Еще не вечер - Леонов Николай Иванович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/51
• Следующая

– Замолчи! – полковник хотел крикнуть, но голос сорвался, лишь жалобно взвизгнул.

Отари посмотрел в его немолодое лицо, обычно загорелое, а сейчас болезненно желтое, даже усы перестали отливать серебром, казалось, поредели, словно побитые молью, – и подумал о себе нехорошо. В человеческих отношениях редко бывают правые и виноватые, каждый немножко и то и другое.

– Слушай, Гиви, мы с тобой не друзья, но мы люди, мужчины, в конце концов. Было время, и ты прятался, и я отступал, загораживался, на больничный уходил. Может, хватит? – Отари снова сел.

– Как ни перестраивайся, на яблоне не вырастут груши. – Полковник вернулся за свой стол, но не сел, как обычно, прямо, а навалился на крышку грудью, почти прилег. – Дерево долго растет, корней много имеет, с соседними переплетается, если их рубить и из-под земли вытащить, дерево умрет.

– Мы с тобой на земле живем, – ответил Отари, – Не могу больше прятаться, устал, пойми, силы кончились – уйду.

– Ты мальчик, – полковник вздохнул. – Думаешь, мы с тобой уйдем, на наше место стерильные придут? Глупости все, – вяло махнул он рукой. – У дерева не только корни, у него и ветви, я их вырастил, обязан беречь. Я исповедоваться не могу, да и желания не имею. Оставь угон, занимайся делом.

– Извини, Гиви, не могу, – ответил Отари. – После нашего разговора тем более не могу.

Полковник, уже скорее по инерции, безнадежным голосом продолжал:

– Сейчас в Верховном суде процесс идет, многое вытащили, но и осталось порядочно, скамейки там длинные, свободное место всегда найдется.

– Я в жизни ни рубля не взял! За моим столом только друзья сидят. Лишнее говоришь! – Отари ударил кулаком по приставному столику, и крышка треснула по всей длине.

– Видишь, все целое, пока не ударить как следует. Иди, живи как знаешь.

– Хорошо. – Отари поднялся, хотел расколовшийся стол сложить, но он распадался.

– Заменим, старый совсем, – сказал полковник. – Иди. – В голосе его звучала не угроза, усталость.

– Результаты буду докладывать немедленно. – Отари пошел к дверям.

– Стой! Три года назад с чердака загородного дома девушка выбросилась. Помнишь?

– Дело вела прокуратура, меня даже за ворота не пустили, – быстро ответил Отари.

– Тогда не пустили, сегодня спросят, почему там не был… Иди. Да, скажи, Отари, отец, дед твой – как они, здоровы?

– Спасибо, здоровы. – Очень не понравился Отари этот вопрос полковника. С чего бы такая забота?

Отари очень не хотелось рассказывать Гурову о столкновении с начальством. Какой бы полковник ни был, а он его, Отари Антадзе, начальник, их внутренние дела москвича не касаются. В своем доме ты можешь ссориться, даже перестать здороваться, можешь ходить в нижнем белье, когда же друг к тебе придет, ты штаны наденешь. Но и промолчать о разговоре Отари не мог, так как полковник сообщил оперативную информацию, которая Гурову была необходима.

В девять часов вечера все того же дня, который растягивался беспредельно и грозил никогда не кончиться, Гуров сидел на веранде в доме Отари и смотрел, как хозяин ужинает. Чувствуя, что произошли какие-то неприятности и Отари трудно начать разговор, Гуров сказал беспечно:

– Когда время быстрее бежит – когда тебе скучно или весело? Не думал? Я думал и запутался. С одной стороны, если занят, веселишься или работаешь, время бежит. Когда ничего не делаешь, скажем, ждешь чего-нибудь, оно еле ползет. Так?

– Ну? – Отари потер макушку, взглянул недоуменно. – Дело известное.

– Уверен? – Гуров хитро улыбнулся. – Мы сегодня с тобой встречаемся третий раз. Утром – в гостинице, днем – здесь, когда ты обедал, все один день, событий много, прыгают, скачут, минут не чувствуешь, а день все не заканчивается, и помнить его будешь долго-долго…

– Верно, – согласился Отари. – Я на происшествие около пяти выехал, суток не прошло, а кажется, давным-давно это было. Фокус. Ты умный. – Отари взглянул Гурову в глаза. – И очень хитрый. Отвлекаешь, чувствуешь, я что-то горькое проглотить не могу, хочешь помочь. Ладно, мы мужчины.

Отари, опуская подробности, рассказал о стычке с полковником, о некогда функционировавшем особняке и происходящем сейчас судебном процессе.

Молчали долго, наконец Гуров сказал:

– Это нам не по зубам. Сколько человек идет по делу?

– Восемь. Ими занималась прокуратура и соседи.

– Безнадежно, нам не разобраться. – Гуров махнул на Отари рукой, хотел даже перекрестить его, но подумал, что тот может юмора не понять и обидеться. – Нужны люди, техника и много времени.

– Валюта, золото, камни меня не интересуют, дорогой. – Отари упрямо наклонил голову. – В моем городе хотят убить человека, я, начальник уголовного розыска, совесть иметь должен. Мой начальник полагает: Отари Антадзе на волне перестройки и гласности смелым стал, а я, дорогой, трусом никогда не был.

Гуров неожиданно вспомнил свое столкновение в отделе кадров, где он сказал примерно такие же слова. «А ведь мы обманываем себя: мол, мы-то всегда были смелыми и принципиальными, кто-то другой юлил и отмалчивался. Другие, только не мы. Обманываем, успокаиваем, задабриваем совесть свою. В коридорах мы воевали, один на один с друзьями резали правду-матку, а в кабинетах помалкивали и на совещаниях голосовали. И нечего сегодня рядиться в белые одежды, и ты, Лев Иванович Гуров, терпел и малодушничал, называл себя человеком разумным. И утешал себя: я молчу, так как мой протест будет гласом вопиющего в пустыне, не хочу донкихотствовать. Дон Кихот – герой всех времен и народов, а ты… В общем, признайся, утрись и живи честно. И не завтра, а сегодня, сейчас».

– Ты мне не веришь? – Большие агатовые глаза Отари смотрели сердито.

– Если сегодняшние события порождены прошлым и некто хочет утопить события, имевшие место в загородной резиденции, то связующим звеном, известным нам, является лишь Толик Зинич. Так?

– Ты не ответил, – пробормотал Отари.

– Жертвой покушения скорее всего является Артеменко. Только он обладает подходящим масштабом и возрастом. Майя не может быть ни объектом, ни исполнителем, она отпадает совсем. Татьяна тоже, женщин в такой истории использовать не будут.

– Какая Татьяна? – удивился Отари. – Загорелая спортивная девушка, волосы темно-русые?

– Да. – Гуров думал уже о другом. – Крутится около меня. Хотел выяснить, кто такая, теперь ни к чему. А ты ее знаешь? – Он вспоминал свой последний разговор с Зиничем.

– Знаю. – Отари рассмеялся.

Гуров не обратил на смех товарища внимания, продолжал рассуждать:

– Толик может быть лишь исполнителем, и оказывать давление на твоего начальника он совершенно не способен. Существует фигура в тени. Если это не плод моей разбушевавшейся фантазии, то Зиничем руководят. Именно Зинич сообщил своему шефу о направлении твоей работы. Возможно?

– Только возможно, не больше, – ответил Отари.

– Прикажи за ним присмотреть, Зинич может вывести тебя на фигуранта. А я займусь Кружневым. Он мне в принципе не нравится, хотя это и не аргумент, но я с ним поработаю. Он отрицает, но его якобы видели в два часа ночи у машины.

– Медсестра санатория Вера Матюшева, – улыбнулся Отари. – Уже допрошена.

– Знаешь? – удивился Гуров.

– Я кто? – Отари поднял к лицу толстый палец. – Отари Антадзе! Начальник! Я все знаю. Шучу, дорогой, шучу, не все, далеко не все, кое-что немножко знаю. Вера видела мужчину, похожего на Кружнева, мочился за машиной.

– Из гостиницы не выходят по нужде на улицу.

– И я говорю.

– Ты считаешь, что показания медсестры защищают Кружнева? Я предполагаю, что они могут Кружнева полностью изобличить.

– Извини, глупость говоришь, сам сказал: из гостиницы для этого дела на улицу не выходят.

– Не выходят. Следовательно, если докажем, что у машины был Кружнев, то и гайки свинтил Кружнев.

Отари молчал, он просчитывал варианты медленнее Гурова, опаздывал.

– Подожди, Матюшева не говорит определенно. Ты на меня не похож, но многих людей легко с тобой спутать. Кружнев – человек неприметный, среднего роста, худощавый, таких много.

• Предыдущая
• 24/51
• Следующая