Орел-завоеватель - Скэрроу Саймон - Страница 50

• Предыдущая
• 50/89
• Следующая

Макрон сопроводил свои слова хмурым взглядом, но потом, удовлетворившись сказанным, принялся доедать рыбу.

Катон смущенно кивнул и постарался придать беседе новое направление.

— Может быть, причина войн и коренится в тщеславии правителей, но войны, которые ведет Рим, оправданы последующим установлением мира и благоденствия. Взять, например, Галлию — какие перемены произошли в этой стране после ее присоединения к Риму. Там, где беспрерывно враждовали между собой мелкие племена, ныне воцарился порядок. Разве это не служит интересам галлов в той же мере, что и интересам римлян? Миссия Рима как раз и состоит в расширении границ цивилизации.

Нис печально покачал головой.

— Да, большинству римлян хотелось бы думать именно так. Однако многие другие народы имеют наглость считать себя не менее цивилизованными, чем римляне, только к понятию «цивилизация» они подходят со своими мерками.

— Нис, старина, — заговорил Макрон увещевающим тоном, — уж я-то на своем солдатском веку повидал немало этих так называемых «цивилизаций» и точно скажу, что ни одна из них не лучше римской. Чужеземцам нечему нас учить, и чем скорее они, вот как ты, признают благое значение миссии Рима, тем лучше для них же.

Нис вскинулся, его расширенные глаза на миг отразили блеск тлеющих угольков. Потом он снова опустил голову и сказал:

— Центурион, я вступил в армию, чтобы получить права и преимущества, даваемые римским гражданством, то есть руководствовался сугубо практическими, а не возвышенными соображениями. Мнения о некой особой миссии вашей империи я не разделяю. Рано или поздно она канет в ничто, как и все другие империи, оставив после себя лишь поросшие сорняками развалины да погребенные землей разбитые статуи, возбуждающие любопытство тех, кому случится их откопать.

— Падение Рима? — усмехнулся Макрон. — Ну ты и загнул, лекарь! Да Рим… он же самый великий, самый могучий, самый… Катон, ты бы, что ли, объяснил ему, что к чему. Ты ведь у нас грамотей, а не я.

Катон, однако, оказался в двойственном положении. С одной стороны, он верил в особое предназначение Рима, но с другой — прекрасно знал, что и сам Рим многим обязан иным, более древним культурам. Да и с карфагенянином, который был ему симпатичен, спорить совсем не хотелось.

— Думаю, речь может идти не о падении Рима, а о конце каких-то реалий, в том смысле, что Рим, вбирая в себя все лучшие достижения человечества, с благословения могущественных богов кладет предел истории отдельных племен и народов. Любая же война, которую мы ведем, нацелена на защиту всех пользующихся благами империи от угрозы со стороны живущих за ее пределами варваров.

— Вот-вот! — торжествующе подхватил Макрон. — Точно сказано, мы защитники, вот кто! Молодец, парень! Мне бы в жизни так здорово не сказать. Ну, Нис, что ты ответишь?

— Отвечу, что твой оптион вовсе не глуп, но слишком молод, — отозвался Нис, старясь не выказывать горечи. — Однако со временем он может и изменить свое мнение, набравшись собственного опыта, а может быть, и почерпнув что-то у тех немногих римлян, которые обладают истинной мудростью.

— И кто же они, эти мудрые римляне? — хмыкнул Макрон. — Не иначе как хреновы философы, сочиняющие всякую заумь.

— Философы философами, но и обычные люди бывают не чужды мудрости. В том числе и воины. Мне случалось беседовать с римскими командирами, которые разделяют мои взгляды.

— Вот как? С кем же это?

— Например, с вашим трибуном Вителлием.

Макрон с Катоном изумленно переглянулись, в то время как Нис с воодушевлением подался вперед.

— Да, этот человек умеет смотреть глубоко. Он понимает, что возможности империи не безграничны. Он знает, чего стоит расширение империи ее народу, римлянам и не римлянам. Он… — Нис осекся, сообразив, что сказал больше, чем следовало. — Короче говоря, он подходит к этим вопросам не поверхностно, а вникая в самую суть. Вот что я хотел сказать.

— О да, продумывает он все прекрасно! — воскликнул, не удержавшись, Макрон. — И наносит удар в спину, если ты оказываешься на его пути. Ублюдок!

— Командир! — вмешался Катон, желая разрядить возникшую напряженность. — Что бы мы там ни думали о трибуне, сейчас это не имеет значения, ибо мы говорим не о том.

Он мгновенно сообразил, что, раз уж Нис дружен с Вителлием, ему и Макрону лучше бы попридержать языки, ибо любое их неосторожное слово, переданное хирургом трибуну, может выйти им боком. История с казной Цезаря еще не забылась, и то, что Вителлию удалось выйти сухим из воды, лишь подтверждало, насколько он хитер и опасен.

Макрон взял себя в руки, но теперь сидел молча, дожевывая корочку и хмуро озирая бесконечные ряды палаток да огоньки костров.

Нис тоже помолчал, а потом встал и отряхнул крошки с туники.

— Я загляну к тебе, Катон.

— Да. И спасибо за рыбу.

Карфагенянин кивнул, повернулся и быстро ушел.

— На твоем месте, — тихонько сказал Макрон, — я бы держался от него подальше. Этот малый связался с дурной компанией. Доверять ему не стоит.

Катон перевел взгляд с центуриона на быстро удалявшуюся тень и вздохнул. Ему не нравилось отношение Макрона к хирургу, как не нравилось и то, что центурион в этом споре фактически принудил его к защите своей точки зрения, хотя правота ее отнюдь не была безусловной. Но, с другой стороны, Нис тоже не во всем прав. Он ошибается во многом, и особенно — в оценке Вителлия.

ГЛАВА 31

Как только главные укрепления были завершены, Плавт приказал соорудить линию наружных фортификаций для охраны подступов к лагерю. Одновременно механики начали наводить переправу. Работы велись круглые сутки: днем в реку забивали сваи и крепили к ним понтоны, а по ночам укладывали сверху настил. Работы велись с обеих сторон Тамесиса, неуклонно сокращая разрыв, и следовало ожидать, что вскоре вода уже не будет препятствием ни для грузов, ни для людей.

Сидя на пне над рекой, Нис угрюмо взирал на пляшущие отражения факелов и был настолько погружен в свои мысли, что не заметил подошедшего человека, пока тот не присел на бревно рядом с ним.

— Уж больно ты сегодня угрюм, мой друг карфагенянин, — заметил Вителлий. — Что так?

Нис натянуто улыбнулся:

— Да все в порядке, командир.

— Да ладно, в порядке. Меня не проведешь. Что случилось?

— Ничего. Просто мне захотелось побыть одному.

— Понятно, — кивнул Вителлий и встал. — Тогда извини. Я думал, что мы посидим, поболтаем, но вижу, тебе не до разговоров…

Нис покачал головой:

— Нет нужды уходить. Я просто задумался, вот и все.

— И о чем же? — вкрадчиво спросил Вителлий, снова усаживаясь на место. — Что бы там ни было, тебя это, похоже, расстраивает.

— Похоже, да, — буркнул Нис и, ограничившись этим, молча уставился на реку.

Вителлий был достаточно проницателен и прекрасно знал, что легче всего манипулировать людьми, которые тебе доверяют. Желательно выказывать им сочувствие, понимание, всячески демонстрировать свою отзывчивость и держаться с ними на равной ноге, ничем не подчеркивая своей принадлежности к высшему рангу. Поэтому он терпеливо молчал, вовсе не собираясь нарушать это молчание первым. Как и следовало ожидать, его терпение было вознаграждено. Некоторое время Нис таращился на воду, но потом не выдержал и, повернувшись к трибуну, пылко заговорил:

— Вот странность: я служу Риму уже несколько лет, но все равно и по сей день чувствую себя чужестранцем. Я могу врачевать раны, говорить на вашем языке, делить с легионерами все тяготы походной жизни, но стоит мне помянуть, откуда я и из какого семейства, от меня начинают шарахаться, как от зачумленного. Можно подумать, что меня принимают за моего грозного предка, самого Ганнибала. Стоит только заикнуться о Карфагене, и создается впечатление, будто Пунические войны закончились не три века назад, а чуть ли не вчера. Что во мне такого, что они реагируют подобным образом?

• Предыдущая
• 50/89
• Следующая