Праздник навсегда! - Лермонтов Владимир Юрьевич - Страница 2
- Предыдущая
- 2/36
- Следующая
Мой маленький глинобитный домик расположился на склоне горы, в полукилометре от низины, трассы. Выше него небольшая живописная полянка, а дальше – сплошной лес до самой вершины. На полянке стоят часовенка и колоколица, которые мы соорудили из дерева вместе с моим другом. Они похожи на теремки, какие делают в детских садиках для игр. А еще они похожи на двух странников, один – колоколица – высокий и худой, чуть склонивший голову набок, стесняясь своего роста, а другой – часовенка – низкий и полный. Как древние, чудные путешественники, вынырнули они из другого мира, другого пространства, другого времени и на миг застыли на поляне, разглядывая все, что открылось их взору. И кажется, что сейчас они вот-вот шевельнутся и двинутся в свой бесконечный путь по бескрайним дорогам земли. Они рассказывали людям о главном, вечном и неизменном. Ведь люди часто забывают, для чего они живут, для чего создан этот мир, и тогда приходят беды, страдания, слезы. Эти вестники напоминали о забытой радости, об утраченном счастье, о потерянной любви. Но еще они были моими друзьями, и я с ними даже разговаривал, ласково поглаживая шероховатые стены, и мне казалось, что они отвечали взаимностью. У колоколицы был свой язык. На ней висели два небольших колокола и два рельса, и она говорила со мною легким перезвоном. Даже если не было ветра, рельсы раскачивались неведомой силой, и от ударов разносился мелодичный звук. А часовенка давала мне знать о том, что слышит меня, тем, что вдруг наполнялась благовониями, и легкий ветерок ходил внутри и колыхал огоньки лампадок и свечей.
Здесь, в одиночестве и удаленности от суеты мирской, я вел свои сокровенные беседы со Всевышним. Каждый день утром и вечером я поднимался на поляну, забирался на колоколицу и звонил. Звонил, чтобы Господь услышал меня, мои молитвы, чтобы не забывал, что есть на земле такой маленький и незаметный человек – как я. Потом шел в часовню и, если было масло, зажигал лампадку, и, став поближе к маленькому оконцу, начинал сердечный разговор. Сначала казалось, что меня никто не слышит и мои слова растворяются в пустоте, будто я разговариваю сам с собой. Но потом пустота вдруг оживала и приходила в трепетное волнение. На сердце нисходила благодать, а в душе становилось так мирно и спокойно, как бывает солнечным, летним днем в полдень на озерце, сокрытом в дремучем девственном лесу, куда не проникает даже легкий ветерок и не нарушает кристальной глади воды, где резвятся озорные золотистые рыбки.
Снизу доносился непрерывный гул машин, иногда заглушаемый ревом проходящего поезда. Там, в машинах и вагонах, сидели люди, они куда-то спешили, ведь люди всегда спешат, им нужно куда-то успеть, иначе будет расстройство и счастье не придет к ним. Но счастье – хитрая вещь, чем быстрее за ним гонишься, тем быстрее оно убегает от тебя. Люди придумали скоростные машины, которые могут даже обогнать ветер, но счастье тоже прибавило «газу», так и висит перед носом, а ухватиться за себя не дает.
Когда-то я тоже участвовал в этой гонке за счастьем, но так и не догнал его. Занимался этим я до тех пор, пока не понял, что счастье нельзя догнать, его можно только дождаться и впустить в свой дом, в свое сердце. Оно на самом деле не убегает, а догоняет человека и, потому, чтобы его поймать, нужно не бежать, а остановиться, замереть и, не суетиться. Истина приходит в молчании, ибо она сама по себе очень тиха и нежна, и ее важно не спугнуть водоворотом мыслей и чувств, суетой и волнением.
Я потихоньку учился принимать истину, я учился молчать, хотя это трудно удавалось. Лишь долгие молитвы успокаивали ум, утомляли его, и он на какие-то мгновения прекращал. «варить свое вечное зелье из одних и тех же продуктов – мыслей» и впадал в дремотное состояние. Именно в эти моменты небесная нежность, как птица, касалась своим легким крылом моей души, и все мое существо приходило в несказанный трепет и благодатное волнение. Это продолжалось недолго, ибо ум, учуяв нежданное посещение, пробуждался и тут же давал сигнал к осмыслению происходящего: включалась мозговая бетономешалка – и божественные волны угасали и исчезали. Я начинал все сначала, и это походило на игру в прятки: я прятался от своего старого, болезненного существа, и пока оно меня искало, душа уносилась в небесную даль. Это было трудно, спрятаться от себя самого, но эта игра со своим собственным разумом стоила того, чтобы пережить эти светлые мгновения вышней благодати.
Иногда ничего не получалось, я не мог уйти от себя, мое старое "я" преследовало меня неотступно, и тогда наступал сезон глубокого уныния, будто небо моей души заволокли непроницаемые тучи, и непрерывно шел дождь. Именно в такой день я впервые встретил этого странного старика.
С утра сходил недалеко в лес, собрал толстых веток и, связав их веревкой, принес вязанку домой. Потом ломал их ударами ноги, а то и просто руками, так как они были гнилые. То, что ломалось легко, плохо горело, а то, что невозможно было перебить даже обухом топора, в печи давало жар. И тогда мне подумалось, что то, что дается легко – гнилое, и потом от него не будет никакого проку, а то, что достается с трудом и потом, принесет благодатный плод, согреет.
В домике у меня жил котенок с белой шерсткой и черными пятнами. Как-то приблудился он Бог весть откуда. Был тощий, грязный, а главное слепой. Тыкался мордочкой и постоянно ударялся о различные препятствия. Покормил я его хлебушком, помыл в тазике теплой водой, и он стал членом моей маленькой лесной обители. Много раз мне говорили, чтобы я его утопил, ведь он всю жизнь мучиться будет, а у меня от таких советов внутри все переворачивалось. Какой бы ни был, он – тварь Божия, разве имею право я отнимать у кого бы то ни было жизнь? Ну, даже если и слепой, так что ж ему, не жить?
Назвал я его Лучиком. Моя большая лохматая собака Ассоль встретила появление четвероногого пришельца как полагается всякой собаке, но тут же была сражена его открытостью и незащищенностью. Лучик терся о собачью морду, а Ассоль открывала пасть и слегка покусывала котенка, сама себе, видимо, не давая отчета, куда подевалась ее агрессия. Более того, они вскоре так подружились, что, когда Ассоль спала, Лучик забирался на нее и принимался месить своими лапами ее пышную шерсть. Он выпускал когти, что, видимо, доставляло Ассоль удовольствие. А потом Лучик засыпал прямо на живой подушке, и если бы вы видели эту картину, то наверняка умилились бы и разуверились в пословице, что кошка с собакой живут в ненависти друг к другу, ибо эта картина мира и согласия между двумя непримиримыми животными являла совершенно противоположное. Кошка с собакой могут жить в согласии и даже любви, что людям между собой почти не удается.
Постепенно Лучик освоился с предметами, мебелью, дверями и кое-как перемещался с наименьшими соприкосновениями. Правда, далеко он не ходил, только на площадке перед домиком погуляет и обратно. Иногда у него плохо выходили прыжки на кровать или стул, он промахивался и падал. Но самое главное – он понял, что обрел свой дом, свое место, своего хозяина, и друга в лице Ассоль.
Внизу, у дороги, располагались два маленьких продуктовых магазинчика. После того как в печи разгорелся более-менее нормальный огонь, я вышел из домика за продуктами и взглянул на крышу. Из печной трубы мягко поднимался вертикально вверх дым, который уже немного выше сливался с клубами тумана. Ассоль, сидевшая на поводке, встрепенулась и вскочила, начав выражать мне свои чувства по поводу того, что я собрался в магазин. Ей об этом сказала продуктовая сумка, накинутая на плечо. Она пристально смотрела мне вслед, пока я спускался вниз. Потом, когда я скрылся из вида, Ассоль принялась громко лаять, и ее голос разносился так далеко, что я слышал его даже у магазинчика.
Старик стоял около киоска, сгорбившись и опершись одним плечом на телеграфный столб. На нем был плащ с капюшоном, который закрывал все лицо, виднелась только густая седая борода. Жилистая рука держала палку – посох. Он стоял, не шелохнувшись и не подавая никаких признаков жизни и интереса к окружающему миру, проезжавшим машинам и проходящим людям. Если бы перед ним лежала шапка или он протянул руку ладонью вверх, то можно было бы подумать, что он просит милостыню, а так он был похож на человека, который на миг остановился, чтобы отдохнуть. Из-под полы плаща виднелась странная обувь. Я, конечно, не разглядывал, но мне показалось, что на ногах у него сандалеты с крестообразными ремешками. Я подумал, что в такой обуви долго не проходишь, тем более, когда уже зима на носу.
- Предыдущая
- 2/36
- Следующая
