Лунный камень - Коллинз Уильям Уилки - Страница 32

• Предыдущая
• 32/118
• Следующая

Я вспомнил о внезапной болезни Розанны Спирман за вчерашним обедом, но не успел ответить, как сыщик вдруг уставился на кустарник и пробормотал про себя:

— Ага!

— Что случилось? — спросил я.

— Опять ревматизм в спине, — ответил сыщик громким голосом, словно желая, чтобы нас услышало третье лицо. — Должно быть, к перемене погоды.

Еще несколько шагов — и мы очутились у дома. Круто повернув направо, мы вышли на террасу и спустились по ступенькам в нижний сад. Сыщик Кафф остановился на открытом месте, откуда все хорошо было видно на большом расстоянии.

— Невероятно, чтобы эта молодая девушка, Розанна Спирман, со своей наружностью, имела поклонника, — сказал он, — но в интересах этой девушки я должен спросить у вас сейчас: не обзавелась ли она, бедняжка, обожателем, по примеру остальных?

Что означал его вопрос при данных обстоятельствах? Вместо ответа я вытаращил на него глаза.

— Дело в том, что Розанна Спирман пряталась в кустах, когда мы проходили мимо, — сказал сыщик.

— Это когда вы сказали «ага»?

— Да, когда я сказал «ага». Если у нее есть обожатель, такое поведение не означает ничего. Если же нет, то, при настоящем положении дел в доме, это крайне подозрительно, и, как мне ни жаль, я буду вынужден действовать соответствующим образом.

Что мог я ему сказать? Я знал, что мистер Фрэнклин любит гулять в кустарниках; я знал, что, по всей вероятности, он пойдет по этой дороге, возвращаясь со станции; я знал, что Пенелопа не раз заставала тут нашу вторую служанку и всегда уверяла меня, что Розанна хотела привлечь к себе внимание мистера Фрэнклина. Если дочь моя права, Розанна могла тут поджидать возвращения мистера Фрэнклина как раз в то время, когда сыщик заметил ее. Я был поставлен между двумя трудностями: или упомянуть о фантазиях Пенелопы, как о своих собственных, или предоставить несчастной девушке пострадать от последствий, от очень серьезных последствий, возбудив подозрения сыщика. Из чистого сострадания к девушке — клянусь честью и душой, из чистого сострадания к девушке! — я дал сыщику необходимые объяснения и сказал ему, что Розанна имела сумасбродство влюбиться в мистера Фрэнклина Блэка.

Инспектор Кафф не смеялся никогда. В тех немногих случаях, когда что-нибудь казалось ему забавным, углы его губ слегка кривились, и только. Они слегка покривились и сейчас.

— Не лучше ли было бы вам сказать, что она имела сумасбродство родиться безобразной и служанкой? — спросил он. — Влюбиться в джентльмена с наружностью и обращением мистера Фрэнклина кажется мне не самым большим сумасбродством в ее поведении. Однако я рад, что дело выяснилось. Как-то легче на душе, когда хоть какая-нибудь загадка разрешается. Да, я сохраню это в тайне, мистер Беттередж. Я люблю щадить человеческие слабости, хоть мне в моей профессии не так уж часто представляется к этому случай. Вы думаете, мистер Фрэнклин Блэк не подозревает о привязанности этой девушки? Поверьте, он скорехонько узнал бы о ней, будь девушка недурна собой. Некрасивым женщинам плохо живется на этом свете; будем надеяться, что они получат награду на том… А у вас превосходный сад, и как хорошо содержится лужайка! Посмотрите сами, насколько красивее кажутся цветы, когда их окружает трава, а не песок… Нет, благодарю, я не сорву розу. У меня болит сердце, когда их срывают со стеблей, так же как у вас болит сердце, когда что-нибудь идет неладно в людской… Вы не заметили что-нибудь необычное для вас в слугах, когда обнаружилась пропажа алмаза?

До сих пор я держал себя очень откровенно с сыщиком Каффом. Но вкрадчивость, с какой он вторично обратился ко мне с этим вопросом, заставила меня быть осторожнее. Сказать попросту, меня вовсе не радовала мысль помогать его розыскам, если эти розыски приводили его, словно змею, ползущую в траве, к моим товарищам — слугам.

— Я ничего не заметил, — сказал я, — кроме того, что все мы растерялись, включая и меня самого.

— О! — сказал сыщик. — И вы ничего больше не имеете мне сказать, не так ли?

Я ответил с невозмутимой физиономией (льщу себя этой мыслью):

— Ничего.

Унылые глаза сыщика Каффа пристально уставились мне в лицо.

— Мистер Беттередж, — сказал он, — позвольте пожать вам руку. Вы мне чрезвычайно нравитесь.

Почему он выбрал именно эту минуту, когда я обманул его, чтобы высказать мне свое расположение, понять не могу. Но, разумеется, я несколько возгордился, не на шутку возгордился тем, что наконец-то провел знаменитого Каффа!

Мы вернулись домой. Кафф попросил отвести ему для допроса особую комнату, а потом присылать туда слуг, живущих в доме, одного за другим, по порядку их звания, от первого до последнего.

Я привел сыщика Каффа в свою собственную комнату, а потом созвал всех слуг в переднюю. Розанна Спирман пришла вместе с другими, такая же, как всегда. Она была не менее опытна в своем роде, нежели сыщик в своем, и, я подозреваю, слышала в кустарнике, как он расспрашивал меня о слугах вообще, прежде чем увидел ее. Но по лицу ее нельзя было и догадаться, что она помнит о существовании такого места, как наш кустарник.

Я отправлял к сыщику одну служанку за другой, как мне было велено. Кухарка первая вошла в судилище — другими словами, в мою комнату. Она оставалась там очень недолго. Выводом ее было, когда она вышла:

— Сыщик Кафф человек унылый, но сыщик Кафф настоящий джентльмен.

Вслед за нею отправилась горничная миледи. Оставалась она гораздо дольше. Заключением ее было, когда она вышла:

— Если сыщик Кафф не верит словам порядочной женщины, то он мог бы по крайней мере оставить свое мнение при себе!

Потом отправилась Пенелопа. Оставалась минуты две, не больше. Донесение:

— Сыщика Каффа очень жаль: должно быть, он в молодости был несчастлив в любви, батюшка.

После Пенелопы пошла старшая служанка. Оставалась, как и горничная миледи, довольно долго. Вывод:

— Я поступила к миледи не за тем, чтобы какой-нибудь полицейский подозревал меня в глаза.

Потом пошла Розанна Спирман. Оставалась дольше всех. Никакого вывода — мертвое молчание и бледные как смерть губы. Самюэль, лакей, пошел вслед за Розанной. Оставался минуты две. Донесение:

— Тому, кто чистит сапоги мистеру Каффу, следовало бы постыдиться.

Нанси, судомойка, пошла последней; оставалась минуты две. Донесение:

— У сыщика есть сердце, он, мистер Беттередж, не издевается над бедной работящей девушкой.

Отправившись в судилище, когда все уже было закончено, узнать, не будет ли мне каких-нибудь новых приказаний, я обнаружил, что сыщик глядит в окно и насвистывает «Последнюю летнюю розу».

— Что-нибудь узнали, сэр? — спросил я.

— Если Розанна Спирман отпросится из дому, — сказал сыщик, — отпустите ее, бедняжку, но сперва дайте мне знать.

Уж лучше было бы мне промолчать о Розанне и мистере Фрэнклине. Было ясно, что несчастная девушка возбудила подозрения сыщика Каффа, несмотря на все мои старания не допустить этого.

— Надеюсь, вы не считаете Розанну причастной к пропаже алмаза? — осмелился я спросить.

Углы меланхолических губ Каффа искривились, и он пристально посмотрел мне в лицо.

— Я думаю, лучше будет не говорить вам ничего, мистер Беттередж, — сказал он, — а иначе вы, пожалуй, расстроитесь.

Я усомнился: уж точно ли удалось мне тогда, в саду, провести знаменитого Каффа? К моему облегчению, нас прервал стук в дверь, и пришло известие от кухарки: Розанна Спирман просит разрешения выйти по всегдашней своей причине: болит голова и хочется подышать свежим воздухом.

По знаку сыщика, я сказал:

— Пусть ее идет.

— Где у вас выход для прислуги? — спросил он, едва мы остались одни.

Я показал ему его.

— Заприте дверь вашей комнаты, — проговорил сыщик, — и, если кто-нибудь спросит обо мне, скажите, что я сижу здесь и размышляю.

Он опять скривил углы своих губ и исчез.

Оставшись один, я почувствовал сильнейшее любопытство, подтолкнувшее меня самолично заняться розысками.

• Предыдущая
• 32/118
• Следующая