Вокзал - Андреев Олег Андреевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/73
• Следующая

Но неприятные мысли сразу улетучились, как только он остался с Оксаной в кабинете наедине. Она стояла перед ним на ковре – точно так же, как во время его проработки кассирш несколько минут назад. Такие же отрешенные и спокойно смотрящие на него серо-голубые глаза. Глубокие глаза. Глаза зрелой женщины.

«Ну вот вам ваш кисловодский поезд. Встречайте своих отдохнувших родных и близких. Только не надо сразу пить водку, после целебных вод реакция может быть непредсказуемой».

Оксана улыбнулась.

А Ларин в который раз подумал, что уволит Собинову обязательно. Это уже ни в какие рамки не лезет.

И вдруг он увидел ее, родимую, свою надежду и опору, свой хлеб и гордость, свое, как говорили давно, средство производства.

Управляли тачкой два цыганенка лет восьми-девяти. Впрочем, возраст этих детей вычислить было сложно, да и отвык он определять не то что детей, но и людей по внешности. Давно определял по иному принципу. Например, опасен такой человек или нет?

– Ты знаешь, это чужая вещь. Это моя машина. Я никому не разрешаю брать свои вещи без спроса. Где ты ее взял?

Оба мальчишки мертвой хваткой вцепились в тачку и стреляли глазами по сторонам. Народу на рынке было много, и потому вокруг остановившейся в проходе тачки мгновенно образовался затор. Их толкали, протискиваясь к прилавкам, интеллигентно и не очень поругивали. Кое-кто даже заинтересовался, почувствовав в ситуации конфликт между взрослым бомжом и детьми вольного народа.

Боцман рванул тачку на себя, надеясь на силу. Цыганята держали крепко.

Один из них вдруг заревел, и сразу в толпе раздались возмущенные голоса москвичей – взрослый, пожилой человек, детей обижает. И хотя дети цыганские, но Боцман-то бомж. А Москва от сочувствия к бомжам уже устала.

Второй цыганенок вдруг заорал во все горло на своем языке.

Боцман попытался втолковать окружающим, что это его, Боцмана, тачка. Он сам ее сделал. Вот это колесо, оно нестандартное. Он его принес аж с Кутузовского проспекта. Бесполезно. Никто не верил, и симпатии были на стороне детей.

Не прошло и тридцати секунд, как в толпу, ввинчиваясь червяками, проникли чернявые дети обоего пола и всех возрастов. В считанные секунды они оказались в непосредственной близости от Боцмана. Кто-то первым прыгнул на его больную спину и вцепился в волосы. Кто-то тянул вниз за полы полперденчика. Кто-то больно щипал за руки и отгибал пальцы.

Толпа зевак, стоявшая вплотную, сразу подалась назад, образовав пятачок. А ведь совсем недавно казалось, что люди протискиваются в узком проходе с трудом.

Так муравьи облепляют свою жертву и впрыскивают кислоту. Примерно так, старой гусеницей в муравейнике, почувствовал себя Алексей Иванович. Трещал полперденчик, болела спина, жгло руки, но самое главное, тот, кто сидел сверху, норовил попасть пальцем в глаз. Появилась и другая напасть – взрослая цыганка.

Она сносно говорила на русском, вернее, орала во всю глотку, обвиняя бомжей Москвы во всех смертных грехах. При этом очень чувствительно била локтем под ребра Боцмана. А они у него болели.

– Алексей Иванович! Алексей Иваныч, брось ты свою тачку, они сейчас мужиков наведут! – Кто-то выдернул его из-под мышиной кучи, уже изрядно потрепавшей одежду и тело Боцмана. – Пойдем, дорогой, пойдем подальше от этих жлобов, от этих люмпенов…

Это был Профессор. Из вокзальных. Он пришел на рынок прикупить что-нибудь поесть. В буфетах и кафе-бистро не пожируешь. Боцман подчинился больше из удивления, откуда Профессор знает его имя и отчество. Он совершенно забыл, как сам, три месяца назад, когда справляли какой-то праздник и по этому поводу выпили, поведал Профессору свою историю. Но теперь не помнил этого факта, а потому удивлялся.

– Нет, ну каковы?! – вместо Боцмана удивлялся Профессор, хотя чему тут было удивляться, эти же не в театре «Ромен» зарабатывают на жизнь, и можно ли цивилизованному оседлому славянину вообще понять этот, подобно евреям, вечно гонимый и кочующий народ без родины.

Вообще Боцман вывел для себя в жизни одну странную особенность славян. Они никогда не держались вместе. Вот грузины, армяне, евреи… – те всегда, как кулак, хотя их всегда было мало, но все они своему сообществу непререкаемо ценны. И били славян поодиночке, хотя тех было подавляющее большинство. Почему?

Почему славянам наплевать на всех и каждого? Россия большая, бабы еще нарожают?

Этого Боцман не понимал. Да уже и не старался понять.

– Слушай, Профессор, а куда мы идем? Мне нужно попасть на вокзал. Там какие-то хреновины установили и деньги берут за проход.

– Не хреновины, а турникеты. Виктор Андреевич Ларин постарался.

И опять при этом имени у Боцмана неприятно сжалось сердце.

– Дурят народ. Жируют, – бодро шагал Профессор. – Но за мой счет не пожируешь. Мы с тобой по путям и через перрон для электричек.

Так они и сделали.

Оба бомжа, вокзальный и рыночный, вошли внутрь, миновали два зала и пришли к кафе. Там, в закутке, где буфетные складировали ящики с пустой посудой.

Боцман отодвинул ряд и достал из-за батареи отопления целлофановый пакет. В пакете лежала пухлая папка с какими-то документами и сто рублей одной бумажкой.

Боцман забрал стольник, а остальное засунул обратно.

– Не боишься, что кто-нибудь найдет? – спросил Профессор.

– Кто? Сюда уборщица даже не заглядывает, а Вера, буфетчица, знает.

Предлагала у нее хранить в железном ящике, а вдруг ревизия? Что за запросы? По какому поводу?

– Ну что ж, пойдем махнем, помянем раба божьего Фому. Кстати, Алексей Иванович, как его звали?

И Боцман, к стыду своему, не смог ответить ничего вразумительного. Может, от фамилии? Может, от имени? Все они теперь были ненужными для России, безымянными человеками с маленькой буквы.

Они вышли в центральный зал. Им предстояло пересечь довольно обширное пространство, выйти на площадь, где за мостом испокон находился небольшой, но приличный магазинчик. Решили взять на борт большую и маленькую. На маленькой настоял Профессор. Сказал, ночью пригодится. От закуски категорически отговорил. Он знал место, где кормят бесплатно.

– Это где-где? Второй Полупалашевский? – поинтересовался Боцман.

– Ну да. Американцы. Странные люди. Как будто виноватыми себя чувствуют, что живут лучше других, а у самих полно бомжей, – убежденно сказал Профессор.

– Я ж у них полгода назад убирал. Думал, закрылись давно. Лэрри там старший, – обрадовался Боцман.

– Точно. Вот и пошли. Нечего на колбасу тратиться.

И оба зашагали через зал несколько бодрее.

В тамбуре остались только девушка и блондин.

– Спасибо, – поблагодарила девушка блондина, поправляя выбившуюся из штанов майку.

Она дрожащими руками достала из кармана пачку сигарет, но оставшаяся последняя сигарета была сломана. Блондин молча протянул девушке свою пачку и отошел к другой двери тамбура.

– Ой, это, наверное, очень крепкие, – взглянула девушка на марку сигарет.

– Но курить все равно хочется. – Кошмар какой-то! – продолжила она разговор через минуту. – Спокойно стояла себе, курила. Просто так ведь прицепился.

Вначале курить дай, потом… дальше пошло-поехало…

– Черножопая сволочь! Ненавижу их всех! Животные, обезьяны! – проговорил парень. – А ты бы поосторожнее курить ходила. Да еще одна.

– В крайнем случае я бы закричала на весь поезд!

– Закричала бы! – усмехнулся блондин. – И что бы было?

– Что? Полный ведь вагон людей! Кто-нибудь, да услышал бы!

– Конечно! Все внимательно послушали бы, как ты кричишь. И проверили бы защелки своих дверей. Вряд ли кто-нибудь вышел бы на тебя взглянуть.

– Но ты же вышел? Не побоялся? – с симпатией взглянула на блондина курносая.

– Я вышел просто покурить. Считай, что случайно здесь оказался.

– А мне всегда везет на счастливые случайности, – улыбнулась курносая.

• Предыдущая
• 22/73
• Следующая