Пирамида, т.2 - Леонов Леонид Максимович - Страница 75
- Предыдущая
- 75/157
- Следующая
В нарисованной Никанором Шаминым картинке заключительного столкновенья миров крайне подкупает полное отсутствие мистики, способной внести философскую сумятицу в сознание трудящихся. Даже в местах, колоритом своим все больше напоминавших общеизвестный Апокалипсис, рассказчик благополучно обошелся без пиротехнических метафор в стиле своего патмосского собрата – таких, как померкающие светила или падение потрескавшихся небес, огненные колесницы с ангелами-казнителями или объятые пламенами церкви земные. У моего же Никанора, напротив, человечество по собственной воле без участия потусторонних сил устремлялось к своей судьбе. Причем никогда раньше города земли с их хрупкой, давно обреченной цивилизацией, особенно при боковой закатной подсветке, не выглядели такими праздничными, трогательными миражными виденьями, как в тот на полгода растянувшийся канун великого крушенья. Под воздействием электронной тяги и подгоняемые в спину ветерком одышливого нетерпенья сзади идущих, неисчислимые людские полчища устремились на столь же грозную, за горизонтом, тоже безоружную цель – сминая механическую жандармерию на ходу и то ширясь за счет попутно вливающихся потоков во всю длину континентального меридиана, то в тысячу жилок струясь по узким бродам и тропкам, но обтекая преграды покрупней, способные поглотить их разгонную ударную силу. День и ночь, сквозь зной и стужу, без генералов, но и дезертиров, сплошняком текли они в кромешный поединок неведомо ради чего, за малым ограниченьем – весь род людской.
Так километрами растянувшиеся потоки полярно заряженной человечины сходились на излете физических сил, зверея по мере сближенья с целью и утрачивая последние признаки своей божественной чрезвычайности в природе. В силу вязкости и пластичности все еще живого вещества соударение колонн происходило не встык, а со скользящим фланговым заходом, спирально взбираясь по зыбкому настилу еще трепещущей людской рвани и в свою очередь вращаясь и валясь под ноги все новых подступающих с горизонта контингентов.
Уместно напомнить, что ученая знать вкупе с детишками и ассистентами данного профиля вынуждена была вместе с клиентами принять участие в походе на великое самоубоище, отчего и не успела прибавкой парой лишних винтиков с пружинкой распространить чудесное открытие на прочую сухопутную живность, оказалось, подвига их хватало на всех разом. Не только человекообразные пленники зоопарков, под воздействием той же магнитной тяги повисавшие на решетках, даже собаки и куры, суматошно путаясь в ногах у хозяев, спешили с ними в разгоравшийся Прометеев костер. Всякая насекомая тварь, крохотные чудовища и безобидные мотыльки, гигантскими роями уплотняясь на лету для нанесения инерциальной массой наибольшего урона противнику, уходили ввысь в призывающую неизбежность, откуда, из моросящей океанской мглы, и тоже вслепую навстречу ей летела родня с обратным знаком. Слипались, кружились и в конвульсиях завихренья падали, как говорится, в набежавшую волну. Неизвестно, распространилось ли изобретение на рыбное царство, получившее столь щедрый, пусть одноразовый, пищевой рацион. Но мой рассказчик, сердясь, что не поддаюсь его трезвому пессимизму, убеждал меня, будто по нехватке иного способа выразить солидарность со смежными отрядами жизни и растения воинственно тянулись в сторону вражеского лагеря...
Тем временем оставленные без присмотра мощные механизмы, запрограммированные на высшие зверства и со специальной настройкой на жилое тепло, хлебный запах, детский плач, вышли наружу из подземных казематов, чтобы, извергая пламя, вонь и скрежещущую стальную матерщину, обрушиться по тылам своих наконец-то оскользнувшихся властелинов, чьи покинутые города, такие безнадежно хрупкие в розовой закатной подсветке, оказались для них не прочнее яичной скорлупы. К машинам присоединилась порабощенная вода, уран в графитовых ошейниках и прочие расшалившиеся стихии. Уже к исходу следующего вечера затеявшие междоусобицу чудовища успели вдоволь нахлестаться молниями, искрошиться до технической невменяемости. В сумерках еще видно было, как один, повалившись на бок, лучевым резаком шарил в распоротом брюхе партнера, который тоже в истоме угасанья, испуская хрип срывающихся шестерен и смрад горящей изоляционной обмотки, конвульсивно сгребал под себя оплавленный вокруг песок. В то же время докрасна раскаленный третий железный голиаф бешено рубил сверху обеих подыхающих гадин... Вопиющим неправдоподобием подробностей лишь подтверждается достоверность любых событий истинно апокалиптического жанра.
Наглядевшись на творившееся непотребство, солнце с отвращением сникло, смылось с небосклона, чтобы запоздавшие контингенты успели под покровом ночной прохлады втащить на алтарь прогресса свое обреченное мясо. Когда же не без опаски снова выглянуло оно из-за горизонта, земля была воистину нехороша собою. Возвращавшиеся из глубинных шахт, космических рейсов, экспедиций со дна морского заставали непривычной формы могильники, размещавшиеся преимущественно на веками натоптанных, некогда караванных магистралях планеты. В силу не по сезону задержавшейся теплыни, даже при наличии мужества и в надежном противогазе, немыслимо было заглянуть поближе на терриконы падали людской, масштабно сходные, несмотря на происшедшую усадку, с пирамидами древности – при округленных углах и неприличной завитушке наверху. Женщины умирали от скорби, а кто послабее – от рвоты отвращенья. И хотя после погрома электростанций запущенные на всю гребенку автоматы внушенья выключились сами собою, возвращаться уцелевшим стало незачем и некуда, тем более что на поверку для продолжения бытия на земле остались лишь показавшие рекорд живучести мухи, крысы да те из сомнительных счастливцев, что с поврежденным рассудком проходят сквозь огненную бурю.
Философская логика событий подтверждается двумя формулировками равной ценности. Память возвращается к исходной всему – размолвке Начал, откуда, по мнению о.Матвея, и зародилось трепетное пламя всяческой жизни в оболочке зримого мира. Роль последнего слова в небесном диалоге и должна была, видимо, сыграть гекатомба человеческая, брошенная антиподом к подножию Творца. «Вот, я обещал показать тебе, Предвечный, на кого променял ты верных своих». Приведенная Никанором реплика оскорбленной стороны выдает целевую злонамеренность акта, именно низведение божьих фаворитов на уровень заурядной твари, точнее гончарных черепков, что согласуется с другим таким же, но вряд ли из того же источника документом. По словам рассказчика, Дуня, якобы побывавшая на месте происшествия, своими глазами видела сохранившийся там деревянный памятник, гвоздем прибитую фанерку на покосившемся столбе с намалеванной надписью – «Здесь сотлевают земные боги, раздавленные собственным могуществом». Однако историческая емкость речения, насколько позволяет судить память, наиболее значительного в погребальной эпиграфике, заставляет нам приписать его авторство самому Никанору Шамину, присяжному истолкователю видений своей бедной подружки. Что и позволило ему при позднейшем нашем свидании сменить прежнюю версию великой катастрофы на радикального действия атомную и потому более заслуживающую стать истинным апофеозом разума.
Еще более убедительные улики какой-то несомненной личной сопричастности Никанора Шамина описываемым событиям содержатся в вовсе невероятной, видно, из охотницкого задора сорвавшейся у него с языка истории с загадочным яйцом.
Вряд ли только распотешить меня собирался он постыдным эпизодом, хуже всякого убийства, да и приводится тут лишь ради примера, какие пушки давно нацелены стоят на поскользнувшуюся цивилизацию нашу. Весьма знаменательно также, как потемнел в лице мой рассказчик, едва вплотную речь зашла о гневе всенародном, будто бы постигшем, туманно выразился он, капища ненасытной и бессовестной любознательности крутолобых, к тому времени окончательно лишившихся охранительной святости в глазах простонародья.
– Это они под предлогом неисчислимых райских благ, – на бешеном шепоте, в качестве неписаного обвинительного заключенья, видимо, прошелестел Никанор, – это они последовательно низводили род людской из сынов Божиих в толпу, в податную чернь, в экспериментальное социальное стадо и дальше, все убыстряющимся аллюром – в красную вонючую рвань, в желтый ноздреватый уголь, в липкий и стелющийся радиоактивный пар.
- Предыдущая
- 75/157
- Следующая
