Метафизика половой любви - Шопенгауэр Артур - Страница 3

Но перейдем теперь к более основательному исследованию вопроса. Эгоизм - столь глубоко укоренившееся свойство всякой вообще индивидуальности, что эгоистические цели суть единственно надежное средство для возбуждения деятельности индивидуальной воли, и на них уверенно можно в этом рассчитывать. Хотя род имеет преимущественное, большее, непосредственнейшее право на индивида, чем сама преходящая индивидуальность; однако же, когда индивид должен действовать и даже жертвовать для сохранения и определенности свойства рода, его интеллекту, ориентированному только на индивидуальные цели, важность этой задачи невозможно сделать столь понятной, чтобы она соответственным образом подействовала на него. Поэтому в подобном случае природа лишь тем может достичь своей цели, что прививает индивиду своего рода иллюзию, из-за которой ему кажется благом для него самого то, что на деле является таковым лишь для рода, так что он служит этому последнему, в то время как полагает, что служит себе самому; при этом перед ним витает лишь химера, замещающая в качестве мотива нечто действительное, но исчезающая сразу же по достижении цели. Эта иллюзия есть инстинкт. Его в огромном большинстве случаев следует рассматривать как родовое чувство, которое предлагает воле то, что приносит пользу роду. Но поскольку воля стала здесь индивидуальной, она должна быть обманута так, чтобы представляемое в чувстве рода она воспринимала чувством индивида, а значит, мнила, что стремится к индивидуальным целям, тогда как на самом деле она преследует лишь генеральные (понимая это последнее слово в собственном его смысле)14. Внешнее проявление инстинкта лучше всего наблюдать у животных, где роль его наиболее значительна; но с внутренним ходом его, как со всем вообще внутренним, мы можем познакомиться только на примере нас самих. Считают, правда, что у человека почти нет инстинкта, - в крайнем случае лишь тот, вследствие коего новорожденный ищет и схватывает материнскую грудь. Но в действительности у нас есть один, очень определенный, явственный, даже усложненный инстинкт, а именно инстинкт столь тонкого, серьезного и своенравного выбора другого индивида для полового удовлетворения. С этим удовлетворением самим по себе, т.е. поскольку оно есть основанное на настоятельной потребности индивида чувственное наслаждение, красота или безобразность другого индивида не имеет ничего общего. Столь настойчивая, однако ж, оглядка на нее, а вместе и возникающий из нее тщательный выбор, очевидно, относятся поэтому не к самому избирающему, - хотя это ему и кажется, - а к истинной цели, к тому, что должно быть порождено им, - ибо в нем должен быть возможно чище и вернее воспроизведен тип рода. А именно: вследствие тысячи физических случайностей и моральных превратностей возникают бесчисленные перерождения человеческого облика; и, однако, вновь и вновь воспроизводится подлинный тип его, во всех его частях; сие происходит под водительством чувства красоты, которое сплошь и рядом господствует над половым влечением и без которого это последнее вырождается в отвратительную нужду. Соответственно этому каждый будет, вопервых, решительно предпочитать и страстно желать красивейших индивидов, т.е. таких, в которых наиболее чисто выявился характер рода; во-вторых же, он возжелает в другом индивиде тех в особенности совершенств, каких недостает ему самому, - найдет даже прекрасным и несовершенства, составляющие противоположность его собственных, поэтому, например, низенькие мужчины ищут высоких женщин, блондины любят брюнеток и т.д. Кружащий голову восторг, который овладевает мужчиной при виде женщины соответствующей ему красоты и выдает ему за высшее благо соединение с нею, это именно и есть чувство рода, которое, узнавая отчетливую печать рода, желает продлить его с этим явно выраженным характером. На этом решительном влечении к красоте основано сохранение типа рода: поэтому-то оно и действует с такою силой. Те моменты, на которые обращает оно внимание, мы рассмотрим подробно ниже. Итак, то, что ведет при этом человека, действительно есть инстинкт, направленный на лучшее с точки зрения рода, тогда как сам человек мнит, будто ищет лишь более сильного собственного наслаждения. - В этом перед нами, в самом деле, очень поучительное разъяснение внутренней сути всякого инстинкта, каковой почти всегда и всюду, как и здесь, приводит в движение индивида на благо рода. Ибо очевидно, что та тщательность, с которой насекомое отыскивает определенный цветок или плод, мясо или навоз, или же (как наездники-ихневмониды) личинку другого насекомого, чтобы отложить личинки лишь туда, и для достижения этой цели не останавливается ни перед трудностью, ни перед опасностью, - весьма подобна той, с которой мужчина старательно выбирает для полового удовлетворения женщину определенного, ему индивидуально приятного свойства и так упорно стремится к ней, что часто для достижения этой цели вопреки всякой разумности жертвует собственным своим счастьем, - в безрассудном ли браке, в любовных ли интригах, стоящих ему состояния, чести и самой жизни, - или даже совершая преступления - прелюбодеяние или изнасилование; все лишь для того, чтобы, согласно полновластной от века воле природы, целесообразнейше послужить роду, хотя бы и за счет индивида. А именно, везде и всегда инстинкт есть действие как бы согласно некоему понятию о цели, и все же совершенно без оного. Природа внедряет его там, где действующий индивид был бы неспособен понять цель ее или не желал бы стремиться к ней; поэтому он, как правило, свойственен лишь животным, а среди них прежде всего низшим, имеющим всего менее рассудка, - но почти исключительно в рассматриваемом здесь случае присущ также и человеку, который хотя и может понять эту цель, но не стал бы преследовать ее с нужным усердием, а именно даже и за счет своего индивидуального блага. А потому здесь, как и во всяком инстинкте, истина принимает обличие иллюзии, чтобы повлиять на волю. Сладострастная греза нашептывает мужчине, что в объятиях женщины приятной ему красоты он найдет больше наслаждений, чем в объятиях любой другой; или, будучи направлена исключительно на единственного индивида, прочно убеждает человека, что обладание им даст ему безмерное счастье. Вследствие чего человек мнит, что его муки и жертвы служат его собственному наслаждению, в то время, как все это происходит лишь ради сохранения правильного типа рода, или же потому, что должна возникнуть совершенно определенная индивидуальность, которая может произойти только от этих родителей. Характер инстинкта, - т.е. действие как бы по некоторому понятию о цели, и все же совершенно без оного, - так полно присутствует здесь, что тому, кого влечет эта иллюзия, часто даже отвратительна и нежелательна та цель, которая только и руководит им, т.е. зачатие: а именно это так при всех внебрачных любовных связях. Сообразно изложенному характеру предмета всякий влюбленный, достигнув наконец наслаждения, испытает странное разочарование, и подивится тому, что столь страстно желанное дает не более чем всякое другое половое удовлетворение; так что, как он видит, не очень-то он этим и вдохновлен. Дело в том, что это желание относится ко всем прочим его желаниям, как род относится к нему, индивиду; т.е. как бесконечное к конечному. Удовлетворение же, напротив, достается лишь роду, а поэтому и не доходит до сознания индивида, который здесь, вдохновлен волей рода, жертвенно служил такой цели, которая вовсе не была его собственной. Поэтому-то всякий влюбленный, совершив, наконец, свое дело великое, чувствует себя в дураках: ибо исчезла та иллюзия, посредством коей индивидуум был здесь обманут родом. Следовательно, очень удачно сказал Платон: Сладострастие есть самое суетное желание15.

Но все это, в свою очередь, бросает свет на природу инстинктов и побуждений животных... - Значительным преобладанием мозга у человека объясняется то, что у него меньше инстинктов, чем у животных, и что даже эти немногие легко могут быть введены в обман. А именно, чувство красоты, инстинктивно руководящее выбором предмета полового удовлетворения, сбивается и заблуждается, если вырождается в склонность к педерастии, - аналогично тому, как навозная муха (...), вместо того, чтобы соответственно инстинкту отложить яички в гниющее мясо, откладывает их в чашечку цветка Arum Draculculus, - соблазнившись трупным запахом этого растения.