Шакалы - Леонов Николай Иванович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/83
- Следующая
Около двух часов дня оперативники Гурова вышли на мужчину, который встречал Юлию третьего числа в Шереметьеве. Удача улыбнулась отставному майору, опытному сыщику Григорию Котову. Высокий, худой, с длинным, чуть горбатым носом, который не соответствовал русской фамилии, зато полностью оправдывал отчество Давидович, сыщик, при своей субтильной внешности еврея-интеллигента, обладал мертвой хваткой. Если Котов вцепился, то его можно было только убить, но не оторвать.
Еще третьего, во время быстрого опроса людей в Шереметьеве, обслуживающих депутатский зал, Котов заметил, что одна из буфетчиц не смотрела на оперативников с любопытством, а быстро отвернулась и начала без надобности протирать стойку. Когда блицкриг результатов не дал и на след неизвестного выйти не удалось, Котов вернулся, как говорится, к печке. На следующий день оперативник посетил парикмахерскую высшего разряда, надел белоснежную рубашку и парадный костюм, который носить умел, даже купил новые модные очки и вернулся к той самой стойке. При первом знакомстве он не имел успеха у женщин. Уж больно он был худощав и внешне немужественен, обладал мужеством и стойкостью, которые следовало почувствовать, а на это требовалось время.
Настя, так звали буфетчицу, пышнотелая и миловидная, нравилась мужчинам. Увидев Настю, большинство мужчин испытывали прилив крови и желание своих древних предков схватить женщину, раздеть, овладеть ею. Она прекрасно знала об этом, но в большинстве случаев оставалась фригидна – мужчины, кроме брезгливости и презрения, никаких иных чувств у Насти не вызывали. Она знала человека, которого разыскивали менты, но не желала помогать похотливым мужикам, тем более ментам, да еще ввязываться в историю. Сергей Батулин, так звали разыскиваемого, однажды провел с ней вечер, затем ночь, оказался нежным и внимательным, она даже получила удовольствие. Он, безусловно, работал в КГБ, Настя эту организацию иначе не называла, и ввязываться в драчку между двумя службами, да еще выдавать человека, от которого, кроме добра, ничего не видела, женщина не желала.
Когда Котов, элегантный и улыбчивый, появился у стойки, Настя сразу узнала его, поняла, что за нее почему-то взялись, и твердо решила не отступать. Она плохо, точнее, совсем не знала Котова. Через десять минут обычной болтовни о погоде, о том времени, которое течет и не дает передохнуть, опер точно знал, что вышел в цвет. Котов ничего не сказал Крячко и Гурову, начал осаду. Крепость казалась неприступной. Он часами стоял у буфета, с утра до вечера дежурил у подъезда дома, молча выслушивал оскорбления и проводил часы в гробовом молчании.
Сам Котов при каждом удобном случае, если они оказывались у буфета одни или шли вместе в магазин, непрерывно говорил с таким видом, словно его внимательно слушают. Он рассказывал о своей жизни, начав буквально со дня рождения. Поведал, что мама у него русская, а отец еврей, родители решили, что в России еврей – это всегда плохо, дали ему русское имя и фамилию матери. Однако нос и отчество выдавали его происхождение, потому в школе Гришку Котова обзывали жидком, который красится под русака, скрывает истинную родословную. Однажды, классе в пятом, ребята затащили его в туалет, стянули штаны, проверили, обрезанный он или нет.
Данный эпизод Котов рассказывал, когда они с Настей шли из магазина. Женщина неожиданно остановилась, впервые посмотрела ему в лицо и протянула одну из сумок. В тот вечер сыщик пил чай в квартире у Насти, которая жила одна, муж несколько лет назад вышел из дома за сигаретами и вернулся через неделю за вещами.
– Ты хороший мужик, старательный, однако зря время теряешь. Я про того человека тебе ничего не скажу, он кагэбэшник, а меня работа кормит.
Котов признал, что Настя права, и начал рассказывать, как учился в школе милиции, потом стал работать опером в отделении, уходя на службу, брал из семейной кассы рубль – на обед и сигареты.
На следующий день Котов написал подробный рапорт, положил в конверт, передал Крячко и сказал:
– Если я, случаем, под машину попаду или еще чего, тогда откроешь. Лады?
– Может, обсудим? – аккуратно спросил Станислав.
– Я тебе сказал. Меня учить поздно, помочь нельзя, а волну гнать рано. – Котов кивнул и исчез.
Котов прослужил в розыске четверть века, так что историй хватало, он терпеливо их рассказывал, постоянно изображая себя то в глупом, то в смешном виде. Случалось, Настя уставала и прогоняла его к чертовой матери. Она выражалась конкретнее и грубее, он согласно кивал и отходил от буфета, усаживался за дальний столик. Если Настя выгоняла его из дома, сыщик выходил на улицу, гулял под окнами.
Через двенадцать суток она сдалась, оставила ночевать, а под утро сказала:
– Батулин Сергей Витальевич, – назвала номер и марку машины и разрыдалась. – Все, теперь ты больше не придешь. – Начала его целовать. – Гришенька, любимый ты мой, как же все в этой жизни пакостно!
Он горячо ответил на поцелуй, прижал ее голову к груди и ответил:
– Пакостно, родная, но сегодня солнечный день. Я тебе раньше не говорил, ты могла подумать, вру, так как интерес имею. Голубушка, ты одна, моя красавица, и я один, скелет ободранный, и мы встретились. И никуда я не денусь, каждый день приходить не смогу, служба, но постоянно надоедать буду, я тебе еще не все рассказал.
А в то воскресенье, восемнадцатого, около четырнадцати часов, Геннадий Веткин за рулем, Григорий Котов полулежал на заднем сиденье, «вели» «Жигули» Батулина.
– И чего мы за ним мотаемся? – философствовал Котов. – Мы его установили, служит он в Управлении охраны, нам не по зубам. Такой фигурой должен Лев Иванович заниматься.
Батулин с широкой улицы резко свернул в переулок, Веткин успел, не отпустил, ухмыльнулся:
– Ишь, шустряк, за фраеров держишь.
– А ну кончай, езжай в контору! – резко сказал Котов. – Засветишься, и все дела, на одной машине грамотного человека вести опасно и глупо.
– А чего он крутится? – упорствовал Веткин. – Чую, на какую-то конспиративную встречу едет, потому и юлит, проверяется. Но не засек он меня пока, не засек. Чую! Гришка, ты же настоящий опер, должен понимать, коли бы он нас засек, так поездку бы отменил и спокойненько отправился в свою контору или домой.
– Мы уже дважды свернули за ним резко, он тоже оперативник, а не лопух, кончай, крути обратно, – недовольно произнес Котов.
Но Веткин не слушал и продолжал преследование. Самолюбие – качество полезное, но порой опасное, особенно когда приводит к тупому упрямству. Григорий Котов выявил буфетчицу и через нее вышел на разыскиваемого, а что сделал он, Генка Веткин? Да ничего путного, получает большие деньги, а толку от него как от козла молока. Сейчас открылся шанс. Фигурант едет явно на конспиративную встречу.
– Нет уж, Гриша, я его прищучу, – сказал Веткин, прячась за автобусом, отпуская ведомые «Жигули» на квартал. – Я из общего котелка задарма жрать не желаю.
– Очнись, сыщик, – гундел с заднего сиденья Котов. – Это из парной хорошо окунуться в прорубь, а в принципе прорубь следует обходить стороной.
– Почему евреи такие умные?
– Потому что русский и дураком проживет, а дурак-еврей погибнет, – ответил Котов философски.
Они свернули у Марьиной Рощи, обогнали стоявший у тротуара автобус и увидели: Батулин припарковался у четырехэтажного облезлого, довоенной постройки дома, запер машину и спокойно вошел в подъезд. Оперативники проехали мимо, свернули в ближайший двор, и Веткин выскочил из машины, бросился к подъезду.
– Мудак, словно сто лет в сыске и не пахал, – выругался Котов, выбрался с заднего сиденья, забрал ключи, аккуратно запер машину и неторопливо направился следом за товарищем. Прежде чем войти в подъезд, опер внимательно посмотрел переулок: «Жигули», на которых прикатил Батулин, стояли на месте. Котов лишь вошел в подъезд дома, как понял, что они угодили в ловушку. Тусклая лампочка освещала грязный подъезд, на другой стороне которого виднелась приоткрытая дверь во двор. Это был, как говорится, обыкновенный «сквозняк».
- Предыдущая
- 29/83
- Следующая
