал его впоследствии.
С целью отключить мешавшее видимости облачное покрывало, тот направился в кабину с пультом посреди, но в спешке и от волненья, что ли, вытянул из гнезда рубильник глушащего устройства. Было вполне естественно забыть о нем, так как работа его ощущалась разве только недолгими, правда, болезненными приступами зуда где-то в извилинах мозга, и можно было прикинуть в уме, каким повреждением жизни люди оплатят послезавтра самое кратковременное наслаждение чистым небом, свежей водою, обыкновенной тишиной. Пространство перед глазами доверху переполнил адский звуковой потоп, где среди гулкого металлического лязга, стука отбойных молотков, смертного скрежета трущихся плоскостей четко различались и человеческая задышка, и тянущий за сердце крик чего-то, вдоль до паха, раздираемого пополам. Тотчас откуда-то вспугнутая, видимо недозволенная, посторонняя там, большая серая птица заметалась из края в край, преследуемая десятком злых, узко направленных лучей, пока в световом, провожающем пучке, со струйкой дыма по себе, не пошла планирующим зигзагом на дно искрящейся бездны. Ее замедленное паденье заняло втрое больше времени, чем весь переполох, уложившийся в считанные мгновенья. Но в смятенном сознании Вадима зрелище расправы настолько связалось с его собственной судьбой, что закрыл лицо руками от боли, когда же порешился взглянуть сквозь пальцы, мощные воздушные метлы срывали последние клочья покрывала с каменного исполина.
- Предыдущая
- 43/157
- Следующая