Не только депрессия: охота за настроением - Леви Владимир Львович - Страница 54
- Предыдущая
- 54/60
- Следующая
– Это была Песнь Нахвостодоносора, – пояснил, поднявшись с четверенек, Иван Афанасьевич. – Гимн кошачьего племени и предупреждение роду человечьему… Эй, куда?! Ух, прохвост!
Кот вырвался из гипноза. Сначала метнулся к воде, потом резко в сторону – и полез на пальму. Уже почти до верхушки добрался, уже петух гневно вскудахнул и залопотал крыльями, но меткая рука ИАХ вовремя запустила в кота уткой по-пекински.
Остановленный неслабым ударом, Нахвостодоносор, скребя всеми четырьмя лапами, с гнусным мявом заскользил по ребристому стволу вниз, соскочил наземь и, нервно отряхнувшись, уселся стеречь петуха под пальмой.
Утка же по-пекински, к нашему удивлению, после столь необычного использования вниз не упала, а совершив в воздухе немыслимый пируэт, вытрясла из себя огурцы, блины и еще какие-то составляющие, расправила крылья, верней, то, что от них оставалось после кулинарной обработки, – и…
Полетела.
Полетела в сторону нашего сидящего на мели «Цинцинната» – и, едва различимая, села на мачту, словно напоминая, что скоро пора отчаливать…
Но спешить нам никуда не хотелось.
Самобранка тоже решила помедлить: уставилась разнокалиберными десертами, среди которых выделялся щедрым размером мороженый торт «Парнас» в виде скульптурного изображения хозяина острова в окружении девяти муз, в царском одеянии, в отличие от минимального, в коем присутствовал.
Приступая к употреблению, Оля спросила:
– Иван Афанасич, а вы женаты?
– Гм… (длительная пауза).
– Извините, не хотела вас смущать.
– Отчего ж? Никакого смущения, просто считаю. Припоминаю, сколько раз, тсзть, сподобился…
Как-то Шура, уборщица детсадика нашего, где я сторожевал, руку мою взяла и говорит: «Дай, Иван Афанасич, по ладошке тебе погадаю…» – «Ну, ну, погадай, говорю, на счастье». – «Ой, ой, Иван Афанасич, ну и счастливый же ты человек будешь». – «Почему буду? Уже есть». – «А будешь-то какой счастливый! В семейной жизни – вот тут на руке написано: счастлив в семейной жизни… Ой, батюшки! Много раз счастлив в семейной жизни!..»
И правда, в семейной жизни бывал счастлив неоднократно, а нынче временным отсутствием таковой наслаждаюсь. Не исключая дальнейших опытов, подвожу промежуточные итоги.
Счастье номер один было счастьем наивности, ею же и уничтожилось. Как, впрочем, и остальные все…
Жил тогда в деревне еще, в Кулебякине своем, годков было двадцать один, с армии аккурат вернулся, в колхоз пошел трактористом, все наши парни трактористами вкалывали, а кто постарше, тот комбайнером, другого выбора не было, как и водки иной, кроме «Московской» с белой головкой.
Женку взял из соседнего Свиньина. Не подумайте лишнего – деревень таких по Руси навалом, а в Вятском нашем краю почти что через одну. И фамилия девичья у Мани моей была Свиньина, вся деревня у них Свиньины, кроме семьи одной, те – Кабанчиковы, курям на смех.
Никакого комплексования по поводу фамилии у супруги моей не было: все кругом Свиньины, так чего же? И самолюбием вроде повышенным не страдала, милая была, работящая, свекольник вкусный варила… А вот поди ж ты, на самолюбие ее и напоролся, да как! Через искренность, через любовь! Через стиховный свой дар!
Шел как-то опушкой лесной, красоту закатную наблюдал… Строчки вышли под дятловый стукот:
И вправду любил овощ сей и ныне люблю – чистит кровь, печень ласкает. А женку – ну как не любить, на первом месте она, а свекла потом… Только не поняла она этого. Как принялись строчки мои частушками петь – народ понял! – ушла…
Вывод зрелых лет:
Спросите: как понимать? Отвечу: почти буквально. На бабочек поглядите: любовь есть танец, полетный танец! И счастье в нем, и несчастье скрытое, ибо придет и конец, но главное – радость движения вместе, миг вечности – полетное упоение!
И брачный союз танцем душ и тел должен быть, чтобы не умереть заживо. В танце что основное? Доверие: подвижное равновесие взаимопритяжения и взаимосвободы. На почве этой благодатной цветут фантазия, юмор, игра – всяческие затеи – спасители отношений, иммунные средства от скуки, злобы, измен. Если ж недостает затей, то и при самых благих намерениях происходит взаимное намагничиванье негативов, и отношения протухают.
Коли так повернется, лучше – развод. И тогда…
– Это что, алаверды Александру Сергеевичу? – спросил я.
– Оно самое. Притом, обратите внимание, сугубо стихиатрическое.
– Мне не нравится, – твердо сказала Оля.
– Мужской шовинизм, да? – улыбнулся ИАХ.
– Вот именно, притом в пассивной его форме.
– Дык это ж для мужичков пропись. А для вас вот:
– Спасибо за добрые советы, Иван Афанасич, но кажется, эти стихи я где-то уже читала…
– Был грех. Спер. Для «Травматологии любви». За свое выдал, – признался я, опустив глаза.
– Ниче, прощаю. Ради пользы дела душеспасания и психопросвещения на что не пойдешь, – великодушно сказал ИАХ, совершая очередной опрокидон. – Я вот тоже работаю алконавтом не ради собственного удовольствия, а для всехнего блага по преимуществу. Огонь на себя, тсзть… Отчего порой и оказываюсь по части творческой потенции, научно выражаясь, в неконсистенции:
- Предыдущая
- 54/60
- Следующая
