ЧМО - Левашов Виктор Владимирович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/11
• Следующая

ВЕРА. Как исключить?

ЖЕРДЕВ. Очень просто. Такой порядок. Чего тянуть-то, все равно исключат! Кто «за»? (Поднимает руку, за ним все присутствующие.) Против, воздержавшихся нет?

АНДРЕЙ (поднимает руку). Я против.

ЖЕРДЕВ. Ты?!

АНДРЕЙ. Да, я.

ЖЕРДЕВ. Вот даже и тут ты противопоставляешь себя коллективу! Все равно: принято большинством.

ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Можно спросить, почему ты против?

АНДРЕЙ. Потому что с ними я не хочу быть «за» ни в чем!..

ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Подведем итоги. Первое: слухи, что в лагере была какая-то организация, тем более профашистская, чушь и ерунда. Все, надеюсь, с этим согласны? Второе: виновники хулиганских проявлений осуждены коллективом, в целом здоровым, о чем свидетельствует исключение хулиганов из комсомола. На этом закончим.

АРБИТР. «Суд постановил… назначить наказания: Новацкому – три года лишения свободы… Конову – два года шесть месяцев… Чеботареву и Шарапову – по два года лишения свободы…»

Появляются МИЛИЦИОНЕРЫ, окружают осужденных.

ЧЕБОТЫАРЕВ (Новацкому). Это все ты! Все из-за тебя! Если бы не ты…

Взрыв голосов – как воспоминания о зале суда в момент оглашения приговора: «Сынок! Сыночка!..» «Мама! Мама!..» «Сыночек мой!..» «Мама! Мама!..»

Полная тишина.

АРБИТР. «Учитывая, что без первоначальных преступных действий Новацкого и Конова обвиняемые Чеботарев и Шарапов не встали бы на путь преступления, суд счел возможным применить к ним меру наказания, не связанную с лишением свободы: осудить условно…»

Милиционеры расступаются. Чеботарев и Шарапов исчезают в толпе сокурсников.

АРБИТР. «Принимая во внимание общественную опасность преступления и тот факт, что Новацкий и Конов в течение длительного времени глумились над потерпевшим…»

НОВАЦКИЙ. Мы не глумились! Мы хотели его воспитать, сделать из него настоящего мужчину!

АРБИТР. «…суд определил отбывание наказания: Новацкому – в воспитательно-трудовой колонии общего режима… Конову, к моменту совершения преступления достигшему совершеннолетия, в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. Осужденные взяты под стражу в зале суда…»

Милиционеры уводят Новацкого и Конова. Дискотека возобновляется. Тамара Викторовна и Халявин уходят. Старшинов подходит к Андрею.

СТАРШИНОВ. Вот и все.

АНДРЕЙ. Нет.

АРБИТР. «Через пять месяцев краевой суд изменил приговор в стороны смягчения: назначил Новацкому и Конову те же наказания, но с отсрочкой исполнения приговора на один год. Потерпевший не воспользовался своим правом обжаловать решение. Приговор вступил в законную силу…»

АНДРЕЙ. Вот теперь все. (Вместе со Старшиновым уходит).

АРБИТР. «Новацкий и Конов были освобождены из мест заключения и вернулись домой…»

Дискотека разгорается с новой силой. Появляется НОВАЦКИЙ. Он в кепке, в светлом плаще. Молча смотрит на танцующих. Обычная дискотека. Но если ты пять месяцев просидел в лагере и только вчера вернулся домой, это зрелище не кажется обычным. Его заметили, замахали руками: «К нам, Серега!» Он снял кепку, скрывавшую короткую тюремную стрижку, сбросил плащ, обнаружив казенную куртку и брюки хэбэ, полученные в лагерной каптерке перед освобождением, и включился в танец. С прежним азартом. Но что-то уже было не прежним. Только ли одежда? А если бы он был одет, как все, разве не ощутил бы холодка отчуждения вокруг себя, разве не оказался бы очень скоро в полном одиночестве, как оказался теперь? Один, посреди пустоты. И оттого обычные па современного танца, исполняемые одиноким человеком в тюремной одежде, выглядели странно, почти зловеще.

Музыка смолкла.

НОВАЦКИЙ. В чем дело? Почему мы не веселимся?.. Неужели вы мне не рады?.. Это смущает? (Показывает на робу.) Могу снять. Но вы же все равно не забудете, где я провел последние пять месяцев и как я туда попал!.. Что произошло, люди? Мы же, действительно, хотели как лучше! Мы, действительно, хотели создать разумный и справедливый порядок жизни – вместо бардака, где нами командовала разная пьянь!

Появляются ХАЛЯВИН и СТАРШИНОВ.

ХАЛЯВИН. Ты про кого это говоришь, Новацкий?

НОВАЦКИЙ. Про вас, Игорь Иванович.

СТАРШИНОВ. И про меня?

НОВАЦКИЙ. Вы-то, Семен Семенович, пьянь безобидная. А Лобзик – это вас, Игорь Иванович, мы любовно называли Лобзик – вы пьянь агрессивная. Мнящая о себе. Господи, да какой же идиот решил, что вы хоть кого-то чему-то можете научить! Хоть бы раз вы увидели, как утром выходите из дома: глаза белые, руки ходуном, а дых такой, что комары на лету дохнут! И он давал нам указания, читал нам мораль!

ХАЛЯВИН (Старшинову). У вас не появляется иногда ощущения, что они нас недостаточно уважают?

НОВАЦКИЙ. Что же произошло тогда, в Таежном? Ведь первый раз в жизни мы получили возможность жить так, как хотим, получили свободу! Вы только вдумайтесь: свободу! И чем кончилось?

СТАРШИНОВ. Свободу получить нельзя. Ее можно лишь…

НОВАЦКИЙ. Знаем, слышали! Добыть трудом. Обрести в бою.

СТАРШИНОВ. И трудом не добыть, это же не зарплата. И не обрести в бою. Свободу можно только выстрадать. И если вы в самом деле хотите что-то понять, начинайте с начала. Вашу свободу вы просто купили. Если быть точным – за две бутылки водки. У начальника лагеря.

ХАЛЯВИН. Что это за намеки? Что у меня купили?

СТАРШИНОВ. Мы же говорим о сути, не о форме. Напомнить? Отбой был в 23 часа. А дискотека, которую устраивали по соседству студенты, кончалась заполночь. Понятно, что и наши толкались там до конца. (Показывает на пустые раскладушки).

ХАЛЯВИН (проходя между ними). Безобразие! А завтра половина к подъему не встанет! Трактором поднимать! Все, хватит разговоров, больше никаких дискотек, только по воскресеньям!

НОВАЦКИЙ. Игорь Иванович, несправедливо! Почему из-за нескольких человек все должны страдать?

ХАЛЯВИН. А почему я и другие педагоги должны утром бегать и поднимать вас? Это справедливо? Только о своих удовольствиях думаете. Как дети. А вы давно уже не дети!

НОВАЦКИЙ. Ну, поехали! Дети, не дети! А сами только и знаете, что запрещать! Из лагеря ни на шаг, отбой в 23. Мы и будем вести себя, как дети, пока для нас есть только одно слово «нельзя»!

ХАЛЯВИН. А ты хотел, чтобы все можно? Из лагеря хоть куда? И отбой в час ночи?

НАВАЦКИЙ. Отбой вообще отменить.

ХАЛЯВИН. А на работу как вас поднимать? И так половина норму не выполняет. Отмени отбой – вообще будете спать в борозде!

НОВАЦКИЙ. Вам что важно: чтобы мы ложились в 23 или чтобы норму выполняли? Давайте так и договоримся: все выполняют норму на сто процентов, а когда мы ложимся – не ваше дело. И за порядком будем сами следить. А вы в наши дела вообще не вмешиваетесь.

ХАЛЯВИН. Представляю, что начнется! А кому отвечать?

НОВАЦКИЙ. Вот так всегда: то без пяти минут руководители…

КОНОВ. Не горячись. Обижаете, Игорь Иванович! Мы и сейчас за порядком следим, не допускаем ничего такого. Не верите? Вот буквально только обнаружили две бутылки водки. (Достает из-под раскладушки бутылки.) И никто не признается, чьи. А у нас насчет этого дела – ни-ни! (Новацкому.) Скажи?

НОВАЦКИЙ. Сознательность жуткая.

КОНОВ. Даже не знаем, что с ними делать. Нужно вылить, наверное? Фу, гадость какая!

ХАЛЯВИН (взял водку, взглянул на этикетки). Канский разлив. Действительно, гадость. А что, давайте попробуем! А то мы в самом деле: взрослые, взрослые, а как до дела доходит… Но смотри, Новацкий, чтобы все было в полном ажуре!

НОВАЦКИЙ. Игорь Иванович!

КОНОВ. Спите спокойно, дорогие товарищи.

ХАЛЯВИН (передает бутылке Старшинову). Эту гадость нужно немедленно уничтожить!

СТАРШИНОВ. Пошли. Только в столовую за огурцами зайдем…

Уходят.

НОВАЦКИЙ. Гениально! А я: справедливость, справедливость! Им только одно и нужно, чтобы показатели были в норме, а остальное… Обе-то бутылки зачем отдал? С них бы и одной хватило.

• Предыдущая
• 3/11
• Следующая