Журнал «Если», 2003 № 05 - Дяченко Марина и Сергей - Страница 57

• Предыдущая
• 57/80
• Следующая

Моя нога скользнула по гравию. Я дернулся и едва удержался на ногах, потянув спину. Дикая боль прострелила меня. Но тут небольшой оползень повлек меня вниз. Я едва удержал равновесие, схватившись за камень, и подтянулся вверх, по крутому склону.

Я задыхался, весь взмок от пота и умирал от желания стереть со лба и глаз соленые струйки.

— Подожди несколько минут, — твердил я себе, — и скафандр уберет их.

Но ожидание длилось целую вечность.

Я карабкался по нагромождению, выглядевшему, как песчаная дюна. Все вокруг казалось хаотически перепутанными дебрями. Почва ползла в обратную сторону. Я старался постоянно проверять свое орбитальное местонахождение и только поэтому знал, что иду в нужном направлении. Но карта была бесполезной.

Под ногами скрипели галька и песок, постоянно ускользая, лишая меня равновесия, отбирая скорость. Я упрямо лез по откосу, стараясь идти не прямо, а чуть наискосок. На вершине торчало несколько валунов, охраняющих фиолетовые лоскуты снега.

Натужно пыхтя, я достиг вершины и посмотрел вниз.

И увидел куб.

Я напряг глаза, стараясь его рассмотреть. Большая глыба аммиачного льда растаяла чуть дальше по линии гребня. Уносимые жидкостью обломки выцарапали и выскребли себе путь в камне. Там, где овраг сворачивал в сторону, собралась груда булыжников. У подножия этой кучи, почти ровно на русле ручья, находилось…

Оно двигалось.

Нет… это желтые искорки, внедренные глубоко в молочно-белую поверхность. Плавают. Вращаются. Блестят. Ловят слабый солнечный свет и отбрасывают его причудливыми узорами. Прямо мне в глаза.

Я поплелся вниз по каменистому склону холма, поближе к оврагу.

Куб оказался решетчатым. И служил чем-то вроде рамок для постоянно меняющихся линий, погруженных в глубину. Линии двигались, сплетались, расходились и сходились, образуя непонятные рисунки. Я прищурился, стараясь уловить их смысл. Но так и не сумев, отвернулся и поглядел вдаль.

Там расстилалась широкая просека, выбитая недавними потоками.

Я уже различал ярко-голубой и красный цвета станции. Ее сигнальный люминофор подмигивал желтым глазом. Я смогу добраться туда за час. А там должно остаться достаточно кислорода.

Что-то вновь привлекло мой взгляд к той штуке в овраге.

И я вдруг похолодел. По спине пробежал озноб.

Я пригляделся внимательнее. И увидел…

…широкое пространство мрака с огненными иглами, вертящимися, и сталкивающимися, и пляшущими… зелеными… синими… оранжевыми…

…предмет, состоящий из подрагивающих полос, тянувшихся ко мне…

…и растворяющихся в массах облаков, царапающих рубиновое небо…

…сверкающие поверхности, яркие и скользкие…

…каракули черным… потом желтым…

…бегущее животное, такое проворное, что оставляет лишь впечатление молниеносного прыжка, отблеска коричневой шкуры…

…гниющее розово-зеленое нечто… смрад веков…

…застывший свет…

…змеящиеся волосы…

…взрыв…

Тяжело дыша, я отвел взгляд. Каждый миг в глубине этой штуки сдвигался слой, и я видел нечто новое.

Я заставил себя отвернуться и продолжал спуск. Сейчас самое важное — добраться до полевой станции. Самое важное — воздух. «Уокер». Работа.

Я топал и топал вперед, хотя в мозгу теснились впечатления, вопросы, странные, тревожащие эмоции.

Я постоянно оглядывался. Не мог не оглядываться. Но упрямо шел дальше.

Погодите, погодите, нет…

Всего только минуту, пожалуйста…

Хочу снова прочувствовать то, что ощутил в первый раз…

Простите. Потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя после подключения. Я и не подозревал о его мощи и столь живом ощущении…

Неужели правда, что наша юность так красочна? Так ярка и цветиста? Так впечатлительна? Без дымки размышлений, которую приносит опыт?

В глубине души надеюсь, что нет. Искренне надеюсь.

Потому что дотягивать последние дни, зная, что все позади, что истинный мир совсем рядом, отчетливый и упругий, твердый и блестящий, но вечно ускользающий от тебя… это… это уж слишком.

Теперь я понимаю, почему добрые инженеры противятся широкому распространению подключения.

Особенно для таких, как я. Таких старых, как я…

Но позвольте мне вернуться к предмету, который свел нас вместе. К Артефакту.

Мы, разумеется, все знаем, как он оказался там. Моя первая догадка была почти верной. Долгое время он был погребен в бескрайних ледяных полях Ганимеда. Когда-то давным-давно он возвышался над поверхностью. Но постоянные столкновения и притирка наползающих друг на друга льдин похоронили его в холодных глубинах. Его не раскрошило. Он выдержал невероятное давление.

Рядом проползла энергетическая гусеница. Лед растаял. Случайный поток освободил Артефакт. И навеки изменил историю человечества.

Если проконсультируетесь с историографами, выяснится, что вначале обсуждались исключительно художественные достоинства Артефакта. Возникла весьма любопытная теория, гласившая, что сооружение это носит чисто эстетический смысл. Произведение искусства, и ничего более.

Я замечаю недоверчивые взгляды. Но это правда. В те далекие дни существовала четкая граница между Искусством и Наукой, две совершенно различные концепции, которые, как мы видим теперь, абсолютно ложны и не содержат ни крупицы истины.

Самое первое и яркое впечатление было очевидным: я с величайшим трудом мог отвести глаза от Артефакта. То же самое говорили и те, кто смотрел на его бесконечно изменяющиеся поверхности позже.

Главное — это постоянно обновляющаяся, каждый раз иная поверхность. Артефакт — в каком-то смысле камень, но в каком-то смысле — целиком созданная искусственно вещь, непрерывно переделывающая себя в новые соединения, новые субстанции, новые формы и логики. Каждая базовая единица — не пирамида и не куб, две наиболее часто повторяющиеся геометрические фигуры, а некая изначально изменчивая вещь, состоящая из углов и точек. Ее молекулярная структура определяется атомной, которая, в свою очередь, происходит из самих частиц, по мере того как управляющие ими законы со временем меняются. В старом море возникают новые, молодые силы.

Таким образом Артефакт в основе своей — это рекапитуляция законов, которые управляли, управляют и будут управлять Вселенной. Когда Вселенная была молода, законы тоже были молоды. Мы видим их в глубине Артефакта. Логика и математика горят ярко, сжигая свой недолговечный срок. Потом гаснут. Из их пепла возрождаются феникс новой логики, спонтанно разорванные симметрии, юные частицы, расплескивающиеся в гостеприимную матрицу поглощающей Вселенной.

Время идет внутрь. Изнутри выходит слоистый, меняющийся порядок мира.

О, простите. Два последних предложения — часть нашей литании: я не хотел впутывать в нашу дискуссию ссылки на религию.

Как уже было сказано, следует иметь в виду, что эти воспоминания, глубоко сидящие в моем мозгу, относятся к очень давним временам. Тогда на Ганимеде не разгуливали ветры. Люди не могли находиться на поверхности без скафандров. Даже многослойный шатер над поверхностью, удерживающий бесценные молекулы везде, за исключением нескольких огромных дыр, позволяющих кораблям садиться, — даже это относилось к каждодневной действительности.

Итак, мыслители того времени решили, что Артефакт — художественное произведение. Сложное, да, но художественное.

Второе поколение мыслителей посчитало, что это научный объект, нечто вроде прибора, содержащего изменяющиеся законы Вселенной. Новая сила. Новые частицы. Новая форма теории относительности.

Когда-то люди верили, что поля создают частицы. Так оно и есть. Но есть также вещи… затрудняюсь назвать их полями, которые создают законы. Законы Вселенной диктуются объектами. Артефакт и есть такой объект.

Или, может, только запись такого объекта.

Что приводит к третьей точке зрения на Артефакт.

Только десятилетие спустя после обнаружения Артефакта эффект стал очевидным. Вокруг этого места собралась небольшая община. Потом вырос город.

• Предыдущая
• 57/80
• Следующая