Капкан любви - Мид Джулиет (Мед Джульетта) - Страница 14

• Предыдущая
• 14/120
• Следующая

14 января, 1984

Был пронзительно холодный день. Доктор — если специалиста такого рода можно было назвать доктором — практиковал в одном из больших безымянных домов, тянущихся вдоль Харлей-стрит.

Молодая, привлекательная женщина безостановочно ходила вокруг стола, загромождавшего середину приемной, в которой сидели и другие посетители — старик, тяжело опирающийся на трость, женщина на сносях, семейство из двух девочек и их тучной мамаши. Заставив себя не разглядывать их и удивляясь, что же могло привести сюда других людей, она начала листать один из журналов, разбросанных на столе красного дерева. Бесконечные фотографии глухих шотландских охотничьих угодий, изображения собак и лошадей, портреты молодых светских женщин с застывшими улыбками, расчетливо повернувшихся в три четверти профиля, от чего их обычно плоские лица приобретали временную выразительность перед камерой. Затерявшись в созерцании этой беззаботно выглядящей жизни, она вздрогнула, когда помощник доктора объявил от двери:

— Мисс Редмейен? Мистер Балантайн готов принять вас.

Комната, в которой она оказалась, была приветливее приемной. Большой камин ярко горел в углу. Кандида заметила два просторных кресла, но не могла заставить себя сесть до прихода доктора — возможно, он сядет за письменный стол или захочет сесть рядом с ней на небольшой двухместный диван перед камином. В конце концов, это было неважно. Она принялась было изучать корешки книг, рядами тянувшихся по стенам лечебной комнаты, но растерялась, обнаружив, что ее зрение слишком затуманено слезами, для того чтобы читать названия.

Услышав сзади легкое покашливание, Кандида обернулась и увидела высокого, худощавого, слегка сутулящегося человека с сединой в волосах. Трудно было определить его возраст, но она решила, что ему около пятидесяти. Психотерапевт провел ее к одному из кресел без единого слова или пожатия руки, а сам, усевшись напротив, начал протирать уголком белого носового платка свои очки в золотой оправе. Кандида ждала, когда он начнет разговор, ее челюсти сводило от дурного предчувствия. Вдруг она торопливо заговорила, боясь, что если молчание затянется, ее голос сорвется, и она разразится мучительными рыданиями.

— Я нередко заходила на Харлей-стрит... в дом номер девяносто шесть. К моему акушеру — мистеру Рис-Вильямсу. Вы его знаете? — непринужденно заговорила Кандида, словно встретила кого-то на коктейль-вечеринке и пыталась найти общую тему для разговора.

— По-моему, нет, — мистер Балантайн говорил с легким шотландским акцентом, и Кандида немедленно представила его с Лабрадором у колена и охотничьим ружьем через плечо посреди вересковых шотландских пустошей, изображенных на тех глянцевых журналах внизу.

— И впрямь, удивительно, как мало обитатели Харлей-стрит делают для того, чтобы познакомиться, — продолжил он. — Мы постоянно проходим мимо друг друга, и я, конечно, знаю его в лицо, но, в сущности, нам нет никакого дела друг до друга.

— Я полагаю, это совсем другая область медицины, — пробормотала Кандида.

— О, в действительности все они связаны. Любое дело, касающееся такой сложной системы как человек, связано со множеством самых обычных вещей.

Он продолжал полировать очки, но глядел на нее и улыбался. Кандиду поразил глубокий цвет его глаз, тот синий, что обычно переходит в серый в среднем возрасте. Они сидели в молчании.

— Не хотите ли вы спросить меня, почему я здесь? — выпалила она почти бессознательно.

— Я надеялся, что вы расскажете мне, но спрошу, если вам этого хочется. Почему вы здесь, мисс Редмейен?

— Я не знаю. Я имею в виду, что мой лечащий врач считает, что мне это нужно, и рекомендовал вас, и муж думает, что мне нужно было прийти. Я же считаю, что в этом нет никакого вреда, но не хочу быть здесь. Я имею в виду не то, что совсем не хочу быть здесь, а то, что я сейчас не хочу быть здесь — надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Я вообще не считаю, что мне нужна помощь такого рода, просто мне нужно немного побыть одной. Мне нужно время, чтобы все обдумать... — Кандида запнулась, чувствуя комок в горле, стеснение, словно от подступающих слез.

— Вижу, — успокаивающе сказал мистер Балантайн. — Не хотите ли вы отложить встречу до тех пор, пока вы все не обдумаете?

— Нет! — повысила голос Кандида. — Я три недели набиралась мужества, чтобы прийти сюда — я могу вообще не вернуться, если уйду сейчас.

Ее угроза, казалось, совсем не встревожила мистера Балантайна. Надев очки, он открыл блокнот.

— Вы не возражаете, если я сделаю некоторые предварительные заметки? — поинтересовался он. — Спрошу вас о некоторых подробностях биографии?

Кандида молча кивнула.

— Редмейен — фамилия вашего мужа или девичья?

— Девичья.

— А ваше имя — Кандида, правильно?

Она опять кивнула.

— Какая у вас фамилия в замужестве?

— Делавинь, — прошептала Кандида.

— Сколько вам лет?

— Двадцать восемь.

— Вы работаете?

— Нет — хотя и работала. Больше не работаю. Я была брокером в Сити.

— У вас есть семья?

Наступила долгая пауза. Кандида уставилась на одно из своих колец, вращая его вокруг пальца, пока пыталась овладеть голосом. Она с усилием сглотнула.

— Да, — ответила она, не поднимая взгляда. — Моя мать пока жива. Отец умер, когда мне было пятнадцать. Моя сестра живет здесь, в Лондоне, а брат — в Париже. Мой муж — я полагаю, его можно считать членом семьи...

— Расскажите немного о вашей семье. Вы в ней старший ребенок?

— Нет, старший — мой брат, Филип. Он на два года старше меня. Он женат — счастливо, должна заметить — и живет в Париже. Он работает биржевым торговцем во Франции, — пояснила Кандида. — Моей младшей сестре Джессике двадцать четыре года. Не представляю, чем она собирается заняться. Она, кажется, не занята ничем, кроме вечеринок и подобных развлечений.

— Вы близки со своими братом и сестрой?

— Я очень близка с Филипом и очень скучаю по нему теперь, когда он в Париже. Это недалеко, и мы, конечно, часто видимся, но все равно не так, как раньше.

— А Джессика?

— Ох, — сказала Кандида со вздохом, — конечно, я люблю Джесс, да и все ее любят, но она — настоящее дитя. В сущности, у нас очень мало общего. Она очень ласковая, но меня раздражает, что у нее нет иной цели в жизни, кроме получения удовольствий. Я ей тысячу раз говорила, что она должна стать взрослее и задуматься о своих планах на будущее, но она только носится по вечеринкам. Кажется, она измеряет свою жизнь бутылками «Болли» — такая у нас Джесс. — Кандида пожала плечами. — Но не думайте, что я не люблю Джесс, я люблю ее. У нас очень дружная семья.

— А ваши родители?

• Предыдущая
• 14/120
• Следующая