Пионеры, или у истоков Саскуиханны (изд.1979) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 9

• Предыдущая
• 9/26
• Следующая

К этому времени господин на переднем сиденье – тот, кого называли «мосье Лекуа», – сумел наконец выпутаться из своих длиннополых шуб и подняться на ноги; затем он, опершись одной рукой на табурет возницы, другой снял шапку, любезно кивнул судье, поклонился Элизабет и начал приветственную речь.

– Прикрой макушку, дорогой француз, скорее прикрой! – крикнул возница, иными словами – мистер Ричард Джонс. – Не то как бы мороз не унес остатки твоих кудрей! Эх, будь у Авессалома[11] такие редкие волосы, он и по сей день здравствовал бы!

Все шутки Ричарда непременно вызывали смех, во всяком случае – его собственный. И на этот раз он тоже не замедлил почтить свое остроумие взрывом оглушительного хохота, к которому из вежливости присоединился и мосье Лекуа, вновь опустившийся на сиденье.

Священник – мистер Грант был служителем церкви – в свою очередь смиренно, хотя и очень сердечно поздоровался с новоприбывшими, и Ричард приготовился повернуть лошадей, чтобы ехать домой.

Однако повернуть их он мог только в выемке или поднявшись на вершину горы. Выемка эта образовалась в склоне благодаря тому, что местные жители выламывали тут камень для постройки своих домов. Ричард нарочно остановил лошадей как раз возле нее, собираясь воспользоваться ею для поворота. На такой узкой дороге было не просто и даже опасно разъехаться двум экипажам, но Ричард, ничуть не смутившись, затеял повернуть тут сани, запряженные четверней. Негр услужливо вызвался отпрячь выносных лошадей, и судья от всего сердца одобрил его благоразумное решение, однако Ричард отнесся к нему с величайшим презрением.

– Да с какой это стати, братец Дьюк! – крикнул он в сердцах. – Лошади смирны, как овечки. Или ты забыл, что выносных я сам вышколил, а дышловым хорошо известно, что с моим кнутом шутки плохи? Спросите хоть у мосье Лекуа – он знает в этом толк, потому что не раз выезжал со мной. Вот пусть он скажет, опасно ли это!

Мосье Лекуа был истинным французом и, разумеется, не обманул ожиданий, возлагавшихся на его храбрость. Однако, когда Ричард завернул переднюю пару лошадей в каменоломню, он не мог оторвать взгляд от разверзшейся перед ним пропасти, и его рачьи глаза совсем вылезли из орбит. Немец сохранял полное спокойствие, но пристально следил за каждым движением возницы и лошадей. Мистер Грант ухватился за край саней, словно собираясь соскочить на землю, но, по робости душевной, не решался на прыжок, которого настоятельно требовал от него инстинкт самосохранения.

Ричард, неожиданно стегнув выносных, заставил их войти в заметенную снегом выемку Однако наст проламывался под их копытами, ранил им ноги, и норовистые кони тут же остановились как вкопанные и упорно отказывались сделать еще хоть шаг вперед. Наоборот, испугавшись криков своего кучера и сыпавшихся на их спины ударов, они начали пятиться, прижимая дышловых к саням; дышловые, в свою очередь, тоже попятились, и сани, уже стоявшие поперек дороги, поползли назад. Верхнее бревно деревянного наката, укреплявшего дорогу со стороны долины, обычно выдавалось над краем обрыва, но теперь оно тоже было погребено под снегом и не представляло никакой помехи для скользящих полозьев. Ричард не успел еще сообразить, что произошло, как половина саней уже повисла над стофутовым обрывом. Француз, сидевший спиной к лошадям, первый измерил взглядом глубину зиявшей под ними пропасти, что есть мочи откинулся назад и закричал:

– Ah, mon cher monsieur Dick! Mon Dieu! Que faites vous?[12]

– Доннерветтер[13], Рихарт! – воскликнул немец, посматривая с необычным для него волнением. – Так ты сломаешь сани и упьешь лошатей.

– Любезный мистер Джонс, – вздохнул священник, – будьте осмотрительны, мой добрый сэр… будьте осторожны.

– Вперед, вперед, упрямые дьяволы! – возопил Ричард, заметив наконец, что под ними разверзлась бездна, и от горячего желания продвинуться вперед брыкая свой табурет. – Но-о, но-о! Братец Дьюк, я и серых продам. В жизни не видел таких необъезженных кляч! Мусью Леква! – От волнения Ричард забыл свое французское произношение, которым обычно очень гордился. – Мусью Леква, да отпустите же мою ногу! Вы так в нее вцепились, что понятно, с чего это лошади начали пятиться!

– Боже милостивый! – испуганно сказал судья. – Они все разобьются!

Элизабет громко вскрикнула, а черное лицо Агамемнона стало мутно-серым от ужаса.

В эту роковую минуту молодой охотник, который, пока все остальные обменивались веселыми приветствиями, сидел в угрюмом молчании, выпрыгнул из саней Мармадьюка и схватил под уздцы заартачившихся выносных. Лошади, которых Ричард продолжал бессмысленно хлестать кнутом, не понимали, чего он от них хочет, и топтались на месте, но в любую секунду неожиданный толчок мог сбросить сани с обрыва. Юноша сильным рывком заставил их вернуться на дорогу – на то место, откуда они начали поворот. Сани мгновенно оказались в безопасности, но при этом они перевернулись в противоположную от обрыва сторону. Немец и священник были бесцеремонно выброшены на утоптанный снег, не получив, по счастью, никаких серьезных повреждений. Ричард описал в воздухе дугу – радиусом ей послужили крепко сжатые в его руках вожжи – и свалился на расстоянии пятнадцати футов от места катастрофы в тот самый сугроб, от которого попятились лошади. Но и упав, он продолжал цепляться за вожжи, как утопающий за соломинку, и поэтому оказался отличным якорем для саней. Француз, вскочивший было на ноги, чтобы выпрыгнуть на дорогу, тоже совершил воздушный полет – но в позе мальчугана, играющего в чехарду, и, описав сложную кривую, вонзился в снег головой вперед: теперь над белым сугробом торчали две длинные тощие ноги, точно два пугала над полем пшеницы. Майор Гартман, ни на йоту не утративший спокойствия во время всех этих кувырканий, первым поднялся на ноги и первым обрел дар речи.

– Шорт возьми, Рихарт! – воскликнул он полусерьезно, полушутливо. – Ты ошень утачно разгрузил свои сани.

Мистер Грант, прежде чем подняться, несколько секунд простоял на коленях, то ли вознося благодарственную молитву творцу, который спас его от гибели, то ли не совсем очнувшись после удара о землю. Потом он медленно встал на ноги и, весь дрожа от пережитого испуга, начал с тревогой оглядываться, живы ли его спутники. Мистер Джонс тоже был несколько ошеломлен падением, но, как только туман, застлавший его глаза, рассеялся и ему стало ясно, что все обошлось благополучно, он не замедлил самодовольно воскликнуть:

– Прямо сказать, ловко это у меня вышло, и как раз вовремя! Если бы я не сообразил покрепче сжать вожжи, эти бешеные дьяволы валялись бы сейчас под обрывом. Ну, не молодец ли я, Дьюк? Еще секунда – и было бы уже поздно. Но я знал, где пощекотать правую выносную: хлестнул ее справа под брюхо, рванул вожжи, и они, как овечки, вернулись на дорогу!

– Ты хлестнул! Ты рванул! Теперь я вижу, что с тобой ничего не случилось, Дик! – весело сказал судья, убедившись, что все остались целы и невредимы. – Если бы не этот храбрый юноша, и ты и твои, а вернее, мои лошади разбились бы вдребезги. Но где мосье Лекуа?

– Oh, mon cher Juge! Mon ami![14] – раздался приглушенный голос. – Слава богу, я жив! Мой добрый месье Агамемнон, может быть, вы спуститесь сюда и поможете мне встать с головы на ноги?

Священник и Агамемнон ухватили погребенного француза за ноги и извлекли его из трехфутового сугроба – недаром голос несчастного доносился словно из склепа. Но и после своего освобождения из снежного плена мосье Лекуа не сразу собрался с мыслями – некоторое время он простоял, задрав голову и стараясь разглядеть, с какой же высоты он свалился. Едва он убедился, что остался жив и здоров, как к нему вернулось хорошее настроение, но он долго не мог разобраться, где, собственно, он находится.

• Предыдущая
• 9/26
• Следующая