Бездна обещаний - Бергер Номи - Страница 16

• Предыдущая
• 16/105
• Следующая

— Наталья никогда бы…

— Ах! Опять Наталья, все время Наталья! Наталья Федоренко всегда была буйной крестьянкой, которой в пору играть на балалайке, а не на фортепьяно. Она ни бельмеса не понимает в нежности.

Кирстен, как обычно, решительно встала на защиту любимой Учительницы:

— Она знает все о нежности, особенно где и когда не следует ее употреблять.

Магда Шабо, острота черт лица которой еще больше подчеркивалась ярко-рыжими мелко завитыми волосами, с вызовом вскинула голову, готовая решительно отстаивать свою точку зрения. Правда, несмотря на эту позу, она заранее знала, что ее замечательная юная ученица неизбежно выиграет очередную баталию: за два месяца их занятий это уже случалось, и случалось, мягко говоря, не раз. Традиционная развязка — лишь вопрос времени. Но Магда, как действительно хороший наставник, никогда не сдавала своих позиций без боя.

— Так что, малышка, ты все еще уверена в своей правота или же изменишь убеждения и согласишься следовать указаниям несчастного невежественного композитора?

— Я никогда не меняю своих убеждений! Не собираюсь этого делать и сейчас, — не отрывая глаз от нот, твердо заявила Кирстен.

Магда сдалась:

— Ну и прекрасно! Играй, как считаешь нужным. Только не удивляйся, если слушатели, заткнув уши, дружно покинут твой воскресный концерт.

При одном упоминании о воскресенье Кирстен с такой яростью атаковала клавиши, что Магде стало не по себе. После двух месяцев, проведенных в роли внимательной зрительницы и прилежной ученицы, Кирстен наконец предстояло стать центром внимания гостей традиционного воскресного салона Шеффилдов. Каким будет ее дебют, спрашивала себя девушка и не находила ответа. Ей с трудом верилось, что промчалось уже два месяца: казалось, прошло не более мгновения с того момента, как ее нога ступила на землю старушки Англии.

И хотя график оставался таким же строгим и жестким, как и в Нью-Йорке, — шесть часов ежедневных упражнений и два дня занятий с преподавателем в неделю, — новая жизнь Кирстен отличалась от прежней, как небо от земли. Благодаря Эрику и Клодии девушка реально ощущала, что растет и переживает метаморфозы, в корне меняющие ее сущность. Подобно губке она впитывала и быстро усваивала законы новой жизни, проявляя при этом редкую податливость и любознательность. Ее желание помогало ей развиваться в интеллектуальном плане. Она стала самой прилежной, самой отзывчивой ученицей.

Оставалось только изумляться неуемному аппетиту Кирстен к новым знаниям.

Письменный стол в ее комнате представлял собой настоящий склад книг, подбираемых для нее Эриком и Клодией. Книжные полки были забиты литературой по всемирной истории, классическими романами, биографиями, пьесами и сборниками поэзии. Не успев закончить одну книгу, Кирстен тут же набрасывалась на следующую. Помимо этого были многочисленные встречи, впечатления от которых запоминались на всю жизнь. Обеды дома с близкими друзьями Шеффилдов, такими как сэр Стаффорд Крипс из Торговой палаты, графиня Албемарлская, Хью Вэлдон, продюсер Би-би-си с женой Жаклин и политический обозреватель Генри Файерлай. Коктейли с избранными знаменитостями: писатель Кингсли Амис и драматург Джон Осборн, звезда сцены сэр Джон Джилгуд и примадонна Эдит Ситвел, балерина Мойра Ширер, фотограф Норман Паркинсон. Вечера в опере, балете и театрах, любимыми из которых для Кирстен стали «Друри-Лейн», на сцене которого в 1665 году дебютировала великая Нел Гвин, и «Феникс», с любовью называемый лондонцами «театр Ноэля Коварда и Гертье Лоуренса». Кирстен больше не чувствовала себя Алисой в Стране чудес; теперь она напоминала себе скорее Золушку, которой непонятным образом разрешили остаться на балу.

Правда, несмотря на головокружительные знакомства, существовало постоянно раздражающее, приводящее в бешенство обстоятельство: все вокруг смотрели на Кирстен, как на «очередную» Эрика и Клодии. Но в воскресенье, без сомнений, ее положение изменится навсегда. В воскресенье Кирстен так поразит всех шестьдесят пять приглашенных на ее концерт-дебют счастливчиков, что никто из них уже никогда не посмеет назвать гениальную пианистку «очередной» Шеффилд-Джонсов. Имя ее станет для всех таким же знакомым, как собственное; они еще за честь будут почитать произносить его. Кирстен не сомневалась, что не пройдет и недели, как о ней заговорит весь Лондон.

После занятия Кирстен, немного понежившись в душистой, пахнущей лимоном горячей ванне, села за письменный стол подписывать очередную открытку родителям. Первая идея, посетившая ее сразу же по прибытии в Лондон, заключалась в покупке трехсот шестидесяти пяти различных почтовых открыток — по одной на каждый день отсутствия, — последовательной их нумерации и ежедневной отправке домой. Каждый вечер, ровно в шесть, Кирстен с поразительной пунктуальностью выходила из дома и шла на угол к почтовому ящику, чтобы отправить очередное послание. Вторая, занимавшая больше времени, родится неделей позже. Она заключалась в ежеутреннем инспектировании обширного гардероба, необходимого для очередного подтверждения, что платья действительно существуют, что они не исчезли вместе с ночными сновидениями. Кирстен наобум выбирала один из нарядов и позировала в нем перед огромным передвижным зеркалом в своей артистической уборной до тех пор, пока не убеждалась, что очаровательная, сногсшибательная девушка в зеркале и в самом деле — она.

Концерт начинался ровно в два часа. Пробило час, а Кирстен все еще стояла в нижнем белье перед стенным шкафом, не в силах решить, какой же все-таки наряд подойдет к этому случаю. Прежде подобных проблем у нее не существовало, и Кирстен никак не решалась довериться собственному вкусу. Она совсем уж собралась сдаться и призвать на помощь Клодию, как одно из платьев вдруг неожиданно привлекло к себе ее внимание. Кирстен даже показалось, что видит его она впервые. Как же она могла быть такой слепой? Платье цвета лаванды, именно такое, в каком Кирстен поклялась всякий раз выходить на сцену. С замирающим сердцем девушка извлекла длинное, до пола, крепдешиновое платье, очень походившее неровным нижним обрезом на греческую тунику, и надела его. Как раз в этот момент в комнату вошла Клодия, решившая взглянуть, что же задерживает дебютантку.

— Нам необходимо что-то сделать с твоей прической, дорогая, — вместо приветствия произнесла Клодия, наблюдая за борьбой Кирстен с бальными туфлями все того же лавандового цвета.

— Что? — Тяжело дыша, Кирстен выпрямилась. — А что тут не в порядке?

Она отвела длинную шелковистую прядь с лица и принялась рассматривать себя в зеркале.

— Сегодняшняя премьера требует нечто более… — Клодия запнулась, подбирая слово, которое не обидело бы Кирстен.

— Заумного? — закончила за Клодию предложение Кирстен.

— В самую точку, дорогая, именно заумного. — Взяв с туалетного столика серебряную расческу, Клодия заставила Кирстен сесть. — Ну-ка, посмотрим, насколько хватит нашего ума.

Клодия счастливо мурлыкала про себя. Несколько недель она мечтала расчесать волосы Кирстен. Как же ей нравились бесподобные волосы девушки — длинные и поразительно густые!..

Увы, но из собственных волос Клодия не могла себе позволить смастерить что-нибудь более эффектное, чем простенький пучок на затылке, для объема утыканный массивными костяными шпильками.

Клодия расчесывала волосы Кирстен, пока те не затрещали, а затем, искусно сплетя из них несколько толстых колец, закрепила их на голове заколками-невидимками. После этого Клодия издала блаженный вздох полнейшей удовлетворенности. Перед ней наконец сидела столь желанная дочь, которую хотелось лелеять, обожать, баловать, ласкать и наряжать. Закрепив последний локон, Клодия слегка ударила обеими руками Кирстен по плечам и, нагнувшись, нежно поцеловала ее в шею.

— Ну, дорогая, — Клодия посмотрела на Кирстен так выразительно, что у той по спине забегали мурашки, — нравится?

— Просто не верится, что это — я.

— Поверь, моя милая. — Клодия вновь нежно сжала плечи девушки. — Потому что именно теперь это ты.

• Предыдущая
• 16/105
• Следующая