Тайны великих книг - Белоусов Роман Сергеевич - Страница 81

Ответить он не успел, так как карета остановилась и надо было помочь дамам выйти. Служанка, отворившая ворота, попросила обождать: мадемуазель Лотхен через минуту будет готова. Гете огляделся. Просторный двор, дом основательный, крепкий. Три пологих ступеньки вели на крыльцо. Из-за приоткрытой застекленной двери доносились крики детей. Заглянув в прихожую, Гете увидел навсегда запомнившуюся ему картину, которую он доподлинно увековечит в следующих словах: «В прихожей шестеро детей от одиннадцати до двух лет окружали стройную, среднего роста девушку в простеньком белом платье с розовыми бантами на груди и на рукавах. Она держала в руках каравай черного хлеба, отрезала окружавшим ее малышам по куску, сообразно их годам и аппетиту, и ласково оделяла каждого, и каждый протягивал ручонку и выкрикивал «спасибо» задолго до того, как хлеб был отрезан, а потом одни весело, вприпрыжку убегали со своим ужином, другие же, те, что посмирнее, тихонько шли к воротам посмотреть на чужих людей и на карету, в которой уедет их Лотта».

Эта картина домашнего уюта, представшая перед ним во всей своей трогательной простоте, заворожила Гете, застывшего на пороге. Но особенно его поразил легкий, изящный облик, голос, движения молодой девушки, которую дети называли Лоттой. Он сразу угадал в ней чистую, здоровую натуру, полную жизнерадостной энергии. Видно было, что она скромна, непритязательна и создана не для того, чтобы внушать отчаянные страсти, но чтобы привлекать к себе все сердца. Свежим, радостным воздухом веяло вблизи нее. Словом, Лотта была наделена качествами, которые, как признаётся Гете в своей автобиографии, всегда его прельщали, и он льнул к тем, кто ими обладал; К числу ее достоинств следовало отнести и то, что она после смерти матери энергично возглавила многочисленную семью, воспитывала шестерых младших братьев и сестер, являясь единственной поддержкой отца в его вдовстве.

Когда карета подъехала к бальному павильону в Вольпертсхаузене, Гете был, по его словам, точно во сне. Замечтавшись, убаюканный вечерним сумраком и близостью очаровательной спутницы, он не слышал музыки, гремевшей сверху, из освещенной залы. Но и там, в свете сверкающих люстр, ему казалось, что все это ему снится. Ничего не видя вокруг, он, точно вихрь, вальсировал, держа в своих объятиях прелестнейшую девушку. Ее лицо, устремленное к нему, нежная улыбка, блуждающая на губах, аромат ее прекрасных золотистых волос, блеск голубых глаз, откровенно выражавших искреннейшее, невинное удовольствие, — все опьяняло и завораживало.

За окном над долиной раскатисто гремел гром, но он не слышал сердитого ворчания, как не обращал внимания и на свою шпагу, немного мешавшую ему в танце. И правда, Шарлотта Буфф, таково было полное имя его обворожительной партнерши, по общему мнению, была в тот вечер великолепна. Мужчины с восхищением следили за любительницей танцев, которую так красило воздушное белое платье с розовыми бантами, и завидовали ее кавалеру. Увы, не ему, Гете, оказавшемуся лишь временным партнером юной красавицы, а тому, в чей дом ей предстояло вскоре войти, став женой Иоганна Кристиана Кёстнера.

За две недели, что Гете прожил в Вецларе, он, казалось, проник во все секреты маленького городка. Знал он и прозвище, которым вецларское общество наградило господина советника Кестнера, — «жених». Но то, что именно этот тридцатилетний чиновник, первый секретарь при посольстве Ганновера, является женихом Шарлотты Буфф, — это было для него неожиданностью. Только теперь он вспомнил слова, брошенные одной из кузин в карете, которым не придал тогда никакого значения, о том, что Лотта помолвлена. Впрочем, официально помолвка еще не состоялась и молодой Кестнер еще не попросил у судьи Буффа руки его дочери, но никто в Вецларе на этот счет не заблуждался: через полгода-год Шарлотту станут называть госпожой Кестнер.

Однако в тот вечер, входя под руку с фрейлин Буфф в праздничный зал, Гете и знать не знал о тех связях, что соединяют дочь судьи с секретарем посольства Ганновера. И когда в какой-то момент остался наедине с Лоттой, он не выдержал, склонился над ее рукой и прильнул к ней губами. Мимолетное прикосновение пробудило в нем множество надежд. Окрыленный, он испросил у Лотты разрешение в тот же день навестить ее.

Спустя несколько часов, отправляясь на свидание, Гете уже знал о Кестнере и о тех отношениях, которые существовали между ним и Лоттой. Тем не менее, разодетый в новый фрак, на английский манер с отворотами и обшлагами, сшитый на заказ во Франкфурте, он появился под деревьями старого дома судьи Буфф.

Куда девались его беспечность и неистребимая ветреность, что, по словам друзей, делало его похожим на беззаботного воробушка! С тихим восхищением молодой влюбленный взирал на свою Элоизу, был счастливо-несчастным подле нее, не испытывая иного желания, как изо дня в день наслаждаться ее присутствием, ловить взгляд, слышать голос, исполнять ее желания.

Однажды, подъезжая к дому под деревьями, Гете заметил треуголку и сразу узнал того, о ком он старался все эти дни не думать. Во дворе рядом с Лоттой стоял советник Кестнер, который недавно вернулся из поездки в Ганновер. Мелькнула мысль: как хорошо, что он не был при их встрече. У Гете еще оставалось время, чтобы повернуть назад, но вместо этого он поклонился. Перед ним стоял жених его Лотты, прилежный и беззаботный служащий, с ровными, спокойными движениями, сдержанный и на немецкий манер абсолютно невозмутимый. Видимо, в силу этих же причин он станет потом безупречным супругом, отцом многочисленного семейства.

Кестнер учтиво ответил на приветствие, затем, протянув руку, другой обнял его как брата. Лицо Лотты озарилось улыбкой. В этот момент возникло странное вецларское трио — все трое отныне стали неразлучны. И в самом деле, это был странный любовный союз.

Стояло дивно прекрасное лето, они бродили среди спелых хлебов, вспоминал Гете, наслаждались свежестью росистого утра; песнь жаворонка, крик перепела веселили их души, в часы, когда разражались страшные грозы, они лишь теснее льнули один к другому; постоянству чувств, казалось, не будет конца, и вообще они не понимали, как «смогут обходиться друг без друга». Так проходили будние дни, и всем им подобало быть отмеченными красным в календаре; то была настоящая сельская идиллия — невинная, поэтическая любовь на фоне прекрасной, почти сказочной природы.

С сердцем, которое терзала досада, Гете часами размышлял о необычности такой ситуации. Верный привычке доверять душевное состояние бумаге, он делал записи, которые потом так пригодятся ему. Бывает и так, что вскочив на коня, он бежит в горы и исчезает на несколько дней. Вернувшись, обнаруживает на своем столе гору записок от Шарлотты: «Когда же вы навестите нас снова?» Не в силах противиться желанию увидеть ее, он на следующий день возвращается к своей странной любви. Его взгляд встречается с голубыми невинными глазами фрейлин Буфф.

— Ах, дорогая Лотта, я хотел попросить вас об одном одолжении, — лепечет он, от волнения путаясь и запинаясь пуще обычного, отчего его франкфуртский акцент с его и без того небрежной, смазанной дикцией становится просто несносным. — Ради бога, не промокайте песком ваши записки. Представьте себе, что вчера, едва я поднес ваше письмо к губам… — Сделав паузу, испытующе посмотрел на Шарлотту своими карими, близко посаженными глазами. — И, — продолжал он, — проклятый песок заскрипел у меня на зубах.

К его досаде она и бровью не повела при этих словах. Понимала ли вообще его фрейлин Буфф? Или надежда на то, что милая Лотта разделит его привязанность, — напрасная иллюзия? Временами ему казалось, что он осознал все до конца и пора покончить с этой двусмысленностью, прекратить встречи с ней и ее женихом. И хотя последний заслуживал всяческих похвал и вел себя в высшей степени благородно — ни разу в присутствии своего соперника Кестнер не обменялся с мадемуазель Буфф какой-нибудь лаской, — несмотря на это Гете едва сдерживался. Наконец он понял, что у него нет шансов на успех. Лотта останется верной своему выбору.