Бездна обещаний - Бергер Номи - Страница 64
- Предыдущая
- 64/105
- Следующая
Она с трудом поняла, что служба закончилась, и с огромным усилием преодолела недалекий путь до дома. Кирстен утратила чувство времени — сейчас она измеряла его приливами и отливами боли.
— Приготовить кому-нибудь кофе? — машинально обратилась Кирстен к двум дюжинам участников похорон, собравшимся в гостиной. Кирстен надо было чем-то занять себя, просто необходимо, или она сойдет с ума. Она заметила, как гости обменялись быстрыми взглядами, и услышала, как они перешептывались между собой, прежде чем отрицательно покачать головой. Тут же вмешалась Дирдра:
— Дорогая, обо всем позаботятся слуги.
И хотя презрительный ответ был произнесен мягчайшим из всех мыслимых тоном, прозвучал он злобным окриком. И Кирстен впервые почувствовала отвращение ко всем этим людям.
Ей публично дали понять, что она не принадлежит к этому кругу.
Дирдра повернулась и что-то шепнула Лоис Элдершоу. Та сперва улыбнулась, а потом вслух рассмеялась.
Все присутствующие смотрели на Кирстен, ожидая ее ответной реакции. Кирстен гордо расправила плечи и обвела зал презрительным взглядом. «Я — Кирстен Харальд, — говорил этот взгляд. — И мне нет нужды принадлежать вам. Я принадлежу миру».
27
И мир подтвердил это.
И через два месяца после смерти Мередит Кирстен продолжала получать горы открыток, писем и телеграмм. В них выражались привязанность, любовь и поддержка; десятки тысяч незнакомых людей стремились хоть чем-то отплатить необыкновенной женщине за то, что она многие годы так щедро со всеми делилась своим удивительным талантом. И что совершенно поражало Кирстен, на большинстве отправлений вместо адреса значилось просто: «Кирстен Харальд, Нью-Йорк». Эта дань любви утешала Кирстен, согревая частичку ее оледеневшего сердца.
Но все же тоска не ослабевала. Память о погибшем ребенке цепко держалась в душе, не отпуская ни на минуту, не желая со временем потускнеть. Каждый день Кирстен начинала с того, что несла свежие цветы на могилу Мередит, а заканчивала, свернувшись на неразобранной постели дочери в обнимку с ее старой тряпичной куклой. Кирстен с трудом заставляла себя есть, с трудом засыпала, и если ей это и удавалось, то ночные кошмары, преследовавшие Кирстен, были такими жуткими и неправдоподобно реальными, что, очнувшись, Кирстен уже боялась закрывать глаза. Она лежала, включив все тот же маленький желтый ночник с пластмассовым абажуром, который она зажигала в детской, когда Мередит была еще младенцем. И мягкий, согревающий знакомый свет хоть как-то помогал осветить жуткую тьму.
Кирстен тосковала по дочери и жаждала ее возвращения. Кирстен страстно желала повернуть время вспять, начать все сначала. Она заключала с Господом все мыслимые договоры, обещая Ему все, лишь бы Он вернул дочь. Но, то ли она просила недостаточно убедительно, то ли Бог просто не слышал Кирстен, Мередит не возвращалась.
Когда-то давно Наталья говорила Кирстен, что у нее всегда есть ее музыка. Наталья ошибалась. Где теперь музыка Кирстен? Потеряна, потеряна так же, как Мередит. Кирстен превратилась в калеку со скованными руками. С того самого дня, когда Кирстен окончательно убедилась в реальности смерти дочери, она не могла дотронуться до клавиш. Что только не делала Кирстен, но за роялем руки ее не слушались.
В конце концов она тайно обратилась к врачу. Доктор диагностировал ее состояние как истерический паралич. Кирстен обратилась к другому врачу, потом к третьему. Все трое, независимо друг от друга, пришли к единому заключению — истерический паралич. Кирстен винила себя в смерти Мередит и подсознательно видела причину своей вины в занятиях музыкой. Тем самым Кирстен превратила эмоциональное горе в нечто физическое. Утрата способности играть, а сущности, была самонаказанием Кирстен за то, что случилось с Мередит. Если раньше Кирстен относилась к своему таланту как к дару Божьему, то теперь она считала его своим проклятием. И до тех пор пока Кирстен не освободится от самовнушенного комплекса вины, ее парализованные руки не смогут взять ни одной ноты. Все три специалиста посоветовали Кирстен обратиться не к физиотерапевту, а к психотерапевту.
Кирстен вернулась с последней консультации еще более изнуренной и потерянной, чем раньше. Подумать только: ее собственный разум обернулся против нее, перекрыв источник, из которого Кирстен всю свою жизнь черпала живительные силы. Что может быть нелепее пианиста, который не может играть? Без музыки Кирстен становилась музыкантом, приговоренным к пожизненной смерти.
Кирстен вытянула руки перед собой и тщательно их осмотрела: сначала тыльную сторону ладоней — тонкие, изящные пальцы, ногти короткие и гладкие, нежная кожа с голубыми прожилками вен. Кирстен повернула ладони и рассмотрела их внутреннюю часть — слегка затвердевшие подушечки пальцев, кожа живая, слегка уплотненная. Руки выглядели как обычно, словно по-прежнему принадлежали Кирстен, а это было вовсе не так.
Кирстен не знала, как долго простояла посреди комнаты, изучая собственные руки. Но громкие звуки перебранки, доносившиеся откуда-то с первого этажа, наконец вырвали ее из оцепенения. Спустившись вниз, Кирстен замерла на нижней ступеньке лестницы, почувствовав, как сердце ее куда-то провалилось, во рту стало сухо, и из него вырвался пронзительный крик. Джеффри вытаскивал из дома рояль, а Джефф бежал рядом, крича и отчаянно колотя по клавишам.
— Джеффри! — закричала Кирстен, пытаясь перекрыть громкие звуки рояля и его жуткий скрип по проложенным на полу деревянным валикам, по которым трое нанятых рабочих катили инструмент к парадной двери. — Что ты делаешь? Что, скажи, ради Бога, ты делаешь?
Но Кирстен с таким же успехом могла обратиться с вопросом к стене — Джеффри и ухом не повел на ее крик. Лицо его побагровело от напряжения, поскольку он пытался оттаскивать маленького сына от рояля и руководить тремя рабочими одновременно.
— Джефф, прекрати этот дьявольский вой! — прикрикнул он на сына. — Проклятый рояль выбросят, и тебе лучше привыкнуть к этой мысли. Ну-ка убери руки от клавиш. Ты слышал, что я сказал? Убери руки, черт побери, делай, что тебе приказывают.
Увидев стоявшую на лестнице Кирстен, Джефф в отчаянии бросился к ней:
— Мамочка, заставь его поставить рояль на место. Пожалуйста, мамочка, заставь поставить!
Но Кирстен не нуждалась в призывах сына: она и сама уже бросилась через залу к мужу.
— Джеффри!
Кирстен звала мужа, но он по-прежнему не обращал на нее внимания.
— Джеффри, этот рояль принадлежит мне, и ты не имеешь права его трогать. — Она железной хваткой вцепилась в руку мужа и не давала ему сдвинуться с места. — Поставь рояль на место, черт тебя побери. — Кирстен все сильнее сдавливала руку Джеффри. — Я сказала, поставь рояль.
Джеффри резко развернулся и с силой ударил Кирстен по лицу. Застонав, она выпустила руку мужа и, пошатнувшись, упала на холодный мраморный пол. Закричав от ужаса, Джефф подбежал к матери и, обняв Кирстен своими маленькими руками, по-детски беспомощно попытался защитить обожаемую мать. Рабочие переглянулись, но ничего не сказали. Падение, заставившее Кирстен задохнуться и замолчать, дало Джеффри несколько необходимых ему секунд. Рояль, сопровождаемый прощальным приглушенным скрипом деревянных валиков, был выволочен из дома, и дверь за ним со стуком захлопнулась. Покончив с одним делом, Джеффри решительным шагом направился в музыкальную залу, лишь мимоходом взглянув на жену и сына.
— Мамочка, что он собирается делать? — пролепетал Джефф тоненьким испуганным голосом.
Кирстен, немного придя в себя, села на пол.
— Не знаю, ангел мой, но, думаю, лучше пойти и посмотреть.
Она поднялась на ноги и сделала несколько первых неуверенных шагов. Когда Кирстен вошла в музыкальную залу, от Увиденного у нее кровь застыла в жилах.
— Кончено, Кирстен, кончено! — кричал Джеффри, ожесточенно разрывая в клочья нотные страницы. — Кончено раз и навсегда! Больше никто и никогда не будет играть на пианино в этом доме! Твоя проклятая музыка уже стоила мне дочери, и я не допущу, чтобы она стоила жизни моему сыну! Думаешь, он вырастет таким же, как ты? Ошибаешься, сука, глубоко ошибаешься!
- Предыдущая
- 64/105
- Следующая
