Варяжские гнезда - Левицкий Михаил - Страница 49

• Предыдущая
• 49/59
• Следующая

– Я подсказал душе жены твоей слова о Бальдре с юга, который поучал и умер и простил. Он и воскрес, и торжествует, и завоюет скоро весь мир. О нем тебе говорили и Днепровские старцы. Она сердцем своим ищет истину, и ты не даешь ей возможности придти к ней. Ты сеешь ложь и взамен старой создаешь еще новую.

Драгомир продолжал:

– А Зур-Иргак, еще не вполне просвещенный всей истиной, добро сделал, восстав против твоих измышлений. Заслуга эта ему зачтется свыше. В своей жизни он еще многое увидит и узнает, но и после него род его много лет будет славен, хотя не все потомки его будут обладать его знанием и стремлением к истине.

Водан увидал большой город, окруженный каменными стенами, улицы его прямые, дома каменные, на площадях храмы на высоких стройных столбах, и изваяния на мраморных подножиях. На крышах многих храмов возвышались золоченые кресты. Город по постройке в общем все-таки напоминает и Танаис, и Пантикапею.

– Греческий город? – воскликнул Водан.

– Нет! Римский! Не так далеко от него и Рим.

Город окружает несметное число воинов. По одеждам и облику Водан узнает их. Вот сарматы в роговых доспехах, вот готы с сетками на головах, вот саксы в волчьих шкурах, вот и облеченные в кожи и меха степные дикари, безобразные, неуклюжие, но сражающиеся на своих конях, как будто приросли к ним. Среди них и Зур-Иргак, только он бороду сбрил и носит длинные усы. Он скидает свой крылатый шишак, голова его брита, кроме чуба, идущего вдоль всего черепа. На нем серебряные доспехи на груди, а рукава и часть ниже пояса из стальной кольчуги. Он надевает шелом и подъезжает к приземистому, сухожилому, но крепко сложенному мужу в золоченых доспехах, с медвежьим мехом на плечах.

– Зур-Иргак! – воскликнул Водан.

– Это не он, но потомок его! – слышит он ответ. – Не вопрошай о тайнах, тебе еще непонятных.

Город загорается. Римские войска разбиты и бегут. Падают под напором разноплеменных витязей город за городом. Рим уже близко. Вдали Водан уже видит его сквозь туманы с его семью холмами и многочисленными храмами, дворцами.

– Рим погибает! – восклицает он. – И меня при этом нет. Коня мне! Меч! Завоевать Рим не то, что подчинить себе квенов! Да у вождя их мой меч, мой Гунгнир стальной[43]. Я его вижу и узнаю! У него мое сокровище! Дикарь! Отдай мне его назад!

Но является старец в белом римском одеянии. На плечах у него золотом шитый узкий плащ. На голове золотая шапка, украшенная крестом из драгоценных каменьев. В руках у него крест, с изображением Распятого. Он его держит высоко над собой. Все останавливают коней и слушают речи старца. Человек с обликом Зур-Иргака и старый сарматский воевода и все вожди, по примеру их главного начальника, скрещивают руки на груди и преклоняют голову перед крестом, который держит в руке старец. Он благословляет их этим крестом и они поворачивают назад. Все войско их следует за ними. Жители осажденного города ликуют. По улицам идет множество народа с крестами и хоругвями. По радости их видно, что спасен их город и спасен Рим[44].

Голоса старцев раздались снова:

– Вождь и царь этого народа воитель страшный. Рим его боится. Народы его обожают. Но он сам не освободит от недостойного притеснения Рима все угнетенные племена, на их горе смерть поразит его раньше. Но по его стопам пойдут другие вожди, которые это великое дело совершат. Имя его Бич Божий, и вечно освобожденные от римского ига народы будут чтить его память. Но Риму еще не время погибнуть, и Бич Божий перед Словом и Крестом Божиим отступает.

– И мой меч так же? Он никогда не отступал!

– И твой меч так же? На этот раз он отступает! Сила Креста выше силы твоего меча! Это и ныне понимает Зур-Иргак. Это сейчас перед тобой понял и отдаленный потомок его, советник великого и бесстрашного степного царя, самого Бича Божия. Поклонники сил природы к подножию креста придут раньше идолопоклонников. Теперь смотри еще! Город над рекой! Дома высокие и узкие каменные, крыши крутые, черепичные. Улицы узкие и кривые. Дома почти все в три, четыре и до пяти ярусов, с высокими, узкими окнами из разноцветного стекла. Царь в золотом венке, в пурпуровой одежде, обложенной белым горностаем, с нашитыми на нем черными хвостами, преклоняет колена перед крестом, поставленным на жертвенник в наибольшем из храмов. У него лицо похоже на Зур-Иргака, хотя он статен и довольно красив. Неужели из правнуков его будут цари? Он дает мудрые законы. Народ его перед ним преклоняется. Но вот он надевает доспехи, с ног до головы облекается в железо и садится на такого же, кругом закованного коня. Его окружают такие же стальные всадники. Они сражаются с разными народами и побеждают. И всюду их сопровождает так же облеченный в доспехи человек с крестом в руке и с изображением креста на груди и на шапке, утешающей раненых и благословляющий умирающих. И царь с ним часто беседовал как с другом[45].

– Но это все будет по воскресении Бальдра! – воскликнул Водан.

– Он уже давно воскрес! – послышались голоса, и белый туман опять застлал опочивальню. Когда он рассеялся, Водан был один.

Объяснение при расставании с Зурь-Иргаком было одно из последних неприятных для Водана. Князь Гюльфе скоро умер, и Водан был провозглашен его наследником. Власть его признали несколько соседних племен добровольно. Несколько других были без труда завоеваны. Страна начала покрываться хуторами и селениями, в которых, вперемежку с квенами, обитали и пришельцы. Во все ссоры квенских предводителей между собой Водан всегда вмешивался, посылал отряды для занятия их земель и присоединял их к своим владениям. На озерах и в морских заливах строились корабли, и мореходы ходили к бодрицким и лютицким берегам, в Алый Бор и на Невоозеро. Храм Тора процветал. Видений Водану более не было, и он упорно преследовал свою задачу водворения нового верования. Фригг с некоторыми женщинами продолжала молиться всемирному Отцу у себя дома и не ходила в храм Тора. В нескольких приморских селениях были возведены торговые ряда, а в Сигтуне у пристани был построен обширный гостиный двор. Торговля начала привлекать не только береговых, но и горных квенов из внутренних частей страны. Всех купцов царь принимал милостиво и помогал им во всем, чтобы они могли торговать с выгодой для себя и без опасения быть ограбленными при нападении морских разбойников. Слава царя Водана распространилась по всему прибрежью Винетского моря, а вместе с ней росло и благосостояние Сигтуны и приморских селений. Начали возникать хутора и селения даже в городах, и многие квены охотно переходили на оседлую жизнь, принимались за возделывание полей и разведение скота. Многие квены-рыбаки шли охотно служить на мореходные суда и даже поступали в морские дружины. Часты бывали и переселения саксов к готам и смешанные браки между ними. Зато многие сарматы, уходя морем в Винету, Любич, Щецину и иные города славянского языка, в них оставались и не возвращались в Сигтуну и приморские поселки.

Несмотря на недоверие Фригг к дротам, они все оказались людьми смышленными и точными исполнителями воли их властелина. Между прибрежными квенами оставалось весьма немного поклонников Юмала и Перкала, исполнявших свои обряды и жертвоприношения в лесах. В горах еще было много бродячих родов, не желавших подчиниться завоевателям и делающих на ближайшие мирные селения хищнические набеги, за которые они почти всегда платились разорением их становищ, а иногда и поголовным избиением. Для укрощения этих грабителей пришлось на хребтах гор, проходящих вдоль всего полуострова, построить укрепленные городки и поселить своих ратников, под начальством надежных людей.

Распространяясь к северу страны, пришлось столкнуться с иотами. Это был народ крепкий, рослый и, в полном смысле слова, отчаянный. Они жили в землянках, в лесах и промышляли набегами на квенские поселения. Подобно прочим чудским племенам, иоты были разбросаны на громадном протяжении земли малочисленными родами и каждый род управлялся совершенно независимо своими старшинами. Все эти старшины были люди весьма сведущие в колдовстве, предсказаниях и во всех тайных науках. У каждого было много помощников, из числа которых только и мог быть выбран ему преемник. Они исцеляли и возбуждали болезни, гасили и разжигали любовь, в случае покражи открывали вора. Это достигалось заклинательными песнями, приворотными зельями, волшебными мазями. Мази эти составом своим напоминали употребляемые ведьмаками и ведьмами Лысой горы и содержали столь же ядовитые, одуряющие вещества. Особенную силу приписывали иоты костям мертвецов. Волшебники носили обыкновенно в мешках, где держали разные таинственные орудия, несколько таких костей. Они так же любили производить свои чары на кладбищах, в глухую полночь. Обыкновенно весь род советовался во всех трудных случаях жизни со своим старшиной и его помощниками. Но были такие знаменитые вещатели, к которым обращались за советом и помощью люди самых отдаленных родов. Нередко для свидания с ними совершались далекие и трудные путешествия. Выше всех по искусству в чарах считались волшебники дальней Похиолы, от озер Энаре и Имандры, и с самых берегов Ледовитого Полунощного моря-океана, где солнце летом в полночь над морем носится, а зимой не восходит из воды. Эти вещуны, всегда одетые в меха, расшитые пестрыми тесемками и усыпанные бубенчиками, с черным жезлом в одной руке и звонкими бубнами в другой, творили дела поистине чудесные, и народ отдавал им почти божеские почести. Говорили, что колдуны Похиолы не только могут летать по воздуху и видеть, что делается на всех концах света, но еще по желанию выходят из своих тел дают их зарыть в землю на целые годы, бродят по земле тенями, а потом опять возвращаются в тело и оживляют его.

• Предыдущая
• 49/59
• Следующая