Тайны великих книг - Белоусов Роман Сергеевич - Страница 53

Однако только этим их отношения не ограничивались. Есть запись, сделанная в конце этого года по-латыни — видимо, из предосторожности, чтобы кто-нибудь не прочел ее — о том, что, Как утверждают, Эмилия способна вызывать духов, будто она колдунья, умеющая привораживать мужчин. В связи с этим он задается вопросом, следует ли ему порвать с ней отношения. Опасения вполне естественные — занятия черной магией в ту эпоху не сулили ничего хорошего.

На этом можно оборвать рассказ, ибо дальше в многочисленных бумагах Формана об Эмилии Ланье не упоминается. Но совершенно очевидно, что знакомство со Смуглой дамой принесло бедному астрологу лишь разочарование, стало мучительным и в конце концов поселило в его душе подозрения.

Но сами по себе сведения об Эмилии Ланье мало что еще говорили. Необходимо было подтвердить их другими данными и документами, спроецировать на текст сонетов и интерпретировать.

Каков же был дальнейший ход поиска и рассуждений профессора Роуза?

В церковных книгах и завещании Бассано, «королевского музыканта», обнаружились дополнительные данные. Удалось установить, что семья Бассано приехала из Венеции, чтобы служить при дворе Генриха VIII. Эмилия была младшей дочерью. Отец умер в 1576 году, оставив ее шестилетней девочкой. Он завещает ей сто фунтов, которые она могла получить, когда ей исполнится 21 год или когда выйдет замуж. Кроме того, двум дочерям досталась рента с трех домов. Родителей похоронили в Бишопсгейте, по дороге в Шередит, где в старину жили многие актеры. После смерти матери ей пришлось в семнадцать лет окунуться в жизнь. Особых средств у нее уже не было, все, чем она обладала — необычная смуглая внешность и несомненные музыкальные способности. Воспитанная в семье музыкантов, она хорошо играла на спинете. В глазах такого любителя музыки, как Шекспир, это значительно усиливало ее привлекательность. Об этом свидетельствует сонет 128, где говорится о том, как музыкой своею она пленяла слушателей, как «мелодия под пальцами лилась» и как поэт ревновал «к клавишам летучим, срывавшим поцелуи с нежных рук…».

Вскоре юная итальянка стала подругой лорда Хенсдона. С этого момента история неизвестной жизни приобретает более ясные очертания.

Генри Кэри, первый лорд Хенсдон, являлся кузеном и фаворитом королевы. Его мать, Мария Болейн, была сестрой Анны Болейн, любовницы Генриха VIII, ставшей впоследствии его женой, однако казненной за якобы супружескую измену. Марию Болейн выдали замуж за Уильяма Кэри и их сына назвали в честь короля — Генри.

Семья Кэри жила припеваючи с тех пор, как дочь Анны Болейн вступила на престол под именем Елизаветы I. Генри Кэри стал лордом, получил поместье в графстве Кент, где, кстати говоря, как мы помним, выросла Эмилия. Это был мужественный человек с военной выправкой, неоднократно отличавшийся в сражениях. Когда испанцы в 1588 году двинули к берегам Англии свой флот — Великую армаду, — угрожая высадкой войска, ему доверили командование королевской стражей.

Именно в тот год он и встретил смуглую итальянку. С этого момента в течение четырех лет она была его любовницей. Это о нем упоминал Форман, когда записал, что «для нее много делал один знатный господин, который умер», и который «очень любил ее» (лорд Хенсдон умер в 1596 году).

И тут мы подходим к самому важному для нас моменту. Задолго до того, как королева присвоила Хенсдону титул лорда Чемберлена, он создал труппу актеров для придворного театра. Было это в 1564 году, когда родился Шекспир. С 1585 года Хенсдона стали называть лордом-камергером — звание это он сохранял до своей смерти. А актеры его труппы именовались «слугами лорда-камергера» или «слугами достопочтенного лорда Хенсдона». Жил он в своей резиденции Сомерсет-хауз, арендовал и дома в районе, где позже Джеймс Бербедж, отец Ричарда Бербеджа — актера и друга Шекспира, — создал театр в здании старого доминиканского монастыря Блекфрайер.

Когда в 1594 году образовалось актерское товарищество «слуг лорда-камергера», Шекспир и Бербедж заняли в нем видное место. Естественно, что многие актеры были представлены своему патрону лорду-камергеру. Скорее всего, тогда же Уильям Шекспир встретился со Смуглой дамой. К этому времени, благодаря заботам своего знатного покровителя, она уже год как была замужем за Ланье. Ей исполнилось 24 года, мужу — 21, столько же Саутгэмптону; Шекспиру было 30 лет.

Теперь гораздо понятней стал смысл многих сонетов. В частности 135 и 136, которые построены на игре слова «Will» — сокращенное имя поэта. Пишется оно и произносится так же, как will — «желание», «воля». В ту эпоху у этого слова было еще одно значение — влечение к женщине.

Используя эту игру слов, Шекспир называет и желание, и женскую сущность своей возлюбленной, и просит добавить еще одно — Уила, себя самого. В следующем, 136 сонете поэт молит ее найти место для него, Уила.

«Мне никогда не забыть моего удивления, когда я обнаружил ту, которую искал так долго и настойчиво», — признается позже профессор Роуз. Благодарность за это, прежде всего, следует выразить Симону Форману — без его помощи имя Смуглой дамы сонетов едва ли удалось бы раскрыть. Как говорит Роуз, он «испытал чувство нежности к старому греховоднику за то, что тот поведал нам».

Вот вам и скучный Форман! Выходит, Смуглая дама все это время, целых три с половиной столетия, ждала встречи с внимательным исследователем на страницах записок лондонского астролога. Это случилось 3 марта 1972 года в Бодлинской библиотеке, ровно 375 лет после того, как Симон Форман сделал первую запись в своем реестре о Смуглой даме.

Для того чтобы попасть на представление в знаменитый театр «Глобус», лондонцам в начале семнадцатого столетия нужно было отправиться за город. Здание театра, представляющее собой круглую деревянную башню, невысокую, с широким основанием, немного сужавшимся кверху, и увенчанную флагом, стояло среди лугов по ту сторону Темзы. Горожане, миновав Тауэр-бридж, оказывались за массивными воротами, среди полей, пограничных с городской чертой. Здесь тянулись огороды, пасся скот, молочницы наполняли свои ведра, лучники упражнялись в стрельбе, ткачи и красильщики вывешивали на просушку ткани.

К театру добирались по утрамбованной подошвами ног дороге — в летний зной пыльной и мягкой, словно присыпанной мукой, в дождливые дни — грязной, превращавшейся в жидкое месиво. Но ни погода, жара или холод, ни распутица не могли помешать лондонскому люду посетить «Глобус» и насладиться игрой своих любимцев актеров.

С утра, еще до представления, которое обычно давали днем, пестрая и шумная вереница людей тянулась к воротам театра, над которыми высилась статуя Геркулеса, держащего на плечах земной шар с запечатленными на нем словами: «Весь мир лицедействует». Спозаранку в театр спешила лондонская беднота. Мелкие торговцы, ремесленники, студенты, приказчики торопились занять места поближе к сцене. Расположившись в партере, эта часть публики без стеснения болтала, закусывала, играла в кости. Чуть позже появлялись горожане побогаче. Они занимали места на галереях. К началу представления заполнялись ложи — в них мелькали дорогие наряды, тонкие кружева и пышные платья, изящные камзолы и яркие плащи. Словом, театральная аудитория того времени была вполне демократической, доступ сюда был открыт всякому. «Курильщик, окутанный клубами вонючего дыма, так же свободно входит туда, как и надушенный придворный», — писал современник.